Опыт, который Бартини извлекал порой из самых обыденных вещей, мимо которых другие проходили, ничего не заметив…
Доктор Бальтазаро говорил Роберто, что, по теории великого Дарвина и по тому, как ее интерпретирует Эрнст Геккель, человечество очень еще молодо, находится в самом начале лежащего перед ним долгого пути. Если образно принять пять тысяч лет за один шаг, то сделали мы всего двадцать шагов – со времен, скажем, первого короля, – а предстоит нам сделать еще пятьсот тысяч.
Какими они будут, эти пятьсот тысяч «шагов»?
Все течет, все движется, изменяется, но когда поэты сравнивают течение жизни с рекой, это не вполне верно. Реки обычно текут торопливо в верховье, а ближе к устью, разливаясь, становятся спокойнее, медлительнее. В жизни Вселенной – наоборот. В геологии, в биологии, в истории, наконец, каждая последующая эпоха короче предыдущей. Мезозой был короче палеозоя, млекопитающие развились быстрее, чем пресмыкающиеся… Матриархат, по мнению исследователей, занял несколько десятков тысячелетий, патриархат – около десяти тысячелетий, рабовладение – две тысячи лет, феодальный строй – тысячу…
Все движется, да, но движется с ускорением. Само всемирное тяготение есть, разумеется, всемирное ускорение; им держатся и небесные тела в бесконечном пространстве…
Каким же будет человек через пятьсот тысяч «шагов»? Куда мы идем и куда можем прийти, спросил Роберто доктора.
Одни ученые считают, что в грядущих миллионолетиях человек неминуемо изменится, в чем-то усовершенствуется, а что-то, возможно, потеряет. Иным будет его облик. Предсказывают и мрачное: что, мол, люди, избавленные машинами от физического труда, станут хилыми, безвольными и тупыми, потому что и «думать» за человека станут машины. По другим соображениям, не менее, а, пожалуй, более основательным, внешне человек больше не изменится, свой облик он сохранит с помощью спорта и тех же машин и приборов, – но станет умнее, разовьет заложенные в нем природой и пока не используемые огромные способности к самоусовершенствованию…
Тренер Карло учил молодежь в клубе «Квернеро» не только плаванию, но и общему владению телом и «духом». Рассказывал об индийских йогах – как они развивают свою волю. Если в человеке огромны нравственные запасы, велика и могуча сила его воли, то их надо разведать, освободить, уметь пользоваться ими.
Однажды Карло устроил своим питомцам воскресную прогулку в горы. Мальчики захватили с собой еду, спортивные принадлежности, в том числе самую любимую – футбольный мяч.
Добрались до намеченного места. Карло стал накачивать мяч, и вдруг – бах! – камера лопнула… И никто, оказывается, не позаботился заранее ни о запасной камере, ни о резиновом клее.
Карло всмотрелся в лица мальчишек. Кислые у них лица… Поднял смятый мяч, брезгливо протянул его Роберто:
– Имею честь представить: ваша властительница. Вы – жалкие рабы этой жалкой тряпки!
Афиши на тумбах обещали захватывающее зрелище, впервые в городе:
ВЫДАЮЩИЙСЯ РУССКИЙ ЛЕТЧИК СЛАВОРОССОВ НА ЗНАМЕНИТОМ АЭРОПЛАНЕ «БЛЕРИО-XI» СОВЕРШИТ СВОБОДНЫЕ ПОЛЕТЫ НАД МОРЕМ И НАД ГОРАМИ!
В теплый и безветренный майский день тысячи жителей Фиуме и курортников собрались за городом на большой площадке, которая заканчивалась крутым обрывом к морю. Носом к обрыву стоял белый «Блерио-XI». Красивая это была машина, «летучая» даже с нашей теперешней точки зрения. Легкий моноплан с очень небольшим числом подкосов, растяжек и прочих выпирающих частей.
Летчик надел черную кожаную куртку, пробковый шлем, поднялся в кабину, помахал оттуда публике рукой. Два его помощника держали аэроплан за концы крыльев, два других принялись по очереди раскручивать винт: рывком повернут лопасть – и отскочат, словно от опасного зверя.
Мотор заработал, пустил длинную струю синего дыма. Аэроплан, покачиваясь на кочках, побежал через поляну прямо к обрыву. В толпе кто-то закричал от страха, но «Блерио» уже повис над морем и стал удаляться, набирая высоту. Вернулся, сделал круг над зрителями и по огромной дуге, забираясь все выше, опять ушел к горизонту. Снова вернулся, стал снижаться, сел…
Вице-губернатор, Роберто и его друзья, Бруно и Ненко, познакомились со Славороссовым. Он показал им, как устроен аэроплан. Все в машине было продумано, целесообразно, – значит, кто-то все это сумел предусмотреть, сделать!
Роберто на занятиях перестал слушать учителей. На уроках рисовал в тетради машины – летающие и другие, – придумывал их. Придумал «дальнопишущую» машину. Это обычная пишущая машинка, но под каждой ее клавишей установлен электромагнит с контактом и батарейка. Печатаешь – и сигналы по проводам идут к таким же клавишам на другой машинке… Придумал и дома вычертил приливную или волновую электростанцию: в море качаются на волнах огромные поплавки, целые баржи, связанные коромыслами с берегом. Энергия качаний передается поршневым насосам, которые поднимают воду в хранилище высоко над морем. Оттуда она подается на гидротурбины с динамомашинами.
Это мысли уже не чьи-то, а его, Роберто Бартини.
Роберто вычерчивает карту Европы:
– Папа, а каким цветом наносить границы?
– Границы?.. Они, мой мальчик, цвета не имеют. Реки, моря, озера – синие, только разных оттенков, равнины зеленые, пустыни желтые, а границ между государствами природа не предусмотрела…
И это – мысли императорского сановника! Но Роберто знает, что отец не любит свою работу, скептически относится к своей ученой степени доктора юридических наук. А любит – химию. Почему же он пошел служить? Почему не стал химиком? Многое в жизни делается вопреки нашей воле, думает Роберто.
Все в мире меняется, все движется, развивается. А весь мир? Меняется ли он в целом, в сущности своей, движется ли куда-нибудь? Было ли у него начало, будет ли конец?
Старый, всем знакомый вопрос. А вот ответ пришел мальчишке в голову любопытный… Известны четыре ответа: было начало и будет конец; не было начала и не будет конца; было начало, но не будет конца; не было начала, но будет конец. Роберто, гимназист, предположил еще одну возможность – что мир одновременно и конечен и бесконечен… Как кольцо или шар и конечны в пространстве, и в то же время не имеют конца.
1915 год, последний класс. Война. Выпускники гимназии, как и ожидали их наставники, – патриоты, все собираются добровольцами на фронт, готовы рыцарски, до последней капли крови биться за свободу, потому что только о ней и хлопочет император Франц-Иосиф!
Так настроены были, считалось, все гимназисты. Но одни об этом кричали с искренним восторгом, другие же помалкивали…
На последний экзамен не явился ученик, скромный юноша – из тех, кто молча записался в армию. Из дома ушел, а в школу не пришел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Доктор Бальтазаро говорил Роберто, что, по теории великого Дарвина и по тому, как ее интерпретирует Эрнст Геккель, человечество очень еще молодо, находится в самом начале лежащего перед ним долгого пути. Если образно принять пять тысяч лет за один шаг, то сделали мы всего двадцать шагов – со времен, скажем, первого короля, – а предстоит нам сделать еще пятьсот тысяч.
Какими они будут, эти пятьсот тысяч «шагов»?
Все течет, все движется, изменяется, но когда поэты сравнивают течение жизни с рекой, это не вполне верно. Реки обычно текут торопливо в верховье, а ближе к устью, разливаясь, становятся спокойнее, медлительнее. В жизни Вселенной – наоборот. В геологии, в биологии, в истории, наконец, каждая последующая эпоха короче предыдущей. Мезозой был короче палеозоя, млекопитающие развились быстрее, чем пресмыкающиеся… Матриархат, по мнению исследователей, занял несколько десятков тысячелетий, патриархат – около десяти тысячелетий, рабовладение – две тысячи лет, феодальный строй – тысячу…
Все движется, да, но движется с ускорением. Само всемирное тяготение есть, разумеется, всемирное ускорение; им держатся и небесные тела в бесконечном пространстве…
Каким же будет человек через пятьсот тысяч «шагов»? Куда мы идем и куда можем прийти, спросил Роберто доктора.
Одни ученые считают, что в грядущих миллионолетиях человек неминуемо изменится, в чем-то усовершенствуется, а что-то, возможно, потеряет. Иным будет его облик. Предсказывают и мрачное: что, мол, люди, избавленные машинами от физического труда, станут хилыми, безвольными и тупыми, потому что и «думать» за человека станут машины. По другим соображениям, не менее, а, пожалуй, более основательным, внешне человек больше не изменится, свой облик он сохранит с помощью спорта и тех же машин и приборов, – но станет умнее, разовьет заложенные в нем природой и пока не используемые огромные способности к самоусовершенствованию…
Тренер Карло учил молодежь в клубе «Квернеро» не только плаванию, но и общему владению телом и «духом». Рассказывал об индийских йогах – как они развивают свою волю. Если в человеке огромны нравственные запасы, велика и могуча сила его воли, то их надо разведать, освободить, уметь пользоваться ими.
Однажды Карло устроил своим питомцам воскресную прогулку в горы. Мальчики захватили с собой еду, спортивные принадлежности, в том числе самую любимую – футбольный мяч.
Добрались до намеченного места. Карло стал накачивать мяч, и вдруг – бах! – камера лопнула… И никто, оказывается, не позаботился заранее ни о запасной камере, ни о резиновом клее.
Карло всмотрелся в лица мальчишек. Кислые у них лица… Поднял смятый мяч, брезгливо протянул его Роберто:
– Имею честь представить: ваша властительница. Вы – жалкие рабы этой жалкой тряпки!
Афиши на тумбах обещали захватывающее зрелище, впервые в городе:
ВЫДАЮЩИЙСЯ РУССКИЙ ЛЕТЧИК СЛАВОРОССОВ НА ЗНАМЕНИТОМ АЭРОПЛАНЕ «БЛЕРИО-XI» СОВЕРШИТ СВОБОДНЫЕ ПОЛЕТЫ НАД МОРЕМ И НАД ГОРАМИ!
В теплый и безветренный майский день тысячи жителей Фиуме и курортников собрались за городом на большой площадке, которая заканчивалась крутым обрывом к морю. Носом к обрыву стоял белый «Блерио-XI». Красивая это была машина, «летучая» даже с нашей теперешней точки зрения. Легкий моноплан с очень небольшим числом подкосов, растяжек и прочих выпирающих частей.
Летчик надел черную кожаную куртку, пробковый шлем, поднялся в кабину, помахал оттуда публике рукой. Два его помощника держали аэроплан за концы крыльев, два других принялись по очереди раскручивать винт: рывком повернут лопасть – и отскочат, словно от опасного зверя.
Мотор заработал, пустил длинную струю синего дыма. Аэроплан, покачиваясь на кочках, побежал через поляну прямо к обрыву. В толпе кто-то закричал от страха, но «Блерио» уже повис над морем и стал удаляться, набирая высоту. Вернулся, сделал круг над зрителями и по огромной дуге, забираясь все выше, опять ушел к горизонту. Снова вернулся, стал снижаться, сел…
Вице-губернатор, Роберто и его друзья, Бруно и Ненко, познакомились со Славороссовым. Он показал им, как устроен аэроплан. Все в машине было продумано, целесообразно, – значит, кто-то все это сумел предусмотреть, сделать!
Роберто на занятиях перестал слушать учителей. На уроках рисовал в тетради машины – летающие и другие, – придумывал их. Придумал «дальнопишущую» машину. Это обычная пишущая машинка, но под каждой ее клавишей установлен электромагнит с контактом и батарейка. Печатаешь – и сигналы по проводам идут к таким же клавишам на другой машинке… Придумал и дома вычертил приливную или волновую электростанцию: в море качаются на волнах огромные поплавки, целые баржи, связанные коромыслами с берегом. Энергия качаний передается поршневым насосам, которые поднимают воду в хранилище высоко над морем. Оттуда она подается на гидротурбины с динамомашинами.
Это мысли уже не чьи-то, а его, Роберто Бартини.
Роберто вычерчивает карту Европы:
– Папа, а каким цветом наносить границы?
– Границы?.. Они, мой мальчик, цвета не имеют. Реки, моря, озера – синие, только разных оттенков, равнины зеленые, пустыни желтые, а границ между государствами природа не предусмотрела…
И это – мысли императорского сановника! Но Роберто знает, что отец не любит свою работу, скептически относится к своей ученой степени доктора юридических наук. А любит – химию. Почему же он пошел служить? Почему не стал химиком? Многое в жизни делается вопреки нашей воле, думает Роберто.
Все в мире меняется, все движется, развивается. А весь мир? Меняется ли он в целом, в сущности своей, движется ли куда-нибудь? Было ли у него начало, будет ли конец?
Старый, всем знакомый вопрос. А вот ответ пришел мальчишке в голову любопытный… Известны четыре ответа: было начало и будет конец; не было начала и не будет конца; было начало, но не будет конца; не было начала, но будет конец. Роберто, гимназист, предположил еще одну возможность – что мир одновременно и конечен и бесконечен… Как кольцо или шар и конечны в пространстве, и в то же время не имеют конца.
1915 год, последний класс. Война. Выпускники гимназии, как и ожидали их наставники, – патриоты, все собираются добровольцами на фронт, готовы рыцарски, до последней капли крови биться за свободу, потому что только о ней и хлопочет император Франц-Иосиф!
Так настроены были, считалось, все гимназисты. Но одни об этом кричали с искренним восторгом, другие же помалкивали…
На последний экзамен не явился ученик, скромный юноша – из тех, кто молча записался в армию. Из дома ушел, а в школу не пришел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30