Я картошки две меры посадила, огурцов три грядки. А теперь, значит, все пропало?
- Экая ты, право! - возмущался отец. - Неужели же будут дожидаться? Подождем, дескать, пока у Катерины огурцы поспеют. Тут вагоны негде разгружать, а она - огурцы. И что ты, Катя, чудная какая? То ругалась: и печка в будке плоха, и тесно, и низко, а теперь жалко ей будку стало. Да пусть ее ломают. Пропади она пропадом!
"Почему огурцы пропали? Какие вагоны? Кто будет ломать будку?" - опешил Васька и, подозревая что-то недоброе, вошел в комнату.
И то, что он узнал, ошеломило его еще больше, чем первое известие о постройке завода. Их будку сломают. По участку, на котором она стоит, проложат запасные пути для вагонов с построечными грузами. Переезд перенесут на другое место и там построят для них новый дом.
- Ты пойми, Катерина, - доказывал отец, - разве же нам такую будку построят? Это теперь не прежнее время, чтобы для сторожей какие-то собачьи конуры строить. Нам построят светлую, просторную. Ты радоваться должна, а ты... огурцы, огурцы!
Мать молча отвернулась.
Если бы все это подготавливалось потихоньку да исподволь, если бы все это не навалилось вдруг, сразу, то она и сама была бы довольна оставить старую, ветхую и тесную конурку. Но сейчас ее пугало то, что все кругом решалось, делалось и двигалось как-то уж очень быстро. Пугало то, что события с невиданной, необычной торопливостью возникали одно за другим. Жил разъезд тихо. Жило Алешино тихо. И вдруг точно какая-то волна, издалека докатившись наконец и сюда, захлестнула и разъезд и Алешино. Колхоз, завод, плотина, новый дом... Все это смущало и даже пугало своей новизной, необычностью и, главное, своей стремительностью.
- А верно ли, Григорий, что лучше будет? - спросила она, расстроенная и растерянная. - Плохо ли, хорошо ли, а жили мы да жили. А вдруг хуже будет?
- Полно тебе, - возражал ей отец. - Полно городить, Катя... Стыдно! Мелешь, сама не знаешь что. Разве затем оно у нас все делается, чтобы хуже было? Ты посмотри лучше на Васькину рожу. Вон он стоит, шельмец, и рот до ушей. На что мал еще, а и то понимает, что лучше будет. Так, что ли, Васька?
Но Васька даже не нашел что ответить и только молча кивнул головой.
Много новых мыслей, новых вопросов занимало его неспокойную голову. Так же как и мать, он удивлялся тому, с какой быстротой следовали события. Но его не пугала эта быстрота - она увлекала, как стремительный ход мчавшегося в дальние страны скорого поезда.
Он ушел на сеновал и забрался под теплый овчинный полушубок. Но ему не спалось.
Издалека слышался непрекращающийся стук сбрасываемых досок. Пыхтел маневровый паровоз. Лязгали сталкивающиеся буфера, и как-то тревожно звучал сигнальный рожок стрелочника.
Через выломанную доску крыши Васька видел кусочек ясного черно-синего неба и три ярких лучистых звезды.
Глядя на эти дружно мерцавшие звезды, Васька вспомнил, как уверенно говорил отец о том, что жизнь будет хорошая. Он еще крепче укутался в полушубок, закрыл глаза и подумал; "А какая она будет, хорошая?" - и почему-то вспомнил плакат, который висел в красном уголке. Большой, смелый красноармеец стоит у столба и, сжимая замечательную винтовку, зорко смотрит вперед. Позади него зеленые поля, где желтеет густая высокая рожь, где цветут большие, неогороженные сады и где раскинулись красивые и так не похожие на убогое Алешино просторные и привольные села.
А дальше, за полями, под прямыми широкими лучами светлого солнца гордо высятся трубы могучих заводов. Через сверкающие окна видны колеса, огни, машины
И всюду люди, бодрые, веселые. Каждый занят своим делом - и на полях, и в селах, и у машин. Одни работают, другие уже отработали и отдыхают
Какой-то маленький мальчик, похожий немного на Павлика Припрыгина, но только не такой перемазанный, задрав голову, с любопытством разглядывает небо, по которому плавно несется длинный стремительный дирижабль.
Васька всегда немного завидовал тому, что этот смеющийся мальчуган был похож на Павлика Припрыгина, а не на него, Ваську.
Но в другом углу плаката - очень далеко, в той стороне, куда зорко всматривался стороживший эту дальнюю страну красноармеец, - было нарисовано что-то такое, что всегда возбуждало у Васьки чувство смутной и неясной тревоги.
Там вырисовывались черные расплывчатые тени. Там обозначались очертания озлобленных, нехороших лиц. И как будто бы кто-то смотрел оттуда пристальными недобрыми глазами и ждал, когда уйдет или когда отвернется красноармеец.
И Васька был очень рад, что умный и спокойный красноармеец никуда не уходил, не отворачивался, а смотрел как раз туда, куда надо. И все видел и все понимал.
Васька уже совсем засыпал, когда услышал, как хлопнула калитка, кто-то зашел к ним в будку.
Минуту спустя его окликнула мать:
- Вася... Васька! Ты спишь, что ли?
- Нет, мама, не сплю.
- Ты не видал сегодня Петьку?
- Видал, да только утром, а больше не видал. А на что он тебе?
- А на то, что сейчас его мать приходила. Пропал, говорит, еще до обеда, и до сего времени нет и нет.
Когда мать ушла, Васька встревожился. Он знал, что Петька не очень-то храбрый, чтобы разгуливать по ночам, и поэтому никак не мог понять, куда девался его непутевый товарищ.
Петька вернулся поздно. Он вернулся без фуражки. Глаза его были красные, заплаканные, но уже сухие. Видно было, что он очень устал, и поэтому он как-то равнодушно выслушал все упреки матери, отказался от еды и молча залез под одеяло.
Он вскоре уснул, но спал неспокойно: ворочался, стонал и что-то бормотал.
Он сказал матери, что просто заблудился, и мать поверила ему. То же самое он сказал Ваське, но Васька не особенно поверил, потому что "просто" не заблуживаются. Для того чтобы заблудиться, надо куда-то идти или что-то разыскивать. А куда и зачем он ходил, этого Петька не говорил или нес что-то несуразное, нескладное, и Ваське сразу было видно, что он врет.
Но когда Васька попытался изобличить его во лжи, то обыкновенно изворотливый Петька не стал даже оправдываться. Он только, усиленно заморгав, отвернулся.
Убедившись в том, что все равно от Петьки ничего не добьешься, Васька прекратил расспросы, оставшись, однако, в сильном подозрении, что Петька товарищ какой-то странный, скрытный и хитрый.
К этому времени геологическая палатка снялась со своего места, с тем чтобы продвинуться дальше, к верховьям реки Синявки.
Васька и Петька помогали грузить вещи на навьюченных лошадей. И когда все было готово к тому, чтобы тронуться в путь, Василий Иванович и другой высокий - тепло попрощались с ребятами, с которыми они так много бродили по лесам. Они должны были вернуться на разъезд только к концу лета.
- А что, ребята, - спросил Василий Иванович напоследок, - вы так и не бегали поискать компас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20