Бросил поводья. Взвешивал в руке мешок, запустил туда руку и гладил золото, грел горячими пальцами. Золото не жгло.
Радость поднималась в нем. Вокруг ни души, и Скопасис рассмеялся, подбросил мешок, поймал его, закинул за спину. Ударил коня в бока. На поляне луна осветила царя катиаров, разгоряченное лицо, долговязую фигуру. Он самый сильный среди сколотов! Священные реликвии льнут к его рукам. И Папай, и Апи, и Табити, и Фагимасад благоволят к нему – Скопасису!
К рассвету Скопасис вернулся в лагерь. Смело, не таясь, подъехал к стоянке Иданфирса, зашел в маленькую палатку, бережно вынул из мешка золотые реликвии, положил их на место.
В шатрах зашевелились сонные слуги.
А днем сколоты вступили в край меланхленов, живущих по обе стороны Танаиса.
Выходили за земляные валы старейшины меланхленов в черных длиннополых одеждах. И царь Иданфирс говорил им:
– Не захотели присоединиться к нам, как советовали мы! Надеялись, перс не достигнет ваших хижин. Пока не поздно – присоединяйтесь. Завтра персы будут стоять на этих валах.
Выкрикивали старейшины вдогонку Иданфирсу. Поглядывали на широкие лесные просеки, оставленные сколотами; и ужас овладевал ими и гнал темные фигуры к хижинам. Но издали нарастал, все сильнее слышался треск деревьев – то продирались сквозь чашу страшные персы, и оставляли меланхлены селения и плетенные из веток, обмазанные глиной жилища, угоняли стада, забирали все, что можно.
Встревожили сколоты и племя андрофагов в их лесных землянках-норах. Глухим ворчаньем встретили андрофаги соседей. Волчьим блеском загорались глаза.
– Перс, перс! – кричали сколоты, размахивая топорами. И андрофаги с проклятьем вылезали из землянок, складывали шкуры на своих немногочисленных лошадей и гнали их в глубь леса.
Теперь Диамант и Теодор оставили свою телегу, пересели на лошадей. Тяжело было расставаться Теодору со своим добром, но здравый рассудок взял верх. Телега цеплялась за сломанные деревья и кусты, застревала в грязи – греки едва успевали за войском.
– Сначала я беспокоился, как бы продать побольше оружия сколотам, дальше – как удобнее уложить выменянные шкуры и мешки шерсти. Потом я мучился, что выбросить. Теперь я думаю: как добраться живым домой, хотя бы в одном хитоне, – печально говорил Теодор. Он похудел, от брюха и следа не осталось.
– «О Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который, странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен, многих людей города посетил и обычаи видел…» – Диамант смолк, хлопнул себя ладонью по щеке, размазал упившегося кровью комара. – Боги посылают нам испытание. Это вторая «Одиссея», и когда-нибудь поэты будут слагать о нас песни.
– Вместо пения сирен мы слышим вой волков, – печально усмехнулся Теодор.
2
Примерно через полтора суток в том же месте из шелковой палатки вышел Дарий.
Странный и жуткий в своей непонятности сон привиделся Дарию.
Они были снова вместе после смерти мага-самозванца и разыгрывали на царство жребий. Все было, как тогда. Решили: чей конь первым заржет при восходе солнца, когда они выедут за городские ворота, тот и будет царем. И вот Дарий рассказывает об этом своему безбородому смешливому конюху. «Господин! Если только от этого зависит, быть тебе царем или нет, то соберись с духом и не беспокойся – никто не будет, кроме тебя, царем. Есть у меня средство…» – отвечает конюх.
И видит Дарий, как конюх выводит ночью за ворота любимую кобылицу, как накрепко привязывает ее к столбу за воротами, как обводит вокруг кобылицы жеребца несколько раз и наконец пускает его к ней…
А утром, когда они по уговору садятся на коней и выезжают за те самые ворота, происходит нечто странное: жеребец не бросается вперед и не ржет, как это было тогда, семь лет назад. И никто не падает Дарию в ноги в знак признания власти, а все молча едут… Он хочет воскликнуть: «Давайте проедем еще раз!» – но уста не размыкаются…
Какие-то звери, напоминающие шакалов, но с более грубыми голосами, разбудили царя. Дарий глянул в черную темень, но, кроме догорающих костров, ничего не увидел. Вой несся издали, из глубины леса. Дарий ударил носком сапога раба, спящего у костра, тот разбудил других, и начали они бросать хворост в затухающее пламя. Но вой не прекращался.
Из соседней палатки выполз, по-стариковски кряхтя, Барт.
– Проклятые гиены разбудили владыку.
– Что это за твари? – Дарий указал в темноту. Ему хотелось, чтобы Барт истолковал сон.
– Это скифские шакалы, владыка. Как-то на моих глазах они вмиг разорвали и проглотили лошонка. Я думаю, что они по ночам тащат и уснувших воинов, царь…
Но Дарий не стал слушать нытья мабеда-мабедов. Не стал рассказывать сна. Послал за Видарной.
– Пусть твои люди прогонят этих тварей, они лишили меня сна.
Сотня бессмертных углубилась в лес. Тысячи стрел полетели в темноту, ударяясь о стволы деревьев, разрывая сплетения веток, туда, где мерцали зловещие огоньки. Огоньки зашевелились, потухли, что-то заерзало в лесу, захрипело, а потом огоньки замелькали вновь, и вой усилился.
– Пожирают убитых, – промолвил Видарна и вернулся к царю царей.
Не хотел Дарий сознаться себе, что леса угнетают его и пугают. Он задыхался в них. Путь от Истра и той большой реки был нестерпимо долог. Усталость почувствовал Дарий. Он провел в седле более десяти лет и еще семь лет в царской колеснице. Приходилось и выходить из нее, драться в пешем строю, несмотря на царское звание. А на троне в Персеполе почти не сидел…
Вой скифских шакалов стал невтерпеж. Еще не рассвело, а Дарий велел позвать мага-писаря, при светильнике продиктовал письмо к царю сколотов.
Вспомнил о пленном старом скифе, но Видарна сказал, что тот умер.
– Пусть самая быстрая сотня бессмертных догонит проклятых скифов. День и ночь не слезать с лошадей! Отправь сию же минуту!
А войско Иданфирса вновь вышло к Борисфену, но уже с востока, когда привели невооруженных всадников в желтых плащах с красными широкими лентами на тиарах.
– Эти люди преследовали нас, пока мы не осыпали их стрелами. Тогда они бросили оружие на землю – и копья, и колчаны, и луки, и даже кинжалы. И мы их подпустили ближе. Дарий шлет тебе письмо.
– Перс обеспокоен! – Иданфирс взял папирус из рук гонца. – Собрать сюда вождей племен и старейшин.
– «Я, Дарий, Ахеменид, сын Гистаспа, царь царей, властелин Персиады, Вавилона, Мидии, Сагартии, Гедрозии, Бактрии, Согдианы, Арахозии, Армении, Сирии, Лидии, Карии, Египта, Хорезма, Ливана, Палестины, Индии, Фракии, Ионии, пишу тебе, царю Скифии. Я спрашиваю тебя: почему ты все время удираешь? Если ты боишься моей силы, семидесяти семи племен азиатских и либийских, перестань удирать, приди и обними мои ноги. Принеси мне, как властелину своему, в дар землю и воду, леса твои, рыбу в твоих реках, зверя в твоих степях, золото и серебро в твоих горах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Радость поднималась в нем. Вокруг ни души, и Скопасис рассмеялся, подбросил мешок, поймал его, закинул за спину. Ударил коня в бока. На поляне луна осветила царя катиаров, разгоряченное лицо, долговязую фигуру. Он самый сильный среди сколотов! Священные реликвии льнут к его рукам. И Папай, и Апи, и Табити, и Фагимасад благоволят к нему – Скопасису!
К рассвету Скопасис вернулся в лагерь. Смело, не таясь, подъехал к стоянке Иданфирса, зашел в маленькую палатку, бережно вынул из мешка золотые реликвии, положил их на место.
В шатрах зашевелились сонные слуги.
А днем сколоты вступили в край меланхленов, живущих по обе стороны Танаиса.
Выходили за земляные валы старейшины меланхленов в черных длиннополых одеждах. И царь Иданфирс говорил им:
– Не захотели присоединиться к нам, как советовали мы! Надеялись, перс не достигнет ваших хижин. Пока не поздно – присоединяйтесь. Завтра персы будут стоять на этих валах.
Выкрикивали старейшины вдогонку Иданфирсу. Поглядывали на широкие лесные просеки, оставленные сколотами; и ужас овладевал ими и гнал темные фигуры к хижинам. Но издали нарастал, все сильнее слышался треск деревьев – то продирались сквозь чашу страшные персы, и оставляли меланхлены селения и плетенные из веток, обмазанные глиной жилища, угоняли стада, забирали все, что можно.
Встревожили сколоты и племя андрофагов в их лесных землянках-норах. Глухим ворчаньем встретили андрофаги соседей. Волчьим блеском загорались глаза.
– Перс, перс! – кричали сколоты, размахивая топорами. И андрофаги с проклятьем вылезали из землянок, складывали шкуры на своих немногочисленных лошадей и гнали их в глубь леса.
Теперь Диамант и Теодор оставили свою телегу, пересели на лошадей. Тяжело было расставаться Теодору со своим добром, но здравый рассудок взял верх. Телега цеплялась за сломанные деревья и кусты, застревала в грязи – греки едва успевали за войском.
– Сначала я беспокоился, как бы продать побольше оружия сколотам, дальше – как удобнее уложить выменянные шкуры и мешки шерсти. Потом я мучился, что выбросить. Теперь я думаю: как добраться живым домой, хотя бы в одном хитоне, – печально говорил Теодор. Он похудел, от брюха и следа не осталось.
– «О Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который, странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен, многих людей города посетил и обычаи видел…» – Диамант смолк, хлопнул себя ладонью по щеке, размазал упившегося кровью комара. – Боги посылают нам испытание. Это вторая «Одиссея», и когда-нибудь поэты будут слагать о нас песни.
– Вместо пения сирен мы слышим вой волков, – печально усмехнулся Теодор.
2
Примерно через полтора суток в том же месте из шелковой палатки вышел Дарий.
Странный и жуткий в своей непонятности сон привиделся Дарию.
Они были снова вместе после смерти мага-самозванца и разыгрывали на царство жребий. Все было, как тогда. Решили: чей конь первым заржет при восходе солнца, когда они выедут за городские ворота, тот и будет царем. И вот Дарий рассказывает об этом своему безбородому смешливому конюху. «Господин! Если только от этого зависит, быть тебе царем или нет, то соберись с духом и не беспокойся – никто не будет, кроме тебя, царем. Есть у меня средство…» – отвечает конюх.
И видит Дарий, как конюх выводит ночью за ворота любимую кобылицу, как накрепко привязывает ее к столбу за воротами, как обводит вокруг кобылицы жеребца несколько раз и наконец пускает его к ней…
А утром, когда они по уговору садятся на коней и выезжают за те самые ворота, происходит нечто странное: жеребец не бросается вперед и не ржет, как это было тогда, семь лет назад. И никто не падает Дарию в ноги в знак признания власти, а все молча едут… Он хочет воскликнуть: «Давайте проедем еще раз!» – но уста не размыкаются…
Какие-то звери, напоминающие шакалов, но с более грубыми голосами, разбудили царя. Дарий глянул в черную темень, но, кроме догорающих костров, ничего не увидел. Вой несся издали, из глубины леса. Дарий ударил носком сапога раба, спящего у костра, тот разбудил других, и начали они бросать хворост в затухающее пламя. Но вой не прекращался.
Из соседней палатки выполз, по-стариковски кряхтя, Барт.
– Проклятые гиены разбудили владыку.
– Что это за твари? – Дарий указал в темноту. Ему хотелось, чтобы Барт истолковал сон.
– Это скифские шакалы, владыка. Как-то на моих глазах они вмиг разорвали и проглотили лошонка. Я думаю, что они по ночам тащат и уснувших воинов, царь…
Но Дарий не стал слушать нытья мабеда-мабедов. Не стал рассказывать сна. Послал за Видарной.
– Пусть твои люди прогонят этих тварей, они лишили меня сна.
Сотня бессмертных углубилась в лес. Тысячи стрел полетели в темноту, ударяясь о стволы деревьев, разрывая сплетения веток, туда, где мерцали зловещие огоньки. Огоньки зашевелились, потухли, что-то заерзало в лесу, захрипело, а потом огоньки замелькали вновь, и вой усилился.
– Пожирают убитых, – промолвил Видарна и вернулся к царю царей.
Не хотел Дарий сознаться себе, что леса угнетают его и пугают. Он задыхался в них. Путь от Истра и той большой реки был нестерпимо долог. Усталость почувствовал Дарий. Он провел в седле более десяти лет и еще семь лет в царской колеснице. Приходилось и выходить из нее, драться в пешем строю, несмотря на царское звание. А на троне в Персеполе почти не сидел…
Вой скифских шакалов стал невтерпеж. Еще не рассвело, а Дарий велел позвать мага-писаря, при светильнике продиктовал письмо к царю сколотов.
Вспомнил о пленном старом скифе, но Видарна сказал, что тот умер.
– Пусть самая быстрая сотня бессмертных догонит проклятых скифов. День и ночь не слезать с лошадей! Отправь сию же минуту!
А войско Иданфирса вновь вышло к Борисфену, но уже с востока, когда привели невооруженных всадников в желтых плащах с красными широкими лентами на тиарах.
– Эти люди преследовали нас, пока мы не осыпали их стрелами. Тогда они бросили оружие на землю – и копья, и колчаны, и луки, и даже кинжалы. И мы их подпустили ближе. Дарий шлет тебе письмо.
– Перс обеспокоен! – Иданфирс взял папирус из рук гонца. – Собрать сюда вождей племен и старейшин.
– «Я, Дарий, Ахеменид, сын Гистаспа, царь царей, властелин Персиады, Вавилона, Мидии, Сагартии, Гедрозии, Бактрии, Согдианы, Арахозии, Армении, Сирии, Лидии, Карии, Египта, Хорезма, Ливана, Палестины, Индии, Фракии, Ионии, пишу тебе, царю Скифии. Я спрашиваю тебя: почему ты все время удираешь? Если ты боишься моей силы, семидесяти семи племен азиатских и либийских, перестань удирать, приди и обними мои ноги. Принеси мне, как властелину своему, в дар землю и воду, леса твои, рыбу в твоих реках, зверя в твоих степях, золото и серебро в твоих горах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21