Шалва схватился за правое плечо. Сквозь пальцы брызгала кровь. Окровавленной рукой он начал мазать лицо, и лоб, и щеки. Солоно сделалось на губах. Торели, обернувшись, увидел кровавую маску вместо лица Шалвы.
– Мажь и ты, мажь кровью лицо, примут за мертвеца!
Шалва упал и сразу затерялся среди бесчисленных трупов. Торели окунул руку в лужу чьей-то чужой (может быть, хорезмийской) крови и, разукрасив себе лицо, тоже упал на сраженных врагов и братьев.
Бегут над Шалвой и Торели пешие хорезмийцы, с улюлюканьем мчится конница. Некогда разбирать, кто жив, кто мертв. Вот перепрыгнули через Торели, вот поднялось копыто, брызнула чья-то кровь, полетели клочья мяса. Мчатся над поверженными грузинами враги, зов к аллаху не смолкает ни на секунду:
– Аллах! Ил аллах!
Мчатся… Мчатся… Мчатся… Свистят сабли, храпят кони, вопят люди, стучат копыта, звенит оружие. Мчатся, мчатся, мчатся. Господи, будет ли им конец. Их передовые должны были уж достигнуть главного лагеря грузин. Отчего же не слышно оттуда шума боя!
Шалва знает, как шумит рукопашная схватка и как шумит ничем не сдерживаемая погоня врага. Где же наши войска? Почему не вступают в бой? Что произошло там, в главном стане? Какое непоправимое несчастье, какая неслыханная беда!
Случилось что-то такое, за что Грузия расплатится не только тремя тысячами воинов авангарда, но что явится началом небывалого страшного бедствия.
Солнце поднялось высоко, на самую середину неба. Печет, калит августовское солнце Грузии. Хочется открыть глаза, разжать веки, склеенные чужой запекшейся кровью. Шум утих в отдалении. Остались только хрипенье и стоны раненых.
– Зачем мы спаслись, Шалва? Нужна ли нам теперь жизнь?
– О нет, теперь мне хочется выжить, как не хотелось никогда в жизни. Можно ли умереть, не узнав, кем и почему мы принесены в жертву, ради чего нас всех погубили? Господи, спаси меня от смерти и плена! И тогда… Пусть тогда изменник прячется, где захочет. Если он залезет в середину земли, я и там найду его, растерзаю собственными зубами. Кто б он ни был, Мхаргрдзели или кто другой…
Ахалцихели заскрипел зубами и вздохнул так тяжко, словно с этим вздохом избавлялся от тяжелой, давившей его и душившей злости.
Прорубившись сквозь передние отряды, хорезмийцы атаковали главный лагерь грузин. У атакующих был уже неудержимый разгон. Сопротивление передней линии послужило как бы тетивой, пружиной, задержавшей на время движение Джелалэддиновой тяжелой стрелы. Но тем легче и стремительнее рванулись они вперед. Грузинские войска дрогнули, смешались и скоро повернулись к врагу спиной. Военачальники напрасно старались остановить и организовать бегущих.
Бежали в панике, как наперегонки, падая в трещины, расселины, пропасти. Конники султана настигали бегущих, рубили их на скаку, сталкивали в овраги, захватывали в плен. Джелал-эд-Дин приказал преследовать бегущих до тех пор, пока не останется ни одного живого либо не плененного.
Четыре тысячи грузин легло на поле боя. Зарубленным во время погони не было счета. Не меньше того оказалось в плену. Джелал-эд-Дин объехал побоище, оглядел укрепления грузин и покачал головой.
– Такую победу могло даровать лишь провидение. Сокрушить такую крепость, развеять столь многочисленных и могучих врагов казалось выше человеческих сил. Слава аллаху, даровавшему нам победу!
Султан приказал поставить большой шатер на самой высокой горе и приготовился к приему добычи и пленных.
Солнце перевалило за полдень, но, кажется, стало еще горячее. Торели слышит, как мухи облепили его лицо. Они ползают, щекочут, кусают. Вот они ползут по усам, заползают на губы, на глаза. Что стоит шевельнуть рукой и прогнать их? Но шевелиться нельзя, по всему побоищу рыщут мародеры. Они шарят по карманам павших, снимают с них оружие, а тех, кто еще жив, утаскивают в плен. Стоит пошевелиться, как тут же налетят мародеры. И сам погибнешь, и погубишь Шалву.
Ахалцихели страдал не меньше Торели. И его облепили мухи, словно он весь намазан медом. Страшная пытка, но Шалва терпеливо переносит муки, не шевелится, не подает признаков жизни. Точно срубленный дуб среди молодых деревьев, лежит богатырь среди мертвых бойцов. Сам вытянулся, как мертвец, и даже дышит затаившись, чтобы ничем не выдать себя.
Мародеры прошли мимо, потом вернулись, с кого-то сняли кинжал, кого-то раздели и разули. Еще секунда, и они ушли бы, но тут один из них споткнулся и упал как раз на Шалву. Его щека лишь на мгновение прикоснулась к необъятной груди Ахалцихели, но и того мгновения было достаточно, чтобы упавший услышал гулкое и частое сердцебиение живого воина.
Мародер был молодой безусый парнишка. Торели видел, как он жадно приложил ухо к груди Ахадцихели и как замахал руками своим друзьям, чтобы те скорее подошли.
– Зачем звал?
– Что, попался живой? Матерый зверь. Наверно, грузинский вельможа.
– Жив, – подтвердил безусый, а сам все пристальнее вглядывался в лицо Шалвы. – Где-то я встречал этого человека и шрам на левой щеке тоже помню. – Полой одежды начал вытирать кровь с лица Ахалцихели. Разглядел, вскочил, как ужаленный змей. – Да это же Шалва Ахалцихели, о великий аллах! Это он, это он, величайший полководец Грузии, правая рука их царя.
– Не ошибаешься ли ты, парень?
– Как я могу ошибиться, если он на моих глазах надвое рассек моего отца. Это было в Нахичеване, когда грузины брали Нахичеванскую крепость.
– Ты разве там был?
– Вся наша семья была там. Грузины напали внезапно, и нас не успели вывезти. Я своими глазами видел, как мой отец замахнулся саблей, но эта грузинская собака опередила, и мой отец упал, перерубленный на две половины.
– Кушак дорогой, а ножны пустые, – по-хозяйски оглядывал хорезмиец свою находку. – Наверное, это его меч валяется рядом, переломленный у рукоятки. Рассказывают, что во время битвы он ломал по нескольку сабель и мечей.
Нахичеванец долго совещался со своими друзьями. Друзья убеждали парня убить воина и снять с него дорогую одежду. Нахичеванец доказывал, что если привести к султану живого Ахалцихели, то награда превысит стоимость одежды, как бы хороша она ни была.
Ахалцихели начали связывать. Когда веревка коснулась рук, у него появилось желание вскочить и раскидать мародеров, как щенков, и он мог бы это сделать, но благоразумие взяло верх. Все равно никуда не уйдешь с этого поля боя, с этих роковых Гарнисских высот. От бессильной ярости застонал и заскрежетал зубами Торели.
– Э, да тут еще один. Поведем к султану и этого.
Вскоре и придворного поэта грузинской царицы, и ее лучшего военачальника и советчика со связанными руками повели по тропинке к шатру Джелал-эд-Дина.
День клонился к вечеру, а пленники все шли и шли мимо султанова шатра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117