Естественно, это не может быть мнением мужей великого или предприимчивого духа, но да будет мне позволено скромно обратить внимание не на то, что они хотели совершить, а на то, что им придется преступить, чтобы не действовать вопреки своим (пусть даже самым лучшим) намерениям». Кантовская ирония окрашивается в меланхолические тона. Статью читать «и грустно, и смешно», признавался автор.
Есть в статье определенная, и притом довольно дерзкая перекличка с французским свободомыслием. В свое время Вольтер иронизировал: среди заповедей Моисея не забыты указания насчет устройства отхожих мест. Кант в духе Вольтера пародирует библейскую легенду о появлении человека на земле, излагая ее в терминах ассенизации. Земной мир, пишет он, сравнивают «с клоакой, куда спускаются нечистоты из других миров. Эта весьма остроумная мысль пришла в голову одному персидскому острослову, который поместил рай, местопребывание первых людей, на небо. Там было много деревьев, отягощенных роскошными плодами, остатки которых после еды незаметно испарялись из организма. Исключение составляло одно дерево, соблазнительные плоды которого оставляли иного рода выделения. Поскольку наши прародители дали себя соблазнить и, вопреки запрету, вкусили от этих плодов, то, чтобы не запачкать небо, пришлось воспользоваться советом одного из ангелов, который показал на Землю и сказал: „Вон отхожее место для всей Вселенной“. Он их свел туда по нужде и, оставив там, вознесся на небо. Так появился на Земле человеческий род…» Гнев начальства можно было понять.
Поползли слухи о готовящейся над Кантом расправе. Говорили, что ему предложено будет либо отречься от своих взглядов, либо покинуть университет. Именно так расправились с коллегой Канта профессором Хассе, обвиненным в свободомыслии. Хассе уступил, покаялся, теперь над ним всячески измывались. Вопрос об отставке Канта казался предрешенным.
Из далекого Брауншвейга пришло письмо от Кампе, с которым Кант в свое время переписывался. Бывший педагог «Филантропина» не сомневался в том, что философ никогда не откажется от своих yбеждений, и предлагал поддержку. «В этом случае Вы можете рассматривать себя в качестве хозяина всего того, чем я располагаю. Вы обрадуете меня и моих близких, если поселитесь в моем довольно просторном доме, который с этого момента станет Вашим, и займете место Главы моей семьи».
Глубоко тронутый Кант отвечал Кампе, что слухи ложны. «Комендант нашего города не предъявлял мне никаких требований опровергнуть свои взгляды». Но Камне прав в оценке той позиции, которую он, Кант, займет, если ему предъявят подобные требования; впрочем, такое вряд ли произойдет, ибо он не нарушал никаких законов. А если все же случится, то у него есть средства, необходимые для того, чтобы прожить остаток дней своих, не прибегая к чужой помощи, с каким благородством ее ни хотели бы ему оказать.
В июле 1794 года русская Академия наук избрала его своим членом. На заседании 28 июля был утвержден список из 14 иностранных ученых. Рекомендовал Канта географ И. И. Георги, превозносивший не только «Критику чистого разума», но и «Физическую географию», тогда еще не опубликованную и известную лишь как лекционный курс.
…В России Канта знала не только академия. В Москву идеи критической философии занес гёттингенец Людвиг Мельман, преподававший в 90-х годах сначала в университетской гимназии, а потом и в самом университете. В 1791 году «Московский журнал» напечатал «Письма русского путешественника» Н. Карамзина, где рассказывалось о его визите к знаменитому философу.
В Петербурге в том же году вышел философский роман «Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад». С шедевром Гёте его роднил не только сюжет, заимствованный из средневековой легенды, но и кантианский взгляд на дела человеческие. В эпилоге книги содержалось ироническое пожелание немецким профессорам «победить своего величайшего противника всесокрушающего Канта, чтобы с их кафедры вечно могла греметь метафизическая бессмыслица». Автором анонимно изданной книги был в прошлом вождь «Бури и натиска» Фридрих Максимилиан Клингер, ныне офицер русской армии Федор Иванович Клингер (он умер совсем обрусевшим в чине генерал-лейтенанта). Клингеровский Фауст – противник феодальной системы и клерикализма, носитель правосознания. Он изобрел книгопечатание, но с опаской взирает на дегуманистические поползновения науки. В своих скитаниях по белу свету Фауст однажды сталкивается с группой одержимых жаждой знания ученых, изучающих анатомию на живом человеке, с которого содрана кожа.
Летом 1794 года Канта посетил русский офицер Вольдемар Унгарн-Штернберг. Потом в Петербурге он тиснул небольшую книжицу «Послание к России», состоящую из оды в честь Екатерины II и сопроводительных дарственных писем великим мира сего – графу Румянцеву-Задунайскому, князю Зубову, фельдмаршалу Суворову и т. д. и т. п. Имя профессора Канта замыкало этот ряд. Автор называл его «князем философов», «цезарем мудрецов», «великим человеком без титулов и орденов», уверял, что уже Аристотель предчувствовал его появление, а царица Екатерина осуществила его гражданские предначертания. «Ее законы определяют моральную свободу, она учит равенству прав; хижины и дворцы украшают одни и те же розы, все граждане пьют из одного кубка». Штернбергу Кант не ответил.
Зато он взвешивал каждое слово в своем ответе князю Белосельскому; их обмен посланиями – самый интересный, но совершенно забытый эпизод из истории прижизненных отношений Канта с русской культурой. Он настолько интересен, что мы отвели ему особое место – в конце книги.
…Избрание Канта в Петербургскую академию состоялось в июле 1794 года. В сентябре он получил письмо от конференц-секретаря Эйлера (сына знаменитого математика) с приятным известием и обещанием прислать диплом «с первой надежной оказией, как только к нему будет приложена большая императорская печать». Жизнь текла в те времена неторопливо, почта работала с перебоями. Но диплом все же в конце концов дошел благополучно до хозяина. Вот его текст в переводе с латыни:
«По повелению
светлейшей и могущественнейшей
государыни императрицы
ЕКАТЕРИНЫ ВТОРОЙ
всея Руси самодержицы
Я, Екатерина княгиня Дашкова,
кавалер ордена св. Екатерины,
директор Академии Наук
согласно праву, дарованному мне государыней,
провозглашаю настоящим почетным дипломом
Иммануила Канта, профессора философии в Кенигсберге,
мужа знаменитейшего, достойного всяческого отличия
за его славные успехи в науках, по общему решению всей Петербургской академии,
иностранным членом этого общества и надлежащим образом жалую его почетом,
привилегиями и милостями, дарованными корпорации академиков».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Есть в статье определенная, и притом довольно дерзкая перекличка с французским свободомыслием. В свое время Вольтер иронизировал: среди заповедей Моисея не забыты указания насчет устройства отхожих мест. Кант в духе Вольтера пародирует библейскую легенду о появлении человека на земле, излагая ее в терминах ассенизации. Земной мир, пишет он, сравнивают «с клоакой, куда спускаются нечистоты из других миров. Эта весьма остроумная мысль пришла в голову одному персидскому острослову, который поместил рай, местопребывание первых людей, на небо. Там было много деревьев, отягощенных роскошными плодами, остатки которых после еды незаметно испарялись из организма. Исключение составляло одно дерево, соблазнительные плоды которого оставляли иного рода выделения. Поскольку наши прародители дали себя соблазнить и, вопреки запрету, вкусили от этих плодов, то, чтобы не запачкать небо, пришлось воспользоваться советом одного из ангелов, который показал на Землю и сказал: „Вон отхожее место для всей Вселенной“. Он их свел туда по нужде и, оставив там, вознесся на небо. Так появился на Земле человеческий род…» Гнев начальства можно было понять.
Поползли слухи о готовящейся над Кантом расправе. Говорили, что ему предложено будет либо отречься от своих взглядов, либо покинуть университет. Именно так расправились с коллегой Канта профессором Хассе, обвиненным в свободомыслии. Хассе уступил, покаялся, теперь над ним всячески измывались. Вопрос об отставке Канта казался предрешенным.
Из далекого Брауншвейга пришло письмо от Кампе, с которым Кант в свое время переписывался. Бывший педагог «Филантропина» не сомневался в том, что философ никогда не откажется от своих yбеждений, и предлагал поддержку. «В этом случае Вы можете рассматривать себя в качестве хозяина всего того, чем я располагаю. Вы обрадуете меня и моих близких, если поселитесь в моем довольно просторном доме, который с этого момента станет Вашим, и займете место Главы моей семьи».
Глубоко тронутый Кант отвечал Кампе, что слухи ложны. «Комендант нашего города не предъявлял мне никаких требований опровергнуть свои взгляды». Но Камне прав в оценке той позиции, которую он, Кант, займет, если ему предъявят подобные требования; впрочем, такое вряд ли произойдет, ибо он не нарушал никаких законов. А если все же случится, то у него есть средства, необходимые для того, чтобы прожить остаток дней своих, не прибегая к чужой помощи, с каким благородством ее ни хотели бы ему оказать.
В июле 1794 года русская Академия наук избрала его своим членом. На заседании 28 июля был утвержден список из 14 иностранных ученых. Рекомендовал Канта географ И. И. Георги, превозносивший не только «Критику чистого разума», но и «Физическую географию», тогда еще не опубликованную и известную лишь как лекционный курс.
…В России Канта знала не только академия. В Москву идеи критической философии занес гёттингенец Людвиг Мельман, преподававший в 90-х годах сначала в университетской гимназии, а потом и в самом университете. В 1791 году «Московский журнал» напечатал «Письма русского путешественника» Н. Карамзина, где рассказывалось о его визите к знаменитому философу.
В Петербурге в том же году вышел философский роман «Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад». С шедевром Гёте его роднил не только сюжет, заимствованный из средневековой легенды, но и кантианский взгляд на дела человеческие. В эпилоге книги содержалось ироническое пожелание немецким профессорам «победить своего величайшего противника всесокрушающего Канта, чтобы с их кафедры вечно могла греметь метафизическая бессмыслица». Автором анонимно изданной книги был в прошлом вождь «Бури и натиска» Фридрих Максимилиан Клингер, ныне офицер русской армии Федор Иванович Клингер (он умер совсем обрусевшим в чине генерал-лейтенанта). Клингеровский Фауст – противник феодальной системы и клерикализма, носитель правосознания. Он изобрел книгопечатание, но с опаской взирает на дегуманистические поползновения науки. В своих скитаниях по белу свету Фауст однажды сталкивается с группой одержимых жаждой знания ученых, изучающих анатомию на живом человеке, с которого содрана кожа.
Летом 1794 года Канта посетил русский офицер Вольдемар Унгарн-Штернберг. Потом в Петербурге он тиснул небольшую книжицу «Послание к России», состоящую из оды в честь Екатерины II и сопроводительных дарственных писем великим мира сего – графу Румянцеву-Задунайскому, князю Зубову, фельдмаршалу Суворову и т. д. и т. п. Имя профессора Канта замыкало этот ряд. Автор называл его «князем философов», «цезарем мудрецов», «великим человеком без титулов и орденов», уверял, что уже Аристотель предчувствовал его появление, а царица Екатерина осуществила его гражданские предначертания. «Ее законы определяют моральную свободу, она учит равенству прав; хижины и дворцы украшают одни и те же розы, все граждане пьют из одного кубка». Штернбергу Кант не ответил.
Зато он взвешивал каждое слово в своем ответе князю Белосельскому; их обмен посланиями – самый интересный, но совершенно забытый эпизод из истории прижизненных отношений Канта с русской культурой. Он настолько интересен, что мы отвели ему особое место – в конце книги.
…Избрание Канта в Петербургскую академию состоялось в июле 1794 года. В сентябре он получил письмо от конференц-секретаря Эйлера (сына знаменитого математика) с приятным известием и обещанием прислать диплом «с первой надежной оказией, как только к нему будет приложена большая императорская печать». Жизнь текла в те времена неторопливо, почта работала с перебоями. Но диплом все же в конце концов дошел благополучно до хозяина. Вот его текст в переводе с латыни:
«По повелению
светлейшей и могущественнейшей
государыни императрицы
ЕКАТЕРИНЫ ВТОРОЙ
всея Руси самодержицы
Я, Екатерина княгиня Дашкова,
кавалер ордена св. Екатерины,
директор Академии Наук
согласно праву, дарованному мне государыней,
провозглашаю настоящим почетным дипломом
Иммануила Канта, профессора философии в Кенигсберге,
мужа знаменитейшего, достойного всяческого отличия
за его славные успехи в науках, по общему решению всей Петербургской академии,
иностранным членом этого общества и надлежащим образом жалую его почетом,
привилегиями и милостями, дарованными корпорации академиков».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96