– Мне везет на них.
– Вы изволили сказать,– обратился к ней Арзнев Мускиа,– что победили чувство страха. Но ведь страх... Страх – многолик. Какой же из них победили вы?
Нано посмотрела на него в упор, а потом отвернулась, достала папиросу, поиграла ею и проговорила:
– Это нужно обдумать, господин Арзнев. Подождите, я сейчас объясню вам.
Я принес шампанское и бокалы. Разлил, но Нано все молчала.
– Арзнев, что ты наделал! Красивой женщине идет улыбка, а ты задал ей забот...
– Извините меня, я готова ответить. Но боюсь, ваш друг не успокоится, начнутся споры, и, чтобы отстоять свои взгляды, мне понадобятся примеры. Поэтому я сразу начну с одного случая. Вы не против?
– Конечно, нет! – воскликнул я.
– Мы слушаем вас, сударыня! – добавил Арзнев Мускиа.
– Что такое страх? В конце концов, на свете есть только один страх – страх смерти! Вытекает он из инстинкта самого хранения, не так ли? И если подумать трезво, его можно обнаружить во всех поступках почти всех людей. Выслушайте меня внимательно, и вы согласитесь, что я права. То, о чем я расскажу, случилось в первый год нашего возвращения в Грузию из-за границы... Мы с мужем гостили у нашего друга неподалеку от Очамчиры – дом стоял на берегу моря, был сентябрь, теплое море, чудесная погода, много книг. С берега мы не уходили, воткнули в песок огромный зонт, купались, валялись, одним словом, жили как хотели. Однажды, когда в полдень мы вернулись домой, после обеда и отдыха, хозяин велел оседлать для нас лошадей – чтобы мы прогулялись верхом. Но просил не забираться далеко, ведь вечер не за горами. Лошади шли отлично. Мы проехали Очамчиру, впереди – Самурзакано. На мне – сшитая в Лондоне новенькая амазонка, настроение приподнятое, хочется щеголять, скакать, гулять хоть до ночной прохлады. Муж несколько раз осаживал меня – хватит, мол, надо возвращаться. Но я летела вперед, не слушая его, что-то вело меня – и завело, как вы увидите, далеко... Но пока я хочу подчеркнуть только одно: муж просил вернуться! Просил вернуться потому, что слышал, на дорогах случались грабежи. Но я сказала – нет! И он не спорил, не настаивал, мы продолжали скакать вперед. Почему он так легко согласился?? Почему не требовал, не настаивал на своем? Да потому, что боялся, как бы его желание вернуться я не приняла за трусость. А я не посчиталась ни с тем, ни с другим, мне хотелось одного – гулять, скакать верхом, значит, я думала лишь о своей прихоти, а она, в свою очередь, была страхом – страхом, что, если мы повернем назад, я буду лишена этих радостей жизни. Так вот, даже в этом как будто простом стечении случайностей проявилось три различных формы страха, и все три несут одну печать – эгоизм. Вы согласны со мной, что все три вида эгоизма вытекают из одного источника – инстинкта самосохранения?
– Безусловно,– ответил я.
Лаз ничего не сказал, только кивнул головой.
– И что инстинкт самосохранения и страх смерти – это одно и то же, с этим вы тоже согласны?
– Да, конечно,– сказал я.
– Тогда вглядитесь лучше, и вы поймете, что в моем рассказе страх смерти вызывал к жизни только эгоистические пружины действия. Здесь не было ничего похожего на любовь к ближнему, на чувство долга, не говоря уже о добре.
– Но когда муж советовал тебе вернуться, разве он заботился не о твоем благополучии? Разве исходил не из ваших общих интересов? – спросил я.
– Я знала, что кто-нибудь задаст мне этот вопрос. Не беспокойтесь, ответ придет сам собой... Я возвращаюсь к своему рассказу... Мы углубились в лес, лошади шли шагом, мы вяло переговаривались друг с другом. Я не сразу заметила человека у края дороги. Перед ним лежал хурджин, и похож он был на путника, присевшего отдохнуть. Очень скоро нам пришлось узнать, что этот тихий путник – разбойник и грабитель Ража Сарчимелиа. Как только наши лошади поравнялись с ним, он встал, вытащил два револьвера и приказал нам спешиться и молчать. Несмотря на револьверы, разбойник выглядел так мирно и доброжелательно, что муж не понял, в чем дело, и по французски спросил меня: что он говорит? Я перевела. Откуда-то появился другой разбойник с ружьем. Мы спрыгнули на землю. Оцепенение прошло, и я представила себе вполне отчетливо, что может нас ждать впереди. Сначала они велели отдать оружие, но у нас его не было. Потом тот, который с ружьем, увел лошадей. И, наконец, Сарчимелиа приказал следовать за ним – и нас погнали в лес. Когда мы дошли до холма и обогнули его, то очутились на небольшой лужайке. Здесь сидели человек тридцать – сорок полураздетых мужчин и женщин. Их охранял третий разбойник, тоже с ружьем. Поодаль валялись несколько мешков, набитых, вероятно, награбленным. У нас отобрали кошельки, драгоценности и потребовали, чтобы мы сняли одежду... Да, я забыла вам сказать, что Рудольф Ширер человек с богатым прошлым. Не знаю – то ли он родился таким, то ли постоянные приключения и опасности выковали его характер, но иногда – и я в точности знаю, когда именно,– он становится исполненным самолюбивой гордыни, безоглядным храбрецом. И вот когда нам велели снять одежду, Ширер ловким ударом сшиб с ног Ражу Сарчимелиа, а после этого сразу же сам стал стягивать с себя куртку. Но тут второй разбойник ударил моего мужа прикладом по затылку, и он упал без сознания. Третий же разбойник, который сторожил ограбленных, обнажил кинжал и бросился к нам, собираясь убить Ширера. Я преградила ему путь и пыталась сбить его с ног. К этому времени Ража Сарчимелиа пришел в себя. Он приподнялся и сказал разбойнику с кинжалом, чтобы он вернулся на свое место. Тот отступил, бранясь последними словами. Ширер же в этот момент опомнился, вскочил и продолжал как ни в чем не бывало разоблачаться.
– И вы, сударыня, вы тоже! – закричал Сарчимелиа.– Снимайте все, что есть, мне это интересней!
Пришлось выполнить его приказ – не потому, что я испугалась, просто не хотелось новых приключений. Нашу одежду тоже запихали в мешок, а нас самих посадили рядом с другими жертвами.
Была суббота. А по субботам и воскресеньям в Очамчире обычно бывают ярмарки. Наверно, люди эти возвращались с ярмарки. Знали бандиты, кого и где подловить.
Ража Сарчимелиа подошел к нам и стал меня разглядывать. Он изучал меня так, будто я была неодушевленным предметом, который он нашел на дороге и не мог только решить, какая от этого ему будет польза. При этом смотрел он только на меня, на Ширера не бросил и взгляда, будто бы тот был пустым местом. Так продолжалось несколько секунд, пока он не сказал:
– А вы, оказывается, хорошо боретесь, барыня. Вот отпущу этих людей, а вас заберу с собой, и, пока ваш муж пришлет выкуп, мы будем время от времени бороться.
Сарчимелиа расхохотался и ушел за следующей жертвой.
А мой муж зашипел мне в ухо:
– Это все из-за тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Вы изволили сказать,– обратился к ней Арзнев Мускиа,– что победили чувство страха. Но ведь страх... Страх – многолик. Какой же из них победили вы?
Нано посмотрела на него в упор, а потом отвернулась, достала папиросу, поиграла ею и проговорила:
– Это нужно обдумать, господин Арзнев. Подождите, я сейчас объясню вам.
Я принес шампанское и бокалы. Разлил, но Нано все молчала.
– Арзнев, что ты наделал! Красивой женщине идет улыбка, а ты задал ей забот...
– Извините меня, я готова ответить. Но боюсь, ваш друг не успокоится, начнутся споры, и, чтобы отстоять свои взгляды, мне понадобятся примеры. Поэтому я сразу начну с одного случая. Вы не против?
– Конечно, нет! – воскликнул я.
– Мы слушаем вас, сударыня! – добавил Арзнев Мускиа.
– Что такое страх? В конце концов, на свете есть только один страх – страх смерти! Вытекает он из инстинкта самого хранения, не так ли? И если подумать трезво, его можно обнаружить во всех поступках почти всех людей. Выслушайте меня внимательно, и вы согласитесь, что я права. То, о чем я расскажу, случилось в первый год нашего возвращения в Грузию из-за границы... Мы с мужем гостили у нашего друга неподалеку от Очамчиры – дом стоял на берегу моря, был сентябрь, теплое море, чудесная погода, много книг. С берега мы не уходили, воткнули в песок огромный зонт, купались, валялись, одним словом, жили как хотели. Однажды, когда в полдень мы вернулись домой, после обеда и отдыха, хозяин велел оседлать для нас лошадей – чтобы мы прогулялись верхом. Но просил не забираться далеко, ведь вечер не за горами. Лошади шли отлично. Мы проехали Очамчиру, впереди – Самурзакано. На мне – сшитая в Лондоне новенькая амазонка, настроение приподнятое, хочется щеголять, скакать, гулять хоть до ночной прохлады. Муж несколько раз осаживал меня – хватит, мол, надо возвращаться. Но я летела вперед, не слушая его, что-то вело меня – и завело, как вы увидите, далеко... Но пока я хочу подчеркнуть только одно: муж просил вернуться! Просил вернуться потому, что слышал, на дорогах случались грабежи. Но я сказала – нет! И он не спорил, не настаивал, мы продолжали скакать вперед. Почему он так легко согласился?? Почему не требовал, не настаивал на своем? Да потому, что боялся, как бы его желание вернуться я не приняла за трусость. А я не посчиталась ни с тем, ни с другим, мне хотелось одного – гулять, скакать верхом, значит, я думала лишь о своей прихоти, а она, в свою очередь, была страхом – страхом, что, если мы повернем назад, я буду лишена этих радостей жизни. Так вот, даже в этом как будто простом стечении случайностей проявилось три различных формы страха, и все три несут одну печать – эгоизм. Вы согласны со мной, что все три вида эгоизма вытекают из одного источника – инстинкта самосохранения?
– Безусловно,– ответил я.
Лаз ничего не сказал, только кивнул головой.
– И что инстинкт самосохранения и страх смерти – это одно и то же, с этим вы тоже согласны?
– Да, конечно,– сказал я.
– Тогда вглядитесь лучше, и вы поймете, что в моем рассказе страх смерти вызывал к жизни только эгоистические пружины действия. Здесь не было ничего похожего на любовь к ближнему, на чувство долга, не говоря уже о добре.
– Но когда муж советовал тебе вернуться, разве он заботился не о твоем благополучии? Разве исходил не из ваших общих интересов? – спросил я.
– Я знала, что кто-нибудь задаст мне этот вопрос. Не беспокойтесь, ответ придет сам собой... Я возвращаюсь к своему рассказу... Мы углубились в лес, лошади шли шагом, мы вяло переговаривались друг с другом. Я не сразу заметила человека у края дороги. Перед ним лежал хурджин, и похож он был на путника, присевшего отдохнуть. Очень скоро нам пришлось узнать, что этот тихий путник – разбойник и грабитель Ража Сарчимелиа. Как только наши лошади поравнялись с ним, он встал, вытащил два револьвера и приказал нам спешиться и молчать. Несмотря на револьверы, разбойник выглядел так мирно и доброжелательно, что муж не понял, в чем дело, и по французски спросил меня: что он говорит? Я перевела. Откуда-то появился другой разбойник с ружьем. Мы спрыгнули на землю. Оцепенение прошло, и я представила себе вполне отчетливо, что может нас ждать впереди. Сначала они велели отдать оружие, но у нас его не было. Потом тот, который с ружьем, увел лошадей. И, наконец, Сарчимелиа приказал следовать за ним – и нас погнали в лес. Когда мы дошли до холма и обогнули его, то очутились на небольшой лужайке. Здесь сидели человек тридцать – сорок полураздетых мужчин и женщин. Их охранял третий разбойник, тоже с ружьем. Поодаль валялись несколько мешков, набитых, вероятно, награбленным. У нас отобрали кошельки, драгоценности и потребовали, чтобы мы сняли одежду... Да, я забыла вам сказать, что Рудольф Ширер человек с богатым прошлым. Не знаю – то ли он родился таким, то ли постоянные приключения и опасности выковали его характер, но иногда – и я в точности знаю, когда именно,– он становится исполненным самолюбивой гордыни, безоглядным храбрецом. И вот когда нам велели снять одежду, Ширер ловким ударом сшиб с ног Ражу Сарчимелиа, а после этого сразу же сам стал стягивать с себя куртку. Но тут второй разбойник ударил моего мужа прикладом по затылку, и он упал без сознания. Третий же разбойник, который сторожил ограбленных, обнажил кинжал и бросился к нам, собираясь убить Ширера. Я преградила ему путь и пыталась сбить его с ног. К этому времени Ража Сарчимелиа пришел в себя. Он приподнялся и сказал разбойнику с кинжалом, чтобы он вернулся на свое место. Тот отступил, бранясь последними словами. Ширер же в этот момент опомнился, вскочил и продолжал как ни в чем не бывало разоблачаться.
– И вы, сударыня, вы тоже! – закричал Сарчимелиа.– Снимайте все, что есть, мне это интересней!
Пришлось выполнить его приказ – не потому, что я испугалась, просто не хотелось новых приключений. Нашу одежду тоже запихали в мешок, а нас самих посадили рядом с другими жертвами.
Была суббота. А по субботам и воскресеньям в Очамчире обычно бывают ярмарки. Наверно, люди эти возвращались с ярмарки. Знали бандиты, кого и где подловить.
Ража Сарчимелиа подошел к нам и стал меня разглядывать. Он изучал меня так, будто я была неодушевленным предметом, который он нашел на дороге и не мог только решить, какая от этого ему будет польза. При этом смотрел он только на меня, на Ширера не бросил и взгляда, будто бы тот был пустым местом. Так продолжалось несколько секунд, пока он не сказал:
– А вы, оказывается, хорошо боретесь, барыня. Вот отпущу этих людей, а вас заберу с собой, и, пока ваш муж пришлет выкуп, мы будем время от времени бороться.
Сарчимелиа расхохотался и ушел за следующей жертвой.
А мой муж зашипел мне в ухо:
– Это все из-за тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60