Вдоль правого берега, прижимаясь к нему почти вплотную, плыли против течения тяжело груженные конскими тушами русские ладьи, одна за другой втыкались носами в песок напротив Доростола. Толпы болгарских стариков, женщин, детей бросались к ним, помогали гребцам сбрасывать с поклажи мокрые шкуры.
В доростольской церкви только что закончилось богослужение. В раскрытую дверь выходили группы прихожан, растекались по площади, исчезали в узеньких кривых улочках. Поток верующих постепенно редел, и когда он почти иссяк, в дверь храма вошел князь Святослав в сопровождении воевод Микулы и Стояна, которые прежде сидели на скамье недалеко от входа. Еще остававшиеся в церкви редкие прихожане торопливо уступали им дорогу, стремились побыстрее и незаметнее проскочить к выходу. Некоторые, посмелее, останавливались и с любопытством смотрели вслед киевскому князю и его спутникам.
Из-за алтаря появилась и тотчас исчезла голова священнослужителя, после чего сбоку, из-за массивной колонны, неслышно выступила фигура в монашеской сутане с четками в руках. Он остановилась перед князем Святославом, низко склонила голову.
— Великий князь, патриарх Болгарии ждет тебя.
Прежде чем князь Святослав успел что-либо ответить, монах жестом пригласил гостей за алтарь. Открыл едва заметную в степе дверь, ввел их в небольшую комнату. Там находились двое: среднего роста коренастый мужчина в монашеском плаще и высокий изможденный старец с глубоко запавшими глазами в одеянии христианского священника. По знаку старца пришедший с князем Святославом монах исчез за дверью, хозяева комнаты и гости принялись осматривать друг друга. Священник первым нарушил молчание.
— Здоровья и удачи тебе, великий киевский князь. Рад видеть тебя.
— Здрав будь и ты, старче. Ты хотел видеть меня, и вот я здесь.
— Великий князь, я сам собирался прийти к тебе после службы, однако ты опередил меня.
— Старче, я моложе тебя. А мы, русичи, чтим старость.
— Великий князь, я много слышал о тебе, твоих свершениях и знаю, что Империя не имеет недруга могущественнее тебя. Точно так нет у патриарха константинопольского страшнее врага, нежели патриарх болгарский. Сейчас он перед тобой.
— Знаю это, старче. Но какое дело до любви и ненависти христианских патриархов мне, язычнику, киевскому князю? Кто патриархи для меня, а для них я?
На бледных щеках патриарха выступил слабый румянец, его глаза в упор жгли князя Святослава.
— Великий князь, дабы стать сильным, надобно иметь друзей. А христианство — великая сила. Скажи, разве не желал бы ты приобрести сейчас могучего и надежного союзника?
— Старче, любой воин без раздумий ответит, что два меча в умелых руках всегда сильнее одного.
— Великий князь, я — болгарин и ненавижу Византию. А потому желаю победы тебе, брату-русичу. Однако я христианин, и оттого не могу допустить поругания своей святой веры и торжества над ней язычника, кем бы он ми был.
— Старче, я — язычник, это так. Но император Иоанн — христианин, как и ты. Так отчего ты явился в Доростол просить защиты у меня, язычника, а не обратился за ней к христианину Цимисхию?
— Я знал, что ты это спросишь, и готов к ответу. Да, ты язычник, но разве твоя мать княгиня Ольга не была христианкой? Пусть император Цимисхий сегодня христианин, но разве его недавние предки не были язычниками? Разве и сейчас нет язычников в Болгарии и даже самой Византии? А разве мало христиан у тебя, великий князь, на Руси и даже здесь, в твоих дружинах? В этом сила нашей веры: она открывает глаза слепым и не отталкивает от себя незрячих. Христианство всегда готово принять в свое лоно новых братьев и сестер, кем бы они прежде ни были.
По лицу князя Святослава пробежала улыбка.
— Старче, если не ошибаюсь, ты хочешь, чтобы моим союзником стал Христос? Но если мы оба с императором Иоанном будем христианами, на чью сторону придется стать нашему общему с ним Богу?
— Я и вся моя паства будем неустанно молиться за тебя, великий князь.
— Старче, я старый опытный воин и знаю, что на поле брани сражаются не Боги, а люди, и врага побеждают не молитвами, а мечом. Не Христос нужен мне, а воины, с которыми мои русичи могли бы в битве стать плечом к плечу.
— Великий князь, христианство — не только молитвы, это и многие тысячи храбрых воинов.
Патриарх сделал знак монаху, и тот, сбросив с головы капюшон плаща, явил присутствующим грубое, обветренное лицо воина. Из-под застежки его плаща виднелся верх кольчуги, из-за пояса торчала рукоять кинжала. Тяжелый взгляд воина-монаха остановился на князе Святославе, Это был боярин Радул, вчера завершивший в Доростоле свой длинный и опасный путь из Охриды.
— Челом тебе, великий киевский князь, — поклонился он князю Святославу. — Я прибыл от комита охридского Николая Шишмана и его сыновей. Они желают тебе многих лет здравия и хотят говорить с тобой. Для этого в Доростол послан я, боярин Радул.
— Благодарю, — ответил князь Святослав, — и желаю многих лет жизни комиту, его сыновьям и тебе. Слушаю, что желает сказать мне комит Николай Шишман.
— Великий князь, комиты Охриды никогда не признавали власти Византии над Болгарией. Сейчас они снова свергли владычество Империи и готовы с оружием в руках отстаивать обретенную свободу. У тебя и у комита Николая один недруг — император Иоанн Цимисхий, — громко и торжественно произнес Радул.
— Я давно слышал, что в Западной Болгарии неспокойно, а комит Шишман не желает быть слугой Империи. Если он с сыновьями восстал против Византии, я рад этому. Теперь у императора Иоанна два врага на болгарской земле, и я готов сообща с комитом Николаем сражаться супротив Нового Рима.
— Это не просто великий князь. Между Охридой и Дунаем ромейские легионы, к тому же нас мало, поскольку мы только начали собирать свои силы.
— За перевалами в Македонии десять тысяч моих русичей. Ударьте в спину ромеям, что закрыли горные проходы и не пропускают их к Доростолу, и комит Николай получит десять тысяч смелых и отважных воинов.
— Это воины-русичи, великий князь, которые всегда будут послушны в первую очередь твоей воле. А комиту нужны единоплеменники, единоверцы, однако они делят, выжидают. У людей Охриды слишком печальный опыт в борьбе с Византией. Есть лишь одно имя, которое может сплотить охридских болгар в их стремлении к свободе и повести против Империи. Это твое имя великий киевский князь, ибо за ним стоит Русь.
Святослав нахмурился, глаза его потемнели.
— Но разве не знают болгары в Охриде, что я не первый год сражаюсь с Империей? Разве не в едином боевом строю находятся сейчас русичи и болгары в Доростоле? Разве мало пролилось уже нашей общей крови? Разве этот пришедший со мной воевода, — кивнул князь Святослав на Стояна, — не болгарин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
В доростольской церкви только что закончилось богослужение. В раскрытую дверь выходили группы прихожан, растекались по площади, исчезали в узеньких кривых улочках. Поток верующих постепенно редел, и когда он почти иссяк, в дверь храма вошел князь Святослав в сопровождении воевод Микулы и Стояна, которые прежде сидели на скамье недалеко от входа. Еще остававшиеся в церкви редкие прихожане торопливо уступали им дорогу, стремились побыстрее и незаметнее проскочить к выходу. Некоторые, посмелее, останавливались и с любопытством смотрели вслед киевскому князю и его спутникам.
Из-за алтаря появилась и тотчас исчезла голова священнослужителя, после чего сбоку, из-за массивной колонны, неслышно выступила фигура в монашеской сутане с четками в руках. Он остановилась перед князем Святославом, низко склонила голову.
— Великий князь, патриарх Болгарии ждет тебя.
Прежде чем князь Святослав успел что-либо ответить, монах жестом пригласил гостей за алтарь. Открыл едва заметную в степе дверь, ввел их в небольшую комнату. Там находились двое: среднего роста коренастый мужчина в монашеском плаще и высокий изможденный старец с глубоко запавшими глазами в одеянии христианского священника. По знаку старца пришедший с князем Святославом монах исчез за дверью, хозяева комнаты и гости принялись осматривать друг друга. Священник первым нарушил молчание.
— Здоровья и удачи тебе, великий киевский князь. Рад видеть тебя.
— Здрав будь и ты, старче. Ты хотел видеть меня, и вот я здесь.
— Великий князь, я сам собирался прийти к тебе после службы, однако ты опередил меня.
— Старче, я моложе тебя. А мы, русичи, чтим старость.
— Великий князь, я много слышал о тебе, твоих свершениях и знаю, что Империя не имеет недруга могущественнее тебя. Точно так нет у патриарха константинопольского страшнее врага, нежели патриарх болгарский. Сейчас он перед тобой.
— Знаю это, старче. Но какое дело до любви и ненависти христианских патриархов мне, язычнику, киевскому князю? Кто патриархи для меня, а для них я?
На бледных щеках патриарха выступил слабый румянец, его глаза в упор жгли князя Святослава.
— Великий князь, дабы стать сильным, надобно иметь друзей. А христианство — великая сила. Скажи, разве не желал бы ты приобрести сейчас могучего и надежного союзника?
— Старче, любой воин без раздумий ответит, что два меча в умелых руках всегда сильнее одного.
— Великий князь, я — болгарин и ненавижу Византию. А потому желаю победы тебе, брату-русичу. Однако я христианин, и оттого не могу допустить поругания своей святой веры и торжества над ней язычника, кем бы он ми был.
— Старче, я — язычник, это так. Но император Иоанн — христианин, как и ты. Так отчего ты явился в Доростол просить защиты у меня, язычника, а не обратился за ней к христианину Цимисхию?
— Я знал, что ты это спросишь, и готов к ответу. Да, ты язычник, но разве твоя мать княгиня Ольга не была христианкой? Пусть император Цимисхий сегодня христианин, но разве его недавние предки не были язычниками? Разве и сейчас нет язычников в Болгарии и даже самой Византии? А разве мало христиан у тебя, великий князь, на Руси и даже здесь, в твоих дружинах? В этом сила нашей веры: она открывает глаза слепым и не отталкивает от себя незрячих. Христианство всегда готово принять в свое лоно новых братьев и сестер, кем бы они прежде ни были.
По лицу князя Святослава пробежала улыбка.
— Старче, если не ошибаюсь, ты хочешь, чтобы моим союзником стал Христос? Но если мы оба с императором Иоанном будем христианами, на чью сторону придется стать нашему общему с ним Богу?
— Я и вся моя паства будем неустанно молиться за тебя, великий князь.
— Старче, я старый опытный воин и знаю, что на поле брани сражаются не Боги, а люди, и врага побеждают не молитвами, а мечом. Не Христос нужен мне, а воины, с которыми мои русичи могли бы в битве стать плечом к плечу.
— Великий князь, христианство — не только молитвы, это и многие тысячи храбрых воинов.
Патриарх сделал знак монаху, и тот, сбросив с головы капюшон плаща, явил присутствующим грубое, обветренное лицо воина. Из-под застежки его плаща виднелся верх кольчуги, из-за пояса торчала рукоять кинжала. Тяжелый взгляд воина-монаха остановился на князе Святославе, Это был боярин Радул, вчера завершивший в Доростоле свой длинный и опасный путь из Охриды.
— Челом тебе, великий киевский князь, — поклонился он князю Святославу. — Я прибыл от комита охридского Николая Шишмана и его сыновей. Они желают тебе многих лет здравия и хотят говорить с тобой. Для этого в Доростол послан я, боярин Радул.
— Благодарю, — ответил князь Святослав, — и желаю многих лет жизни комиту, его сыновьям и тебе. Слушаю, что желает сказать мне комит Николай Шишман.
— Великий князь, комиты Охриды никогда не признавали власти Византии над Болгарией. Сейчас они снова свергли владычество Империи и готовы с оружием в руках отстаивать обретенную свободу. У тебя и у комита Николая один недруг — император Иоанн Цимисхий, — громко и торжественно произнес Радул.
— Я давно слышал, что в Западной Болгарии неспокойно, а комит Шишман не желает быть слугой Империи. Если он с сыновьями восстал против Византии, я рад этому. Теперь у императора Иоанна два врага на болгарской земле, и я готов сообща с комитом Николаем сражаться супротив Нового Рима.
— Это не просто великий князь. Между Охридой и Дунаем ромейские легионы, к тому же нас мало, поскольку мы только начали собирать свои силы.
— За перевалами в Македонии десять тысяч моих русичей. Ударьте в спину ромеям, что закрыли горные проходы и не пропускают их к Доростолу, и комит Николай получит десять тысяч смелых и отважных воинов.
— Это воины-русичи, великий князь, которые всегда будут послушны в первую очередь твоей воле. А комиту нужны единоплеменники, единоверцы, однако они делят, выжидают. У людей Охриды слишком печальный опыт в борьбе с Византией. Есть лишь одно имя, которое может сплотить охридских болгар в их стремлении к свободе и повести против Империи. Это твое имя великий киевский князь, ибо за ним стоит Русь.
Святослав нахмурился, глаза его потемнели.
— Но разве не знают болгары в Охриде, что я не первый год сражаюсь с Империей? Разве не в едином боевом строю находятся сейчас русичи и болгары в Доростоле? Разве мало пролилось уже нашей общей крови? Разве этот пришедший со мной воевода, — кивнул князь Святослав на Стояна, — не болгарин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41