Эрик Френк Рассел.
Немного смазки
перевод с англ - ?
Eric Frank Russell. Minor Ingredient (Astounding Mar '56)
__________________________________________


Все в корабле жужжало, завывало, бренчало. Нота была низкая, она
напоминала звучание большой трубы органа. Она стонала в обшивке корпуса,
рыдала в шпангоутах, билась в костях и нервах, ударяла в усталые уши, и не
слышать ее было невозможно. Во всяком случае, через неделю, месяц или год.
И уж тем более спустя без малого четыре года.
Способа избавиться от шума не было. Он был неизбежен и неустраним,
когда в цилиндр из металла с высокой звукопроводимостью втискивали атомный
двигатель.
В первом корабле скрежетание было на сто герц выше, минута за
минутой, час за часом - и корабль так и не вернулся. Наверно, еще и
теперь, через тридцать лет, он по-прежнему завывает, никем не слышимый, в
бесконечных пустынях космоса.
Во втором корабле двигательный отсек был обит толстым слоем войлока,
а у дюз было кремниевое покрытие. Низкий звук. Гудение пчелы, усиленное в
двадцать тысяч раз. Пчела так и не вернулась в свой улей: восемнадцать лет
назад она вылетела в звездное поле и теперь слепо неслась в новую сотню,
тысячу или десять тысяч лет.
А третий корабль, сотрясаясь от грохота, летел назад - домой.
Нащупывая дорогу к еще невидимой красноватой точке, затерянной в тумане
звезд, он, как заблудшая душа, ищущая спасения, был исполнен решимости не
погибнуть. Третий по счету - должно же это что-нибудь значить!
У моряков есть свои морские суеверия. У космонавтов - свои
космические. В капитанской кабине, где Кинрад сидел, склонившись над
бортовым журналом, суеверие воплотилось в плакатик:
Три - счастливое число
Они верили в это на старте, когда их было девять. Они готовы были
верить в это и на финише, хотя теперь их осталось всего шестеро. Но в
промежутке были - и могли снова повториться - мгновения горького неверия,
когда любой ценой, если потребуется, даже ценою жизни, людям хотелось
выбраться с корабля - и провались в преисподнюю весь этот полет! Жестокие
мгновения, когда люди, силясь избавиться от мучащих их аудио-, клаустро- и
полудюжины других фобий, затевали драки со своими товарищами.
Кинрад писал, а около левой его руки поблескивала вороненая сталь
пистолета. Глаза смотрели в бортовой журнал, уши вслушивались в грохот.
Шум мог ослабеть, стать прерывистым, прекратиться совсем - и благословение
тишины одновременно было бы проклятьем. В наступившем безмолвии могли
послышаться совершенно иные звуки - ругательства, выстрелы, крики. Такое
уже случилось однажды, когда спятил Вейгарт. Такое могло случиться снова.
Да и у самого Кинрада нервы оставляли желать лучшего: когда
неожиданно вошел Бертелли, капитан вздрогнул, а его левая рука
инстинктивно дернулась к пистолету. Однако он моментально овладел собой и,
повернувшись на вращающемся сиденье, взглянул прямо в печальные серые
глаза вошедшего.
- Ну как, появилось?
Вопрос вызвал у Бертелли недоумение. Удлиненное грустное лицо с
впалыми щеками еще больше вытянулось. Углы большого рта опустились.
Печальные глаза приняли безнадежно-остолбенелое выражение. Он был удивлен
и растерян.
Кинрад решил уточнить:
- Солнце па экране видно?
- Солнце?..
Похожие на морковки пальцы рук Бертелли судорожно сплелись.
- Да, наше Солнце, идиот!
- А, Солнце! - наконец-то он понял, и его глаза расширились от
восторга. - Я никого не спрашивал.
- А я подумал, вы пришли сказать, что они его увидели.
- Нет, капитан. Просто у меня мелькнула мысль: не могу ли я
чем-нибудь вам помочь?
Обычное уныние сменилось на его лице улыбкой простака, горящего
желанием услужить во что бы то ни стало. Углы рта поднялись вверх и
раздвинулись в стороны - так далеко, что уши оттопырились больше прежнего,
а лицо приобрело сходство с разрезанной дыней.
- Спасибо, - немного смягчившись, сказал Кинрад. - Пока не надо.
Мучительное смущение овладело Бертелли с прежней силой. Лицо его
молило о милосердии и прощении. Потоптавшись немного на своих огромных
неуклюжих ногах, он вышел, поскользнулся на стальном полу узкого коридора
и только в самый последний момент, грохоча тяжелыми ботинками, каким-то
чудом восстановил равновесие. Не было случая, чтобы кто-нибудь другой
поскользнулся на этом месте, но с Бертелли это происходило всегда.
Внезапно Кинрад поймал себя на том, что улыбается, и поспешил сменить
выражение лица на озабоченно-хмурое. В сотый раз пробежал он глазами
список членов экипажа, но нового почерпнул из него не больше, чем в
девяноста девяти предшествовавших случаях. Маленький столбик, в котором
три имени из девяти вычеркнуты. И та же самая строчка в середине списка:
Энрико Бертелли, тридцати двух лет, психолог.
Это последнее не вязалось ни с чем. Если Бертелли психолог или вообще
имеет хоть какое-нибудь отношение к науке, тогда он, Роберт Кинрад, -
голубой жираф. Почти четыре года провели они взаперти в этом стонущем
цилиндре - шесть человек, отобранных из всего огромного человечества,
шестеро, которых считали солью Земли, сливками рода человеческого. Но эти
шестеро были пятеро плюс Дурак.
Здесь скрывалась какая-то загадка. Он размышлял над ней в те минуты,
когда мог позволить себе забыть о более серьезных делах. Загадка манила
его, заставляла снова и снова рисовать в воображении Бертелли, начиная с
его печальных глаз и кончая большими плоскими ступнями. В редкие минуты
раздумий он обнаруживал, что снова и снова пытается (совершенно
безрезультатно) разобраться в Бертелли, понять, чем тот живет, - пытается,
сосредоточивая на нем все мысли и забывая на время об остальных.
Кинрад не упускал случая понаблюдать за ним, неизменно испытывая при
этом изумление перед фактом такого умственного убожества - тем более у
ученого, специалиста. Наблюдение за Бертелли так захватывало его, что ему
даже в голову не приходило понаблюдать за другими и посмотреть, не заняты
ли они тем же, чем и он, по тем же или очень похожим причинам.
Когда Кинрад пошел на ленч, Марсден нес вахту у приборов управления,
а Вейл - в двигательном отсеке. Остальные трое уже сидели в тесной
столовой. Он кивнул им и сел на свое место.
Большой белокурый Нильсен, инженер-атомщик, которому по
совместительству пришлось стать ботаником, сказал, смерив его скептическим
взглядом:
- Солнца нет.
- Знаю.
- А должно быть.
1 2 3 4 5 6 7 8