!
-- Да! Поджаренный в масле! Пахнущий! Ура! Пойдем!
Затопчем! Перегрызем горло! Нас много! Ха-ха-ха! Я
поймаю Троцкого, повалю его на землю и проткну пальцем
глаз! Я буду моими истоптанными коблучками ходить по его
лицу! Ножичком отрежу ему ухо и засуну ему в рот --
пусть ест!!
-- Бежим же, господа. Все на улицу, все голодные!
При свете подлого сального огарка глаза в черных
впадинах сверкали, как уголья... Раздался стук
отодвигаемых стульев и топот ног по комнате.
И все побежали... Бежали они очень долго и пробежали
очень много; самый быстрый и сильный добежал до передней,
другие свалились -- кто на пороге гостиной, кто у стола
столовой.
Десятки верст пробежали они своими окостеневшими,
негнущимися ногами... Лежали, обессиленные, с
полузакрытыми глазами, кто в передней, кто в столовой --
они сделали, что могли, они ведь хотели.
Но гигантское усилие истощилось, и тут же все погасли,
как растащенный по поленьям сырой костер.
А рассказчик, лежа около соседа, подполз к его уху и
шепнул:
-- А знаешь, если бы Троцкий дал мне кусочек жареного
поросенка с кашей -- такой, знаешь, маленький кусочек --
я бы не отрезывал Троцкому уха, не топтал бы его ногами!
Я бы простил ему...
-- Нет, -- шепнул сосед, -- не поросенок, а знаешь что?..
Кусочек пулярдки, такой, чтобы белое мясо легко отделялось
от нежной косточки... И к ней вареный рис с белым
кисленьким соусом...
Другие лежащие, услышав шепот этот, поднимали жадные
головы и постепенно сползались в кучу, как змеи от звуков
тростниковой дудки...
Жадно слушали.
* * *
Тысяча первая голодная ночь уходила... Ковыляя,
шествовало на смену тысяча первое голодное утро.


1 2