Леонид Самофалов
Звездочёт
Старший участковый инспектор Кузьма Николаевич Буграев проснулся среди ночи. Он и раньше просыпался ночами, но тогда обычно слышал ровное дыхание жены. Сейчас – тишина. Значит, Валя тоже к чему-то прислушивается. Значит, что-то разбудило их разом.
Что именно? Как выглядит? Откуда взялось? Ничего не ясно. А темень темная… Форточка открыта…
В доме кроме них – никого. Валя подкармливает и собак приблудных, и кошек облезлых, и пташек залетных, но в доме животных не держит: запахов некоторых не переносит. И в доме чистота, можно сказать, стерильная.
Так, ну а что же их разбудило-то?
Должно быть, какой-то звук.
Какой? Где источник? Внутри дома? Снаружи?
Мышей у нас не водится; по крайней мере, не замечалось. Даже тараканов. Звук мог донестись через форточку только с улицы. Может, лист усохший с дерева в палисаднике сорвался и скребнул по стене?
Капля дождевая в окошко тенькнула? Пробежал кто-нибудь мимо дома? Если да, то собака. Потому что топот бегущего человека и теперь еще был бы слышен: о-отменно тихо в селе. Даже ветер не шелестит листьями. А вот вчера, когда он из райцентра возвращался, так ох как дуло! И дуло, и песок на тракте и проселках вихрило, и в селе по улицам его гнало. «Москвич» след было посреди улицы оставил, но только он, Кузьма Николаевич, машину во двор загнал, как от следа того почти ничего и не осталось. Но к полночи ветер улегся. Когда в первом часу Буграев засыпал, ветра уже не слышно было.
А если это все-таки человек пробежал в тапочках? Все равно слышно было бы. А если тапочки на войлочной подошве? Топот раздавался бы: не ребенок же среди ночи бегает. А если это?..
Слушай, старый дурак, ты долго еще будешь накручивать или нет? Вцепился во что-то непонятное, как злой кобель в дохлую крысу, и вот мурыжит, подивитесь на него! Лишь бы не спать. Забот тебе, что ли мало? Делать нечего?
Делать есть что, но если это все-таки действительно человек пробежал? Тогда кто, куда и зачем?
Нет, не задавать таких вопросов Кузьма Николаевич уже не может: ему все не безразлично, его профессиональное любопытство одолевает. Может, кто-то другой не хочет ничего видеть, слышать и знать, а он, Буграев, не может. Слишком долго привыкал – тридцать пять лет.
– Не спишь? – прошептала супруга.
– Я-то нет, а вот ты, Валентина свет-Степановна, почему не спишь? – отозвался он ворчливо, но тоже тихо, вполголоса.
– Показалось, будто Русланчик…
– Хватит, отвыкай. До будущего года. И то, если приедут.
Младшая дочь гостила тут с ребятишками, Аннушка. Внучка Галинка хорошо спала, без задних, что называется, ног. А внучонок Руслан, любимец всеобщий, во сне крутился, вертелся, временами постанывать начинал. Заслышав шорох или стон, Валентина Степановна вскакивала и стремглав бросалась в соседнюю комнату, где находились дети. Аннушка в сарае спала, родители настояли: иначе какой это отдых – по ночам вскакивать?
«Что? – спрашивал он, когда жена возвращалась. – Как?»
«Как ангел, только приснилось что-то. И ты, спи, спи. Привык полуночничать! Надо – без тебя управимся».
Аня лишь на днях уехала, отоспавшись на свежем воздухе, в тиши и покое.
Там, в Москве, где она жила, Кузьма Николаевич не мог спать. Окна квартиры выходят на широкую улицу, а по улице той не иначе вся столица на машинах курсирует: взад-вперед, туда-сюда, день и ночь…
Да и сон не тот пошел. Нервы, что ли, не те? Врачи проверяют на комиссиях, говорят: те. А сон не тот!
Бывало, на Кольском-то полуострове… Пришел с вахты, упал на нары в блиндаже – и душа будто бы в рай отлетела. Спозаранок поднимут тебя, растолкав, и говорят: «Порт бомбили, что-то горит у них, небо светится». Или: «Видать, караван прихватили в губе, на самом подходе, больно ахнуло!» «Да ну-у? – удивляешься ты. – Как же я-то ничего не слышал?»
Но и так случалось: просыпаешься вдруг, внезапно, а там, снаружи, где-то уже над самой головой – фи-и-уу! И тело само – в комок. В голове лишь одна-единственная мысль: может, не прямо в блиндаж!
Бб-ваах-ахх-аххх!
Вот стервы!!!
Пока одна группа немецких бомбардировщиков в стороне разбойничала, другая сюда, к аэродрому, на большой высоте подкралась.
Нары под тобой ходуном ходят, в темноте по стенам шуршит, с потолка сыплется, дышать трудно и хочется сплюнуть. Успело взлететь дежурное звено истребителей или нет? Если успело, катавасия скоро кончится, потому как наши разгуляться им не дадут.
Так и бывало: взлететь наши успевали, будь то нескончаемым полярным днем или бесконечной полярной ночью, гнали врага, били, себя не жалея, перед тараном не останавливались. Зато и он, Кузьма Буграев, авиационный техник, тоже себя не жалел, работал люто. Сколько раз лицо и руки обмораживал – не упомнить; сейчас в холоде те давние обморожения снова дают себя знать.
А тогда… И рукавицы выдавали добрые, на меховой подкладке, но кто ж, однако, в рукавицах работает? Самолет – не трактор, хотя, правду сказать, и трактор при хорошем обращении тоже наладки без рукавиц требует. Рукавицы лишь тогда надевали, когда машины, избавленные от боевых повреждений, снова уходили в воздух – драться. Эх, как хотелось туда же, в небо с летчиками!
Однажды гитлеровцы десант сбросили: жизни им не давал этот аэродром. Вот тогда-то и отличился Кузьма Буграев – в историю полка схватка та его с врагом вошла, в летопись славных дел.
Конечно, и до того в полку знали, что до войны был Кузьма хорошим спортсменом, постоянно призы на соревнованиях брал – и по борьбе, и по стрельбе. Но знать – одно, а в деле видеть – другое. И после разгрома десанта он получил первый свой боевой орден…
Вот только не надо было вспоминать – не заснуть теперь.
Покурить, что ли, встать? Конечно, Валя тут же ворчать примется: во-от, дескать, не курил, не курил, а на старости лет взял да и закурил! Вообще-то, действительно оказия. К его годам даже завзятые курильщики частенько от привычки своей отказываются, здесь же наоборот получается. Но впрочем, это ведь он так… не всерьез. Папирос нет – и не надо, не тянет. Сейчас есть – можно и подымить, раз все равно не спится.
А Валя-то, Валя! Ну и чутка! Будто мысли его подслушав, уже подхватилась, начала вставать.
– Пить хочу, – говорит. – Тебе молока принести? Подумал, подумал, решил уважить:
– Ладно, неси.
– Включи свет.
На тумбочке рядом с кроватью стоял ночник. Он нашарил кнопку, включил его. Валя пошла к двери, и – надо же! – как раз в этот момент свет погас. Опять Кузьма Николаевич протянул руку, надавил кнопку раз и другой – темно.
– Глянь из той комнаты: над магазином горит или нет?
Из окна «той» комнаты, где еще на днях спали внучата, днем хорошо видна шиферная крыша магазина, стоящего на взгорке, а ночью – яркий фонарь над ней.
– Нету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32