Хирург даже не сделал никакой попытки защищаться, даже не попытался позвать на помощь охранявших дом бандитов. Он смотрел на вошедших, сохраняя полное самообладание.
– Конец вашим планам, – рявкнул Гилрой. Мосс пожал плечами в вежливом презрении.
– Нашим? У Тальбота были свои планы, у меня – свои. К тому же его общество никогда не доставляло мне удовольствия.
– Возможно. Но удовольствие вам доставлял запах его денег. Тальбота нет, и теперь никто не сможет по мешать нам опубликовать вот это…
Гилрой вынул из кармана несколько машинописных листков и протянул их Моссу.
Небрежно прислонившись к стене, хирург с интересом просмотрел их и вежливо вернул Гилрою.
– Все ясно, – сказал он. – Меня обвиняют в том, что я человека превратил в собаку. Более того, вы даже описываете якобы разработанный мной метод.
– «Якобы»! – зло усмехнулся Гилрой. – Вы что же, намерены все отрицать?
– Разумеется. Ну не фантастика ли?.. – Мосс улыбнулся. – Но суть не в том. Даже признайся я, на основании каких доказательств меня могли бы осудить? Как мне представляется, у вас есть только один свидетель – собака по имени Вуд. А я что-то не припомню, чтобы собаки выступали свидетелями в суде.
Вуд был ошеломлен. Он не ожидал, что Мосс так нагло опровергнет все обвинения. Любой другой человек на его месте уже сдался бы.
Съежившийся редактор растерянно повторял одну и ту же фразу:
– У нас есть доказательства преступной вивисекции.
– Но нет доказательств, что хирургом был именно я.
– Вы единственный человек в Нью-Йорке, способный совершить подобную операцию.
– И что с того?
Они позволили Моссу перехватить инициативу, и он теперь хладнокровно и насмешливо парировал их удары. Ничего удивительного, что он даже не пытался бежать. Он был уверен в полной безнаказанности. Вуд с ненавистью зарычал. Мосс лишь окинул его презрительным взглядом.
– Хорошо. Допустим, в суде мы доказать ничего не сможем, – сказал Гилрой, стиснув в руке револьвер. – Но нас это не так уж волнует. Ваше любопытство ученого может найти удовлетворение в операции, которую вы сделаете Вуду, чтобы вернуть его в собственное тело.
Презрительная мина на лице Мосса не изменилась ни на йоту.
Он смотрел на палец, напрягшийся на спусковом крючке, с выражением полнейшего безразличия.
– Ну? – выдохнул Гилрой, многозначительно по ведя револьвером.
– Заставить меня оперировать вы не можете. А к своей смерти я отношусь так же безразлично, как и к смерти Тальбота. – Улыбка его стала еще шире, углы рта опустились, обнажая зубы в гримасе, которая была цивилизованным подобием оскала Вуда. – И тем не менее эта ваша история о якобы возможной операции подобного рода заинтересовала меня. Я готов попробовать за мое обычное вознаграждение.
Вуд перехватил взгляд издевающихся, жестких, зловещих глаз Мосса.
– И конечно же, – мягко добавил Мосс, – я выполню операцию. В конце концов, я даже настаиваю на этом.
Угроза, скрытая в его словах, не прошла мимо Вуда. Как только он ляжет под нож Мосса, ему конец. Неверное движение скальпеля, небрежность в приготовлении газовой смеси, умышленно занесенная инфекция – и Мосс навеки снимет с себя обвинение. Ему достаточно будет сослаться на то, что такая операция оказалась ему не под силу. Следовательно, вивисектором был не он.
Пес отпрянул, бешено тряся головой.
– Вуд прав, – сказал редактор. – Он-то Мосса знает. И знает, что этой операции ему не пережить.
Гилрой нахмурил лоб. Револьвер в его руке стал воплощением бесплодной силы. Даже Мосс знал, что он им не воспользуется. Не сможет воспользоваться, потому что хирург был нужен им только живым. Их цель заключалась в том, чтобы заставить Мосса сделать операцию. «Что ж, – подумал он, – мы своего добились. Мосс сам вызвался оперировать». Но все четверо отлично знали, что в этой операции Вуд был обречен. Мосс искусно обернул их победу полным поражением.
– Что же, черт побери, нам теперь делать? – взо рвался Гилрой. – Ты что скажешь, Вуд? Рискнешь? Или лучше останешься жить в собачьей шкуре?
Вуд оскалился, отползая в угол.
– В собачьей шкуре он хоть наверняка жить останется, – отрешенно сказал редактор.
Мосс улыбнулся, заверяя их любезно-издевательским тоном, что сделает все возможное, чтобы вернуть Буду его тело.
– За исключением несчастного случая, разумеется, – сплюнул Гилрой. – Не пойдет, Мосс. Он и так проживет, но вы свое получите.
Он хмуро посмотрел на Вуда и многозначительно кивнул в сторону Мосса.
– Пошли, шеф, – сказал он, выводя редактора за дверь и закрывая ее за собой. – Старые друзья хотят остаться наедине. Им есть о чем потолковать…
Мгновенно Вуд прыгнул вперед, отрезая Мосса от двери, угрожающе впившись в него полными ярости глазами. И в первый раз за все время с хирурга слетела маска безразличия. Он осторожно сделал шаг в сторону и вдруг понял, что перед ним зверь… И тут нервы его сдали. Он нырнул вбок и метнулся к двери. Вуд прыгнул, сбив Мосса с ног. Зубы его сомкнулись.
Мосс проиграл, но остаток своих дней Вуд был обречен прожить в собачьей шкуре. Да и остаток этот был невелик: продолжительность жизни собаки всего пятнадцать лет В лучшем случае Вуд мог рассчитывать еще лет на десять.
Вуд так и не нашел себе работы в обличье человека. У него была специальность, он был образован, но в мире конкуренции не было места для таких, как он.
И тот же человеческий разум в красивом теле овчарки колли стал ценным рыночным товаром. Это была диковинка, феномен, на который стоило поглядеть.
– Люди всегда питали слабость к уродам… – размышлял Гилрой по пути в театр, где Вуд выступал в тот день.
Такси остановилось у служебного входа. С зазывающих красно-желтых афиш скалилось приукрашенное изображение морды Вуда.
– Бог ты мой! – раскрыл рот таксист. – Будет о чем рассказать! Вез Говорящую собаку!
Специальный наряд полиции быстро разогнал толпу зевак и проложил проход к двери.
– Стыдно, должно быть, – сказал полисмен. – Такой шум подняли, и из-за кого? Из-за какого-то пса!
Вуд обнажил клыки и заворчал на него. Полицейский сразу попятился назад.
– Что, ты и теперь думаешь, что он тебя не понимает? – кто-то засмеялся в толпе.
«Семь тысяч в неделю, надо же! – размышлял про себя Гилрой, ожидая за кулисами своего выхода. – И за что? За чепуху, на которую способен любой болван из публики». За прошедший год ни он, ни Вуд так и не привыкли к растущим цифрам в своих банковских книжках. Выступления, фото и статьи в журналах – и все по астрономическим ставкам… Но Вуду никогда не набрать достаточно денег, чтобы выкупить человеческое тело, в котором он голодал.
– Эй, Вуд, – прошептал Гилрой, – наш выход.
На сцене их встретил оглушительный гром аплодисментов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
– Конец вашим планам, – рявкнул Гилрой. Мосс пожал плечами в вежливом презрении.
– Нашим? У Тальбота были свои планы, у меня – свои. К тому же его общество никогда не доставляло мне удовольствия.
– Возможно. Но удовольствие вам доставлял запах его денег. Тальбота нет, и теперь никто не сможет по мешать нам опубликовать вот это…
Гилрой вынул из кармана несколько машинописных листков и протянул их Моссу.
Небрежно прислонившись к стене, хирург с интересом просмотрел их и вежливо вернул Гилрою.
– Все ясно, – сказал он. – Меня обвиняют в том, что я человека превратил в собаку. Более того, вы даже описываете якобы разработанный мной метод.
– «Якобы»! – зло усмехнулся Гилрой. – Вы что же, намерены все отрицать?
– Разумеется. Ну не фантастика ли?.. – Мосс улыбнулся. – Но суть не в том. Даже признайся я, на основании каких доказательств меня могли бы осудить? Как мне представляется, у вас есть только один свидетель – собака по имени Вуд. А я что-то не припомню, чтобы собаки выступали свидетелями в суде.
Вуд был ошеломлен. Он не ожидал, что Мосс так нагло опровергнет все обвинения. Любой другой человек на его месте уже сдался бы.
Съежившийся редактор растерянно повторял одну и ту же фразу:
– У нас есть доказательства преступной вивисекции.
– Но нет доказательств, что хирургом был именно я.
– Вы единственный человек в Нью-Йорке, способный совершить подобную операцию.
– И что с того?
Они позволили Моссу перехватить инициативу, и он теперь хладнокровно и насмешливо парировал их удары. Ничего удивительного, что он даже не пытался бежать. Он был уверен в полной безнаказанности. Вуд с ненавистью зарычал. Мосс лишь окинул его презрительным взглядом.
– Хорошо. Допустим, в суде мы доказать ничего не сможем, – сказал Гилрой, стиснув в руке револьвер. – Но нас это не так уж волнует. Ваше любопытство ученого может найти удовлетворение в операции, которую вы сделаете Вуду, чтобы вернуть его в собственное тело.
Презрительная мина на лице Мосса не изменилась ни на йоту.
Он смотрел на палец, напрягшийся на спусковом крючке, с выражением полнейшего безразличия.
– Ну? – выдохнул Гилрой, многозначительно по ведя револьвером.
– Заставить меня оперировать вы не можете. А к своей смерти я отношусь так же безразлично, как и к смерти Тальбота. – Улыбка его стала еще шире, углы рта опустились, обнажая зубы в гримасе, которая была цивилизованным подобием оскала Вуда. – И тем не менее эта ваша история о якобы возможной операции подобного рода заинтересовала меня. Я готов попробовать за мое обычное вознаграждение.
Вуд перехватил взгляд издевающихся, жестких, зловещих глаз Мосса.
– И конечно же, – мягко добавил Мосс, – я выполню операцию. В конце концов, я даже настаиваю на этом.
Угроза, скрытая в его словах, не прошла мимо Вуда. Как только он ляжет под нож Мосса, ему конец. Неверное движение скальпеля, небрежность в приготовлении газовой смеси, умышленно занесенная инфекция – и Мосс навеки снимет с себя обвинение. Ему достаточно будет сослаться на то, что такая операция оказалась ему не под силу. Следовательно, вивисектором был не он.
Пес отпрянул, бешено тряся головой.
– Вуд прав, – сказал редактор. – Он-то Мосса знает. И знает, что этой операции ему не пережить.
Гилрой нахмурил лоб. Револьвер в его руке стал воплощением бесплодной силы. Даже Мосс знал, что он им не воспользуется. Не сможет воспользоваться, потому что хирург был нужен им только живым. Их цель заключалась в том, чтобы заставить Мосса сделать операцию. «Что ж, – подумал он, – мы своего добились. Мосс сам вызвался оперировать». Но все четверо отлично знали, что в этой операции Вуд был обречен. Мосс искусно обернул их победу полным поражением.
– Что же, черт побери, нам теперь делать? – взо рвался Гилрой. – Ты что скажешь, Вуд? Рискнешь? Или лучше останешься жить в собачьей шкуре?
Вуд оскалился, отползая в угол.
– В собачьей шкуре он хоть наверняка жить останется, – отрешенно сказал редактор.
Мосс улыбнулся, заверяя их любезно-издевательским тоном, что сделает все возможное, чтобы вернуть Буду его тело.
– За исключением несчастного случая, разумеется, – сплюнул Гилрой. – Не пойдет, Мосс. Он и так проживет, но вы свое получите.
Он хмуро посмотрел на Вуда и многозначительно кивнул в сторону Мосса.
– Пошли, шеф, – сказал он, выводя редактора за дверь и закрывая ее за собой. – Старые друзья хотят остаться наедине. Им есть о чем потолковать…
Мгновенно Вуд прыгнул вперед, отрезая Мосса от двери, угрожающе впившись в него полными ярости глазами. И в первый раз за все время с хирурга слетела маска безразличия. Он осторожно сделал шаг в сторону и вдруг понял, что перед ним зверь… И тут нервы его сдали. Он нырнул вбок и метнулся к двери. Вуд прыгнул, сбив Мосса с ног. Зубы его сомкнулись.
Мосс проиграл, но остаток своих дней Вуд был обречен прожить в собачьей шкуре. Да и остаток этот был невелик: продолжительность жизни собаки всего пятнадцать лет В лучшем случае Вуд мог рассчитывать еще лет на десять.
Вуд так и не нашел себе работы в обличье человека. У него была специальность, он был образован, но в мире конкуренции не было места для таких, как он.
И тот же человеческий разум в красивом теле овчарки колли стал ценным рыночным товаром. Это была диковинка, феномен, на который стоило поглядеть.
– Люди всегда питали слабость к уродам… – размышлял Гилрой по пути в театр, где Вуд выступал в тот день.
Такси остановилось у служебного входа. С зазывающих красно-желтых афиш скалилось приукрашенное изображение морды Вуда.
– Бог ты мой! – раскрыл рот таксист. – Будет о чем рассказать! Вез Говорящую собаку!
Специальный наряд полиции быстро разогнал толпу зевак и проложил проход к двери.
– Стыдно, должно быть, – сказал полисмен. – Такой шум подняли, и из-за кого? Из-за какого-то пса!
Вуд обнажил клыки и заворчал на него. Полицейский сразу попятился назад.
– Что, ты и теперь думаешь, что он тебя не понимает? – кто-то засмеялся в толпе.
«Семь тысяч в неделю, надо же! – размышлял про себя Гилрой, ожидая за кулисами своего выхода. – И за что? За чепуху, на которую способен любой болван из публики». За прошедший год ни он, ни Вуд так и не привыкли к растущим цифрам в своих банковских книжках. Выступления, фото и статьи в журналах – и все по астрономическим ставкам… Но Вуду никогда не набрать достаточно денег, чтобы выкупить человеческое тело, в котором он голодал.
– Эй, Вуд, – прошептал Гилрой, – наш выход.
На сцене их встретил оглушительный гром аплодисментов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11