В полку провели партийные и комсомольские собрания, на которых обсудили задачи по повышению бдительности, нацелили личный состав на отличное выполнение боевых задач, четкую организацию полетов.
* * *
Однако самое начало боевой деятельности на новом аэродроме было для нас печальным: не вернулся из своего первого боевого вылета прибывший к нам недавно из перегоночного полка командир 1-ой эскадрильи Андрей Лукич Михайлов.
Погода в тот день установилась как по заказу – низкая облачность, 200–300 метров, видимость 2–3 километра. Экипажам-разведчикам о лучшем нечего и мечтать. А Михайлову и ставилась именно такая задача – выйти в море у Паланги, пройти на север вдоль береговой черты, через Ирбенский пролив и далее через Ригу, произвести разведку погоды, а также наличия вражеских кораблей на морских коммуникациях. Экипаж был отлично подготовлен для такого полета. Михайлов – участник войны с белофиннами, еще тогда удостоенный ордена Красного Знамени. Летал он днем и ночью без всяких ограничений (классности тогда еще не было). И вот, вскоре после взлета связь с ним оборвалась…
Его гибель явилась для меня страшным ударом. Мы вместе служили на Тихоокеанском флоте, я знал его мать Прасковью Андреевну, жену Зою Антоновну и их маленькую дочь Раечку, и я не представлял себе, как смогу сообщить им о гибели самого дорого им человека. И не сообщить об этом я тоже не мог… Мысленно я перебирал в памяти все, сказанное мною Михайлову перед его трагическим вылетом. Может быть, в чем-то виноват я? Не так сказал, не уточнил, не разъяснил?.. Может быть, следовало послать кого-то другого? Но Андрей Лукич с тех пор, как прибыл в полк, не раз намекал, что ему стыдно выполнять лишь учебные полеты в то время как его подчиненные вылетают на боевые задания. Разве вправе был я отказать ему?.. Я искал причину в себе и не находил ее. Но легче от этого не становились.
На следующий день, 15 октября, на мою голову обрушился еще один удар. Группа торпедоносцев 3-ей эскадрильи после выполнения боевого задания в Балтийском море на обратном пути уклонилась от маршрута, потеряла ориентировку и вышла на линию фронта курляндской группировки гитлеровцев. Здесь огнем зенитной артиллерии был сбит самолет одного из ведомых – лейтенанта Н.В. Иванова.
Тяжело терять людей в бою. Но еще тяжелее, когда люди гибнут случайно, нелепо, из-за непростительной халатности или ошибок других. Ведь не оплошай штурман звена, не заблудись – и вылет окончился бы благополучно. А теперь еще три похоронки, три сгустка горького горя уйдут по адресам, и, счастливые еще сегодня, женщины узнают завтра, что они стали вдовами, а их дети – сиротами. Моему негодованию не было предела, нервы натянулись, как струны, не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать.
– Выйдем на воздух, – заметив мое состояние, предложил начальник штаба.
Мы вышли из домика командного пункта, сели на лежащее рядом бревно и молчали. Свежий ветерок приятно холодил лицо. Мы молчали, но каждый думал об одном и том же: когда же окончится эта проклятая война? Сколько еще молодых, цветущих жизней перемелют ее кровавые жернова?
Я проснулся бодрым и свежим, словно и не было накануне двух вылетов с молодыми летчиками на проверку техники пилотирования в темное время суток, а затем длительного ночного бдения на командном пункте до возвращения экипажей с минных постановок. В окно сочился серый рассвет, лишь в углах комнаты еще затаилась ночная тьма. Напротив скрипнули пружины кровати майора Добрицкого и я понял, что он тоже не спит.
– Вставай, Григорий Васильевич, проспишь все царство небесное.
– Сколько на твоих?
– Четверть восьмого.
– А чего же до сих пор темно?
– Так ведь – осень. Дни стали короче, ночи – длиннее. Тут уж от нас с тобой ничего не зависит.
Да, светлое время суток уменьшалось катастрофически быстро, и это вносило существенные коррективы в боевую деятельность полка. Вот ужу несколько дней разведчики не обнаруживали в море вражеских конвоев, а между тем в порту Либава, ставшим основной базой снабжения отрезанной курляндской группировки гитлеровцев, появились новые транспорты. Стало ясно, что немецкие конвои успевали пройти наиболее опасные участки в темное время суток, а днем отстаивались в порту под защитой многочисленных средств ПВО.
Командование дивизии требовало усилить ночные минные постановки в Либаве, Мемеле, Данцигской бухте. После понесенных нами потерь в полку осталось ограниченное число экипажей, подготовленных для выполнения этих задач – мой и экипажи командиров эскадрилий – майора Ковалева и капитана Мещерина. Из молодого пополнения неплохие результаты показывали недавно прибывшие в полк выпускники училищ младшие лейтенанты В.П. Полюшкин и В.М. Кулинич. Надо было срочно натаскивать молодежь, и я попросил Иванова планировать мне вывозные полеты почти на каждую ночь. Но не всегда это получалось.
Однажды, доложив о запланированных полетах в штаб дивизии, я услышал:
– Вот разика два-три слетаешь на минные постановки. а потом вози своих летчиков хоть до утра.
Сначала я принял это за шутку, но оказалось, что шуткой здесь и не пахло, обстановка требовала иных действий. Оставалось подчиниться, перенацелить экипажи на выполнение боевой задачи. Пока загружали мины на мой самолет, я проводил в ночное небо экипажи Ковалева и Мещерина, а затем вылетел и сам со штурманом Сазоновым и стрелком-радистом лейтенантом Владимиром Васильевичем Быковым, прибывшим к нам недавно вместо Черкашина на должность начальника связи полка.
* * *
Не имея возможности уничтожать транспорты на переходе морем в ночное время, командование ВВС Балтфлота приняло решение нанести комбинированный удар по порту Либава днем. К утру 30 октября там, по данным разведки, скопилось до 15 транспортов, 2 миноносца, 2 сторожевых корабля и 4 тральщика. Упускать такую возможность было нельзя.
Операция разрабатывалась и согласовывалась так же тщательно, как и три месяца назад, когда планировался удар по крейсеру ПВО «Ниобе». Первыми в небе Либавы должны были появиться истребители 21-го и 14-го авиаполков. Их задача – связать боем истребители противника и дать возможность штурмовикам 11-ой штурмовой авиадивизии подавить зенитные огневые средства в порту и на кораблях. После этого основной удар по кораблям наносят пикировщики 12-го бомбардировочного полка и восьмерка наших топмачтовиков. Применение торпед исключалось, так как глубина моря в порту, где стояли транспорты, не превышала 10 метров. Поэтому было отдано предпочтение фугасным бомбам крупного калибра.
Все мы – и командиры частей, и рядовые летчики понимали сложность выполнения поставленной задачи По имеющимся у нас данным, порт охраняли тридцать зенитных батарей, а это – около 120 орудий!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
* * *
Однако самое начало боевой деятельности на новом аэродроме было для нас печальным: не вернулся из своего первого боевого вылета прибывший к нам недавно из перегоночного полка командир 1-ой эскадрильи Андрей Лукич Михайлов.
Погода в тот день установилась как по заказу – низкая облачность, 200–300 метров, видимость 2–3 километра. Экипажам-разведчикам о лучшем нечего и мечтать. А Михайлову и ставилась именно такая задача – выйти в море у Паланги, пройти на север вдоль береговой черты, через Ирбенский пролив и далее через Ригу, произвести разведку погоды, а также наличия вражеских кораблей на морских коммуникациях. Экипаж был отлично подготовлен для такого полета. Михайлов – участник войны с белофиннами, еще тогда удостоенный ордена Красного Знамени. Летал он днем и ночью без всяких ограничений (классности тогда еще не было). И вот, вскоре после взлета связь с ним оборвалась…
Его гибель явилась для меня страшным ударом. Мы вместе служили на Тихоокеанском флоте, я знал его мать Прасковью Андреевну, жену Зою Антоновну и их маленькую дочь Раечку, и я не представлял себе, как смогу сообщить им о гибели самого дорого им человека. И не сообщить об этом я тоже не мог… Мысленно я перебирал в памяти все, сказанное мною Михайлову перед его трагическим вылетом. Может быть, в чем-то виноват я? Не так сказал, не уточнил, не разъяснил?.. Может быть, следовало послать кого-то другого? Но Андрей Лукич с тех пор, как прибыл в полк, не раз намекал, что ему стыдно выполнять лишь учебные полеты в то время как его подчиненные вылетают на боевые задания. Разве вправе был я отказать ему?.. Я искал причину в себе и не находил ее. Но легче от этого не становились.
На следующий день, 15 октября, на мою голову обрушился еще один удар. Группа торпедоносцев 3-ей эскадрильи после выполнения боевого задания в Балтийском море на обратном пути уклонилась от маршрута, потеряла ориентировку и вышла на линию фронта курляндской группировки гитлеровцев. Здесь огнем зенитной артиллерии был сбит самолет одного из ведомых – лейтенанта Н.В. Иванова.
Тяжело терять людей в бою. Но еще тяжелее, когда люди гибнут случайно, нелепо, из-за непростительной халатности или ошибок других. Ведь не оплошай штурман звена, не заблудись – и вылет окончился бы благополучно. А теперь еще три похоронки, три сгустка горького горя уйдут по адресам, и, счастливые еще сегодня, женщины узнают завтра, что они стали вдовами, а их дети – сиротами. Моему негодованию не было предела, нервы натянулись, как струны, не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать.
– Выйдем на воздух, – заметив мое состояние, предложил начальник штаба.
Мы вышли из домика командного пункта, сели на лежащее рядом бревно и молчали. Свежий ветерок приятно холодил лицо. Мы молчали, но каждый думал об одном и том же: когда же окончится эта проклятая война? Сколько еще молодых, цветущих жизней перемелют ее кровавые жернова?
Я проснулся бодрым и свежим, словно и не было накануне двух вылетов с молодыми летчиками на проверку техники пилотирования в темное время суток, а затем длительного ночного бдения на командном пункте до возвращения экипажей с минных постановок. В окно сочился серый рассвет, лишь в углах комнаты еще затаилась ночная тьма. Напротив скрипнули пружины кровати майора Добрицкого и я понял, что он тоже не спит.
– Вставай, Григорий Васильевич, проспишь все царство небесное.
– Сколько на твоих?
– Четверть восьмого.
– А чего же до сих пор темно?
– Так ведь – осень. Дни стали короче, ночи – длиннее. Тут уж от нас с тобой ничего не зависит.
Да, светлое время суток уменьшалось катастрофически быстро, и это вносило существенные коррективы в боевую деятельность полка. Вот ужу несколько дней разведчики не обнаруживали в море вражеских конвоев, а между тем в порту Либава, ставшим основной базой снабжения отрезанной курляндской группировки гитлеровцев, появились новые транспорты. Стало ясно, что немецкие конвои успевали пройти наиболее опасные участки в темное время суток, а днем отстаивались в порту под защитой многочисленных средств ПВО.
Командование дивизии требовало усилить ночные минные постановки в Либаве, Мемеле, Данцигской бухте. После понесенных нами потерь в полку осталось ограниченное число экипажей, подготовленных для выполнения этих задач – мой и экипажи командиров эскадрилий – майора Ковалева и капитана Мещерина. Из молодого пополнения неплохие результаты показывали недавно прибывшие в полк выпускники училищ младшие лейтенанты В.П. Полюшкин и В.М. Кулинич. Надо было срочно натаскивать молодежь, и я попросил Иванова планировать мне вывозные полеты почти на каждую ночь. Но не всегда это получалось.
Однажды, доложив о запланированных полетах в штаб дивизии, я услышал:
– Вот разика два-три слетаешь на минные постановки. а потом вози своих летчиков хоть до утра.
Сначала я принял это за шутку, но оказалось, что шуткой здесь и не пахло, обстановка требовала иных действий. Оставалось подчиниться, перенацелить экипажи на выполнение боевой задачи. Пока загружали мины на мой самолет, я проводил в ночное небо экипажи Ковалева и Мещерина, а затем вылетел и сам со штурманом Сазоновым и стрелком-радистом лейтенантом Владимиром Васильевичем Быковым, прибывшим к нам недавно вместо Черкашина на должность начальника связи полка.
* * *
Не имея возможности уничтожать транспорты на переходе морем в ночное время, командование ВВС Балтфлота приняло решение нанести комбинированный удар по порту Либава днем. К утру 30 октября там, по данным разведки, скопилось до 15 транспортов, 2 миноносца, 2 сторожевых корабля и 4 тральщика. Упускать такую возможность было нельзя.
Операция разрабатывалась и согласовывалась так же тщательно, как и три месяца назад, когда планировался удар по крейсеру ПВО «Ниобе». Первыми в небе Либавы должны были появиться истребители 21-го и 14-го авиаполков. Их задача – связать боем истребители противника и дать возможность штурмовикам 11-ой штурмовой авиадивизии подавить зенитные огневые средства в порту и на кораблях. После этого основной удар по кораблям наносят пикировщики 12-го бомбардировочного полка и восьмерка наших топмачтовиков. Применение торпед исключалось, так как глубина моря в порту, где стояли транспорты, не превышала 10 метров. Поэтому было отдано предпочтение фугасным бомбам крупного калибра.
Все мы – и командиры частей, и рядовые летчики понимали сложность выполнения поставленной задачи По имеющимся у нас данным, порт охраняли тридцать зенитных батарей, а это – около 120 орудий!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47