Он лежал, глядя в звезды, и соображал, где же тут раздобыть деревяшку и постучать. Но деревяшек на скалах не было — даже огрызка карандаша. Не было и соли, чтобы бросить через левое плечо. Может, капля соленой морской воды сгодится?
Он поработал правой рукой и потрогал правую ногу. Подживший рубец тоже наверняка обгорел — рубец мягко жгло, не то чтобы неприятно, но чересчур уж ощутимо. Он поморщился и тотчас почувствовал, как щетина опять царапнула по подшлемнику.
— Четвертое. Наточить нож и побриться. Пятое. Убедиться, что кишечник работает.
Обгоревшую кожу жгло.
— Это просто обыкновенная реакция. Я прошел сквозь настоящий ад — в море и в этой воронке — и, когда выбрался, слишком уж возликовал. А теперь — спад. Надо уснуть. Успокойся и сосредоточься на сне.
Обожженная кожа горела, щетина скребла по подшлемнику и кололась, а неровности камня раздували под ним свои медленно тлеющие костры. Они были везде, как море. И остались даже тогда, когда сознание переключилось. Они превратились в светящуюся картину, они обернулись Вселенной, и его то бросало вверх, откуда, зависнув в пространстве, он их разглядывал, то снова — вниз, распиная на каждом мучительном костерке.
Он открыл глаза, посмотрел вверх. Потом снова закрыл и пробормотал:
— Я сплю.
Он открыл глаза, но солнце осталось. Свет слегка пригасил костры, и теперь рассудок мог от них отвлечься. Он лежал, глядя в дневное небо, и пытался припомнить свойства времени, которое оказалось способно вдруг так сжаться.
— Я же не спал!
Рассудок никак не желал выбираться из щели и заниматься всем, что наметил на сегодняшний день. Он бросил беззвучно в безоблачную пустыню:
— Сегодня меня спасут.
Он извлек себя из расселины; воздух был такой теплый, что он снял с себя все, кроме брюк и свитера. Аккуратно свернул одежду и положил в щель. Склонился над выбоиной с водой, и красное пятно оставило на груди отметину. Пил он долго, а когда оторвался, заметил, что темное пространство между водой и окошком стало шире.
— Надо набрать воды побольше.
Полежал неподвижно, пытаясь сообразить, что важней — сразу заняться резервуаром или закончить сначала линию водорослей. Вспомнил, как быстро может промелькнуть время, если выпустить его из виду, и полез на Смотровую Площадку. День искрился красками. Солнце припекало, весело играя блестками на темно-синей поверхности моря. Скалы сверкали всеми цветами радуги, а тени их — если не смотреть прямо — были пурпурны. Он взглянул вниз, на Проспект — красота! Он закрыл глаза и снова открыл, и скалы и море показались ему ненастоящими. Это лишь цветовой образ, заполнивший все три проема его окна.
— Я еще сплю. Я заперт в собственном теле.
Он пошел к Красному Льву и присел там у воды.
— И зачем я все это таскал?
Хмурясь, смотрел он на море.
— Надо бы раздобыть еду. Хотя есть не хочется. Лучше займусь-ка я водорослями.
Он сходил к расселине за спасательным поясом и ножом и отправился к Большому Утесу. Там он еще вчера успел ободрать в пределах досягаемости почти все, и теперь приходилось тянуться. Пришлось поднапрячь и память, когда очертания одного из камней показались ему вдруг знакомы.
— Сюда я приходил за камнями для Гнома. Вон ту глыбу я тоже пытался сдвинуть с места, но она, хоть и с трещиной, даже не шелохнулась.
Хмурясь, глядел он на камень. Потом медленно пополз вниз, и полз, пока не повис, держась за край скалы, на вытянутых руках, а трещина не оказалась всего в футе от глаз. Всю ее, как поверхность скалы, в тех местах, куда достигала вода, покрывали ракушки и какие-то загадочные наросты. Теперь трещина стала шире. А каменная глыба сошла с места и накренилась, похоже, примерно на восьмую дюйма. В глубине трещины была ужасающая темнота.
Он застыл, созерцая зияющую дыру и забыв, о чем думал раньше. Теперь глыба была просто неким выступающим из воды предметом, который он изучал, поводя головой из стороны в сторону.
— Откуда, черт побери, знаю я этот камень? Я же здесь в первый раз…
Знаю — не как фронтового приятеля, с которым сходишься слишком быстро, ибо хочешь не хочешь, приходится жить с ним бок о бок нескончаемые часы, но — как родственника, что наезжает от случая к случаю много лет подряд, или как друга детства, или же няньку — иначе говоря, как всех тех, с кем знаком целую вечность; знаю — как скалы детства, которые изучал, исследовал каждый год на каникулах, вспоминал в темноте постели; пальцы даже зимой не могли забыть очертаний…
У Трех Скал что-то громко плеснуло. Он мгновенно вскарабкался на Красного Льва, но ничего не увидел.
— Самое время поймать рыбу.
Воняли водоросли на камнях. С моря снова послышался всплеск, и на этот раз он успел заметить расходящиеся круги. Он прижал ладони к щекам, чтобы сосредоточиться и подумать, но отвлекло прикосновение к щетине.
— Здорово я, наверно, оброс. Ну и щетина. Странно, она продолжает расти, когда все в тебе…
Быстро он направился к Большому Утесу, подхватил охапку водорослей и свалил в ближайшую щель. Медленно поднялся по Проспекту на Смотровую Площадку и сел, уронив руки. Голова свесилась между колен. Плеск волн под Скалой Спасения успокаивал, а на Площадке стояла чайка, словно еще один образ.
Внутри тела росли звуки. Они заполняли бесконечную темноту, как грохот станков — фабрику. При каждом ударе сердца голова слегка вздрагивала.
Резкий крик выдернул его из этого состояния. На Площадку опускалась чайка — крылья полураскрыты, голова опущена.
— Что тебе нужно?
Перистое пресмыкающееся сделало пару шажков в сторону и сложило крылья. Клюв нырнул под крыло.
— Если бы мне хоть как-то опорожнить кишечник, сразу стало бы легче.
Он с усилием развернулся, взглянул на Гнома, и тот подмигнул серебряным глазом. Линия горизонта была твердой и близкой. И опять он подумал, что вот-вот заметит погрешность овала.
Беда в том, что на этих скалах нет ни травы, ни подушек. Он подумал было сходить за курткой и сделать сиденье, но для этого пришлось бы совершить усилие, которое теперь казалось несоизмеримо огромным.
— Все болит, как отбитое. Из-за этих твердых камней от меня скоро попросту ничего не останется. Лучше думать про воду.
Вода манила — упругая, мягкая.
— Надо найти себе укрытие. Надо заняться резервуаром.
Ему полегчало, он почувствовал, как возвращаются силы, и забеспокоился. Хмурясь, посмотрел на треснувший камень, такой дьявольски, сокрушительно знакомый камень, потом повел взглядом вдоль всей тонюсенькой полоски водорослей. Местами она блестела. Может, водоросли просто возникли в воздухе, как солнечные лучи?
— Можно набрать воды в резиновый плащ. Можно выбить в стенке расселины водосток.
Он замолчал, откинулся назад и сидел так в своем кресле, пока все неровности спинки, то есть Гнома, не заставили снова согнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Он поработал правой рукой и потрогал правую ногу. Подживший рубец тоже наверняка обгорел — рубец мягко жгло, не то чтобы неприятно, но чересчур уж ощутимо. Он поморщился и тотчас почувствовал, как щетина опять царапнула по подшлемнику.
— Четвертое. Наточить нож и побриться. Пятое. Убедиться, что кишечник работает.
Обгоревшую кожу жгло.
— Это просто обыкновенная реакция. Я прошел сквозь настоящий ад — в море и в этой воронке — и, когда выбрался, слишком уж возликовал. А теперь — спад. Надо уснуть. Успокойся и сосредоточься на сне.
Обожженная кожа горела, щетина скребла по подшлемнику и кололась, а неровности камня раздували под ним свои медленно тлеющие костры. Они были везде, как море. И остались даже тогда, когда сознание переключилось. Они превратились в светящуюся картину, они обернулись Вселенной, и его то бросало вверх, откуда, зависнув в пространстве, он их разглядывал, то снова — вниз, распиная на каждом мучительном костерке.
Он открыл глаза, посмотрел вверх. Потом снова закрыл и пробормотал:
— Я сплю.
Он открыл глаза, но солнце осталось. Свет слегка пригасил костры, и теперь рассудок мог от них отвлечься. Он лежал, глядя в дневное небо, и пытался припомнить свойства времени, которое оказалось способно вдруг так сжаться.
— Я же не спал!
Рассудок никак не желал выбираться из щели и заниматься всем, что наметил на сегодняшний день. Он бросил беззвучно в безоблачную пустыню:
— Сегодня меня спасут.
Он извлек себя из расселины; воздух был такой теплый, что он снял с себя все, кроме брюк и свитера. Аккуратно свернул одежду и положил в щель. Склонился над выбоиной с водой, и красное пятно оставило на груди отметину. Пил он долго, а когда оторвался, заметил, что темное пространство между водой и окошком стало шире.
— Надо набрать воды побольше.
Полежал неподвижно, пытаясь сообразить, что важней — сразу заняться резервуаром или закончить сначала линию водорослей. Вспомнил, как быстро может промелькнуть время, если выпустить его из виду, и полез на Смотровую Площадку. День искрился красками. Солнце припекало, весело играя блестками на темно-синей поверхности моря. Скалы сверкали всеми цветами радуги, а тени их — если не смотреть прямо — были пурпурны. Он взглянул вниз, на Проспект — красота! Он закрыл глаза и снова открыл, и скалы и море показались ему ненастоящими. Это лишь цветовой образ, заполнивший все три проема его окна.
— Я еще сплю. Я заперт в собственном теле.
Он пошел к Красному Льву и присел там у воды.
— И зачем я все это таскал?
Хмурясь, смотрел он на море.
— Надо бы раздобыть еду. Хотя есть не хочется. Лучше займусь-ка я водорослями.
Он сходил к расселине за спасательным поясом и ножом и отправился к Большому Утесу. Там он еще вчера успел ободрать в пределах досягаемости почти все, и теперь приходилось тянуться. Пришлось поднапрячь и память, когда очертания одного из камней показались ему вдруг знакомы.
— Сюда я приходил за камнями для Гнома. Вон ту глыбу я тоже пытался сдвинуть с места, но она, хоть и с трещиной, даже не шелохнулась.
Хмурясь, глядел он на камень. Потом медленно пополз вниз, и полз, пока не повис, держась за край скалы, на вытянутых руках, а трещина не оказалась всего в футе от глаз. Всю ее, как поверхность скалы, в тех местах, куда достигала вода, покрывали ракушки и какие-то загадочные наросты. Теперь трещина стала шире. А каменная глыба сошла с места и накренилась, похоже, примерно на восьмую дюйма. В глубине трещины была ужасающая темнота.
Он застыл, созерцая зияющую дыру и забыв, о чем думал раньше. Теперь глыба была просто неким выступающим из воды предметом, который он изучал, поводя головой из стороны в сторону.
— Откуда, черт побери, знаю я этот камень? Я же здесь в первый раз…
Знаю — не как фронтового приятеля, с которым сходишься слишком быстро, ибо хочешь не хочешь, приходится жить с ним бок о бок нескончаемые часы, но — как родственника, что наезжает от случая к случаю много лет подряд, или как друга детства, или же няньку — иначе говоря, как всех тех, с кем знаком целую вечность; знаю — как скалы детства, которые изучал, исследовал каждый год на каникулах, вспоминал в темноте постели; пальцы даже зимой не могли забыть очертаний…
У Трех Скал что-то громко плеснуло. Он мгновенно вскарабкался на Красного Льва, но ничего не увидел.
— Самое время поймать рыбу.
Воняли водоросли на камнях. С моря снова послышался всплеск, и на этот раз он успел заметить расходящиеся круги. Он прижал ладони к щекам, чтобы сосредоточиться и подумать, но отвлекло прикосновение к щетине.
— Здорово я, наверно, оброс. Ну и щетина. Странно, она продолжает расти, когда все в тебе…
Быстро он направился к Большому Утесу, подхватил охапку водорослей и свалил в ближайшую щель. Медленно поднялся по Проспекту на Смотровую Площадку и сел, уронив руки. Голова свесилась между колен. Плеск волн под Скалой Спасения успокаивал, а на Площадке стояла чайка, словно еще один образ.
Внутри тела росли звуки. Они заполняли бесконечную темноту, как грохот станков — фабрику. При каждом ударе сердца голова слегка вздрагивала.
Резкий крик выдернул его из этого состояния. На Площадку опускалась чайка — крылья полураскрыты, голова опущена.
— Что тебе нужно?
Перистое пресмыкающееся сделало пару шажков в сторону и сложило крылья. Клюв нырнул под крыло.
— Если бы мне хоть как-то опорожнить кишечник, сразу стало бы легче.
Он с усилием развернулся, взглянул на Гнома, и тот подмигнул серебряным глазом. Линия горизонта была твердой и близкой. И опять он подумал, что вот-вот заметит погрешность овала.
Беда в том, что на этих скалах нет ни травы, ни подушек. Он подумал было сходить за курткой и сделать сиденье, но для этого пришлось бы совершить усилие, которое теперь казалось несоизмеримо огромным.
— Все болит, как отбитое. Из-за этих твердых камней от меня скоро попросту ничего не останется. Лучше думать про воду.
Вода манила — упругая, мягкая.
— Надо найти себе укрытие. Надо заняться резервуаром.
Ему полегчало, он почувствовал, как возвращаются силы, и забеспокоился. Хмурясь, посмотрел на треснувший камень, такой дьявольски, сокрушительно знакомый камень, потом повел взглядом вдоль всей тонюсенькой полоски водорослей. Местами она блестела. Может, водоросли просто возникли в воздухе, как солнечные лучи?
— Можно набрать воды в резиновый плащ. Можно выбить в стенке расселины водосток.
Он замолчал, откинулся назад и сидел так в своем кресле, пока все неровности спинки, то есть Гнома, не заставили снова согнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44