Его имя уже на устах членов Королевского общества. Вряд ли это приятно президенту общества сэру Дэви, хотя он и шутит, что Фарадей – самое крупное его открытие. И когда друзья выдвигают Фарадея в члены Королевского общества, душная волна тайной зависти захлёстывает светлый ум химика. Состоится равно тяжёлое для обоих учёных объяснение.
Он стал членом Королевского общества, несмотря на то что президент сэр Хэмфри Дэви активно агитировал членов общества снять его кандидатуру. Когда подсчитали голоса «за» и «против», в куче белых шаров оказался лишь один чёрный шар. Вся эта история ещё раз напоминает нам, что великий ум не всегда соответствует великому сердцу. Наверное, Дэви чувствовал, что вклад Фарадея в науку превысит его собственный вклад, и у него недостало сил порадоваться успеху ученика. Петербургская, а за ней многие другие академии избрали его своим членом. Пять опытов осенью 1831 года, раскрывших тайну электромагнитной индукции, сделали 40-летнего учёного всемирно известным человеком. По существу, Фарадей вывел науку об электричестве и магнетизме с узких и кривых лабораторных тропинок на широкую дорогу, бегущую в XX век.
Ему нет ещё и 50 лет, он ещё полон энергии, но странный и неожиданный недуг поражает его, принося огромные душевные страдания: он теряет память. Он ещё читает лекции и занимается в лабораториях, но… «…Я шесть недель работал для того, – записывает он, – чтобы получить какие-нибудь результаты… Самое скверное то, что, рассматривая свои старые заметки, я убедился, что все эти результаты получены мною ещё восемь или девять месяцев назад, но я совершенно про них забыл». Он покидает институт, отдыхает, подолгу путешествует, но кошмар забвения не оставлет его. Он записывает: «Моя голова так слаба, что я не знаю, правильно ли я пишу слова». Год за годом болезнь прогрессирует, и вот новое признание в письме: «Я забываю, какими буквами изобразить то или иное слово на бумаге…» У него долгая и трудная старость, в которой болезнь год от года сужает круг его забот и страстей. 12 марта 1862 года он записал свой последний опыт, № 16041. Потом сам, вспомнив далёкую юность, переплёл лабораторные журналы, радостно ощущая, что память пальцев не изменила ему. Принц-регент подарил ему домик в королевском парке в Бэмптоне, но зачем ему этот домик, ничего уже ему не нужно. Летом 1867 года один из друзей навестил 76-летнего старика.
– Как вы себя чувствуете? – спросил друг.
– Я жду, – с улыбкой ответил Фарадей.
Он умер в кресле за рабочим столом. После его смерти многие вспоминали, что он долгое время носил в кармане маленькую медную спиральку и часто, не слыша людских голосов и музыки, позабыв о собеседниках и оставив закуски, вертел её в пальцах, погруженный в мысли, недоступные другим. Знаменитый физик, химик и талантливый историк науки Вильгельм Фридрих Оствальд сказал о Майкле Фарадее: «Имея перед глазами общую картину научной деятельности Фарадея, мы живо чувствуем, что перед нами единственное в своём роде явление в истории науки. Правда, можно найти ещё много исследователей, посвятивших всю свою жизнь или большую часть её только одной главной задаче; но никому другому, пожалуй, не дано было достигнуть при добровольном самоограничении такой глубины при таком разнообразии».
Александр Ферсман:
«ПРЕКРАСНЫЙ МИР КАМНЯ»
Рассматривая фотографии Александра Евгеньевича Ферсмана, очень трудно представить себе, что этот тучный, массивный человек обладал поразительной юношеской лёгкостью в движениях, что такой с виду «кабинетный» учёный в жилетке и с цепочкой на животе прошагал тысячи километров по местам, которые с полным правом можно назвать труднодоступными районами планеты. О себе он говорил, смеясь, что создан природой «в форме шарообразного тела» и поэтому куда-то «катиться» – для него состояние самое естественное.
Очевидно, Ферсман был последним крупным учёным-геологом, путешествующим с геологическим молотком в руках по нехоженым землям. Земель таких уже не осталось на нашей планете, да и сами методы и техника геологической разведки изменились неузнаваемо. Даже космические орбиты стали доступными для геологов. Но когда узнаешь пронизанную романтикой далёких странствий жизнь Ферсмана, не знаешь, радоваться надо или, напротив, печалиться всем этим техническим новинкам, которые, конечно, жизнь человеку облегчают, но уводят из неё вместе с трудностями и многие радости.
Почти всегда у большого учёного есть какое-то главное, центральное дело в жизни. Для Ферсмана таким главным делом оказались Хибины. Но это, если рассуждать материально, если искать конкретную ценность. Не менее важным делом всей жизни Евгения Александровича была любовь к камню вообще, к Камню с большой буквы, любовь, которая горела в нём постоянно и которой он так щедро делился с людьми. «Почти полстолетия жизни исканий и увлечений, почти полстолетия любви, упорной и упрямой, любви безраздельной к камню, к безжизненному камню природы, к куску простого кварца, к обломку чёрной руды!» – писал Ферсман. Может быть, опоэтизированный Камень Ферсмана ценнее богатств Хибин, потому что именно он привлёк в геологию многих и многих молодых людей, и итог жизни Ферсмана не может не учитывать их находки и победы. Талант Ферсмана как бы удваивался, потому что он был не просто большим учёным, но и блестящим популяризатором своей науки. Это дар особый, и Ферсман обладал им в полной мере. Мне трудно назвать какого-нибудь другого советского учёного, который бы превосходил тут Ферсмана.
Любовь к камню… Все исследователи жизни учёного единодушны в мнении, что любовь эта проявилась едва ли не в младенческую пору. Каждое лето семья Ферсмана гостила в Крыму в доме его дяди – брата матери, по образованию химика. Здесь, неподалёку от Симферополя, на берегу речки Салгир в местечке Тотайкое, и составлял маленький Саша первые коллекции пёстрых камешков. Дядя в беседах с племянником подробно рассказывал ему о каждом камешке, объясняя его цвет и форму. Так уж получилось: одни дети в детстве любят машинки всякие, другие собирают бабочек и жучков, а Сашина самая любимая игрушка, самое глубокое детское увлечение – камешки.
Увлечение это лишь усилилось, когда отец Александра Евгеньевича был назначен военным атташе в Грецию и семья Ферсмана жила в Афинах. В этой стране камень всегда был в почёте. Он неотделим от великой архитектуры и искусства античной Греции. Побывал Саша и на севере Италии, в Венеции, на озере Гарда. В общем, ему повезло, конечно: для своих лет он повидал много интересного, а главное – привык к переездам, к путешествиям и разным неудобствам, которые непременно встречаются в дороге. Позднее, во время путешествий по Кольскому полуострову, в пустынях Средней Азии, на Урале, Ферсман удивлял своих спутников нетребовательностью и лёгкой уживчивостью в любых походных условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Он стал членом Королевского общества, несмотря на то что президент сэр Хэмфри Дэви активно агитировал членов общества снять его кандидатуру. Когда подсчитали голоса «за» и «против», в куче белых шаров оказался лишь один чёрный шар. Вся эта история ещё раз напоминает нам, что великий ум не всегда соответствует великому сердцу. Наверное, Дэви чувствовал, что вклад Фарадея в науку превысит его собственный вклад, и у него недостало сил порадоваться успеху ученика. Петербургская, а за ней многие другие академии избрали его своим членом. Пять опытов осенью 1831 года, раскрывших тайну электромагнитной индукции, сделали 40-летнего учёного всемирно известным человеком. По существу, Фарадей вывел науку об электричестве и магнетизме с узких и кривых лабораторных тропинок на широкую дорогу, бегущую в XX век.
Ему нет ещё и 50 лет, он ещё полон энергии, но странный и неожиданный недуг поражает его, принося огромные душевные страдания: он теряет память. Он ещё читает лекции и занимается в лабораториях, но… «…Я шесть недель работал для того, – записывает он, – чтобы получить какие-нибудь результаты… Самое скверное то, что, рассматривая свои старые заметки, я убедился, что все эти результаты получены мною ещё восемь или девять месяцев назад, но я совершенно про них забыл». Он покидает институт, отдыхает, подолгу путешествует, но кошмар забвения не оставлет его. Он записывает: «Моя голова так слаба, что я не знаю, правильно ли я пишу слова». Год за годом болезнь прогрессирует, и вот новое признание в письме: «Я забываю, какими буквами изобразить то или иное слово на бумаге…» У него долгая и трудная старость, в которой болезнь год от года сужает круг его забот и страстей. 12 марта 1862 года он записал свой последний опыт, № 16041. Потом сам, вспомнив далёкую юность, переплёл лабораторные журналы, радостно ощущая, что память пальцев не изменила ему. Принц-регент подарил ему домик в королевском парке в Бэмптоне, но зачем ему этот домик, ничего уже ему не нужно. Летом 1867 года один из друзей навестил 76-летнего старика.
– Как вы себя чувствуете? – спросил друг.
– Я жду, – с улыбкой ответил Фарадей.
Он умер в кресле за рабочим столом. После его смерти многие вспоминали, что он долгое время носил в кармане маленькую медную спиральку и часто, не слыша людских голосов и музыки, позабыв о собеседниках и оставив закуски, вертел её в пальцах, погруженный в мысли, недоступные другим. Знаменитый физик, химик и талантливый историк науки Вильгельм Фридрих Оствальд сказал о Майкле Фарадее: «Имея перед глазами общую картину научной деятельности Фарадея, мы живо чувствуем, что перед нами единственное в своём роде явление в истории науки. Правда, можно найти ещё много исследователей, посвятивших всю свою жизнь или большую часть её только одной главной задаче; но никому другому, пожалуй, не дано было достигнуть при добровольном самоограничении такой глубины при таком разнообразии».
Александр Ферсман:
«ПРЕКРАСНЫЙ МИР КАМНЯ»
Рассматривая фотографии Александра Евгеньевича Ферсмана, очень трудно представить себе, что этот тучный, массивный человек обладал поразительной юношеской лёгкостью в движениях, что такой с виду «кабинетный» учёный в жилетке и с цепочкой на животе прошагал тысячи километров по местам, которые с полным правом можно назвать труднодоступными районами планеты. О себе он говорил, смеясь, что создан природой «в форме шарообразного тела» и поэтому куда-то «катиться» – для него состояние самое естественное.
Очевидно, Ферсман был последним крупным учёным-геологом, путешествующим с геологическим молотком в руках по нехоженым землям. Земель таких уже не осталось на нашей планете, да и сами методы и техника геологической разведки изменились неузнаваемо. Даже космические орбиты стали доступными для геологов. Но когда узнаешь пронизанную романтикой далёких странствий жизнь Ферсмана, не знаешь, радоваться надо или, напротив, печалиться всем этим техническим новинкам, которые, конечно, жизнь человеку облегчают, но уводят из неё вместе с трудностями и многие радости.
Почти всегда у большого учёного есть какое-то главное, центральное дело в жизни. Для Ферсмана таким главным делом оказались Хибины. Но это, если рассуждать материально, если искать конкретную ценность. Не менее важным делом всей жизни Евгения Александровича была любовь к камню вообще, к Камню с большой буквы, любовь, которая горела в нём постоянно и которой он так щедро делился с людьми. «Почти полстолетия жизни исканий и увлечений, почти полстолетия любви, упорной и упрямой, любви безраздельной к камню, к безжизненному камню природы, к куску простого кварца, к обломку чёрной руды!» – писал Ферсман. Может быть, опоэтизированный Камень Ферсмана ценнее богатств Хибин, потому что именно он привлёк в геологию многих и многих молодых людей, и итог жизни Ферсмана не может не учитывать их находки и победы. Талант Ферсмана как бы удваивался, потому что он был не просто большим учёным, но и блестящим популяризатором своей науки. Это дар особый, и Ферсман обладал им в полной мере. Мне трудно назвать какого-нибудь другого советского учёного, который бы превосходил тут Ферсмана.
Любовь к камню… Все исследователи жизни учёного единодушны в мнении, что любовь эта проявилась едва ли не в младенческую пору. Каждое лето семья Ферсмана гостила в Крыму в доме его дяди – брата матери, по образованию химика. Здесь, неподалёку от Симферополя, на берегу речки Салгир в местечке Тотайкое, и составлял маленький Саша первые коллекции пёстрых камешков. Дядя в беседах с племянником подробно рассказывал ему о каждом камешке, объясняя его цвет и форму. Так уж получилось: одни дети в детстве любят машинки всякие, другие собирают бабочек и жучков, а Сашина самая любимая игрушка, самое глубокое детское увлечение – камешки.
Увлечение это лишь усилилось, когда отец Александра Евгеньевича был назначен военным атташе в Грецию и семья Ферсмана жила в Афинах. В этой стране камень всегда был в почёте. Он неотделим от великой архитектуры и искусства античной Греции. Побывал Саша и на севере Италии, в Венеции, на озере Гарда. В общем, ему повезло, конечно: для своих лет он повидал много интересного, а главное – привык к переездам, к путешествиям и разным неудобствам, которые непременно встречаются в дороге. Позднее, во время путешествий по Кольскому полуострову, в пустынях Средней Азии, на Урале, Ферсман удивлял своих спутников нетребовательностью и лёгкой уживчивостью в любых походных условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89