Ну, я тут с тобой посижу! Зачем ты меня одну бросил, Жанчик?» Ну, конечно, ты ей возразишь: «Да ведь двадцать-то пять лет ты жила же без меня, дрянь ты этакая?! Почему же сейчас без меня минутки не можешь?» – «Нет, Жанчик, – скажет она, – надо было бы тебе на мне не жениться… Раз женился – так тебе и надо!» Повеситься захочешь, и то не даст – из петли вынет, да еще поколотит оставшейся свободной веревкой: «Как, дескать, смел, паршивец, вдову без прокормления оставлять!»
Пауза.
– Подходцев!
– Ну? – приостановился Подходцев.
– Не женишься? – робко спросил Громов, считая почву достаточно подготовленной.
– Женюсь! – вздохнул Подходцев. – Жалко мне вас, но что же делать… женюсь! А который теперь час?.. Ой-ой… Пять! А мы в половине шестого должны кататься. Друзья! До свиданья! Целую вас мысленно.
– Подавись ты своими поцелуями.
– Громов! Можно надеть твой серый жилет?
– Нельзя. Он мне сейчас будет нужен.
– Для чего?
– Чернилами буду обливать.
– Гм!.. Ну, прощайте, братцы. Бог с вами.
Клинков поманил его пальцем.
– А подойди-ка… Видишь, какой ты неаккуратный: кончик платка опять вылез.
– Осел ты пиренейский, – завопил Подходцев. – Да ведь так же и нужно, чтобы он торчал. А ты его уже в третий раз засовываешь.
Клинков уткнулся в подушки, и плечи его запрыгали: неизвестно было – смеялся он или оплакивал гибнущего друга?..
Стараясь не встречаться взглядом с оставшимися, Подходцев вышел в двери как-то боком, виновато.
По уходе его Клинков тяжело встал с кровати, подошел к зеркалу и с плаксивой миной стал разглядывать себя.
– Клиночек! Что с тобой? Охота тебе всякую дрянь разглядывать! Уже не думаешь ли и ты жениться?..
– Знаешь, что я сейчас почувствовал, Громов? – обернулся к нему Клинков, и углы губ его передернулись.
– Ну?
– Стареем, брат, мы… Подходцев женится, а у меня уже седые волосы на висках появились.
– А с ребрами благополучно?
– С какими ребрами?
– Беса в ребре не ощущаешь?
– Какого беса?
– Ну, говорят же: седина в бороду, а бес… и так далее.
Клинков кротко, печально улыбнулся.
– Не острится нынче что-то…
– Голова не тем наполнена.
– Ну, в отношении себя ты преувеличиваешь.
– Почему?
– Она у тебя ничем не наполнена.
– Нет, Клинков, – улыбнулся Громов еще печальнее, чем давеча Клинков. – И у тебя ничего не получается. Не остри, брат.
– Плохо вышло?
– Чрезвычайно.
– Да, действительно. Что-то не то…
И долго сидели так, осиротевшие, каждый на своей постели, пока не окутали их синие сумерки…
Глава 11.
Вести оттуда
В большой комнате, в которой жили раньше трое, а теперь, после женитьбы Подходцева, только двое, было тихо… Даже мышь не скреблась под полом – вероятно, издохла от бескормицы. В комнате находился один толстый Клинков.
Конечно, он лежал на кровати.
Его дела, как и дела Громова, пришли в упадок: доходов не было, а расходы требовались колоссальные: на одну еду уходило не меньше рубля в день. Да квартира, на оплату которой расходовалось вместо денег чрезвычайно много нервов (при объяснениях с хозяйкой), да папиросы, да то и се…
Беззвучные вздохи раздирали массивную грудь Клинкова.
«А тут еще Громов исчез, – думал Клинков. – Наверное, попал в компанию меценатов и забыл и думать обо мне».
Но в этот самый момент в виде наглядного, фактического опровержения в комнату влетел запыхавшийся Громов.
– Что это ты, брат?! – спросил Клинков, скосив на него глаза. – Будто бы только что из церкви вырвался?
– Почему… из церкви?
– Да ведь ты принадлежишь к тому незадачливому разряду людей, которых и в церкви бьют. Вот я и думал…
– Ты? Думал?! Может ли с тобой это случиться?
– Тебя это удивляет? Очень просто: я думаю бесшумно, поэтому снаружи ничего не заметно, а ты, когда над чем-нибудь задумаешься, то в твоей голове слышно легкое потрескивание. Будто чугунная печка постепенно накаливается.
– Хочешь, я тебя сейчас водой оболью?
– Если ты этим докажешь высокое состояние твоих умственных способностей – обливай.
– Просто оболью. Чтоб ты не приставал.
– Не надо. Я предпочитаю сухое обращение.
– Недурно сказано. Запишу. Может быть, в редакции «Скворца» за это нам заплатят рублишку. Кстати! Сейчас швейцар передал мне письмо с адресом, написанным женским почерком…
– Тебе письмо?
– Нет.
– Мне?!
– Нет.
– А кому же?!
– Нам обоим.
– Странный вы народ, ей-Богу. Сколько вас по всем церквам ни бьют, все вы не умнеете. От кого письмо?
– Недоумеваю. Наверное, какая-нибудь графиня, увидя меня на прогулке, пишет, что я поразил ее до глубины души.
– Возможно. Если она гуляла на огороде, а ты стоял в своей обычной позе – растопыря руки и скривившись на бок для наведения ужаса на пернатых…
Не слушая его, Громов разорвал письмо и вдруг вскричал в неописуемом удивлении:
– Не сон ли?! Знаешь, кто нам пишет? Madame Подходцева!
– Уже?
– Что уже?
– Собирается изменить Подходцеву?
– Кретин!
– Первый раз слышу. Что она там пишет? Не просит ли развести ее?
– «Многоуважаемые Клинков и Громов»…
– Видишь, меня первого написала, – съязвил Клинков. – А тебя приписала так уж… из жалости.
– «Я знаю, что, выйдя замуж за Боба [], я похитила у вас любимого друга, но, надеюсь, вы на меня не сердитесь. Чтобы доказать это, приходите нынче вечером пить чай. Познакомимся и, думаю, будем друзьями».
– Ишь ты, пролаза, – проворчал Клинков. – Сколько сахару! Больше там про меня ничего нет?
– Есть. Вот: если Клинков, благодаря своей толщине, не пролезет в квартиру, мы ему вышлем чаю на улицу, к воротам… Впрочем, может быть, он сидит в лечебнице для умалишенных, и потому…
– Брось, надоел. Как она подписалась?
– «Ненавистная вам Ната Подходцева».
– Правильно. Так что же мы… пойдем?
– Противно все это. А?
– Тошнехонько. Вышитые салфеточки, на чайнике вязаный гарусный петух…
– Верно. А Подходцев лежит в халате на диване, курит трубку и заказывает кухарке на завтра обед.
– А сбоку полотеры ерзают по полу, стекольщики вставляют стекла, а в углу мамка полощет пеленки.
– С ума ты сошел? Они всего два месяца как поженились!
– Ну да, – скептически покривился Клинков. – Будто ты не знаешь Подходцева. Так пойдем?
– Черт их знает. Правда, что там накормят. А я с утра ничего не ел.
– Красивая она, по крайней мере?
– Клинков!
– И о чем с ними говорить, спрашивается?
– Сейчас видно, что ты не бывал в хорошем обществе. Ну вот, предположим, приходим мы… «Здравствуйте, как поживаете?» – «Ничего себе, спасибо. Садитесь». Сели. Оглядываемся. «Хорошая у вас квартирка. Не дует?» – «Что вы, что вы!» – «С дровами?» – «Без дров. А за дрова теперь так дерут, что сил нет». – «Да, уж эти дрова». – «Можно вам чаю стаканчик?» – «Пожалуй». Понимаешь? Этакая нерешительность: «пожалуй».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33