Поэтому немецкое командование согласно капитулировать лишь при одном условии: русские солдаты войдут в подвал только после того, как из него выйдет Паулюс. Русский генерал сразу же дает согласие. Поскольку от лица немецкого командования переговоры ведет один Роске, русские обращают внимание на ничем не объяснимое присутствие начальника штаба армии. На вопрос, что он здесь делает, Шмидт отвечает, что присутствует только в качестве наблюдателя от командующего армией. Больше ему сказать нечего, роль его кончилась. Этого человека, беспощадные приказы которого погнали на смерть десятки тысяч солдат, теперь не узнать. Сдержанно, послушно, покорно, можно даже сказать, боязливо ждет он теперь конца. Известный своей жестокостью, угрозами, террором, он теперь превратился в человека, стоящего в стороне, в нищего, ожидающего милости, подаяния, которое будет брошено ему великодушием противника.
Русского генерала сопровождают два подполковника. Тот, что помоложе, командир танкового полка, рассказывает, что принимал участие в прорыве фронта итальянской армии у Миллерово. Они продвинулись на пятьдесят километров в первый же день. В войне наступает поворот, Германия начинает катиться под гору – таково впечатление немецких офицеров, прислушивающихся к его словам. Второй подполковник – переводчик.
Беседа ведется вежливо. Ни одного гневного слова, ни одного грубого слова, чего боялись немецкие офицеры. Никаких угроз. Все происходит как положено, четко, корректно. Обмениваются выражениями вежливости. Русских угощают последними сигаретами, предназначавшимися для приемов. Победители улыбаются, вытаскивают из своих карманов целые пачки лучших немецких сигарет и кладут их на стол. Эти сигареты любезно сбросили им немецкие транспортные самолеты. Кроме того, они угощают апельсинами. Роске отвечает глюкозой.
Договариваются быстро. Немецкие офицеры и солдаты могут оставить при себе свои вещи, им гарантируется жизнь и возвращение на родину после войны. Под конец Роске диктует последний приказ. Русские офицеры кивают головой: они не возражают.
В комнате, где находится рация, царит возбуждение. Вбегает начальник оперативного отдела. Он приказывает: уничтожить все! Приказ немедленно выполняется. Топорами и молотками разбивают передатчик, приемник, шифровальные машины, сжигают документацию. Все превращается в tabula rasa. Когда в комнату входит начальник связи 62-й русской армии. он находит только обломки. Побледнев, как мел, он молча захлопывает дверь. Через две минуты появляется говорящий по-немецки русский офицер. У него только один вопрос:
– Когда все это уничтожено?
Начальник рации обер-лейтенант пытается что-то ответить, заикается, бормочет.
– Все ясно!
Возмущение русских понятно, ведь во время переговоров было четко договорено: сдать все так, как есть.
Около 10 часов утра к Универмагу подъезжает лимузин. Немецкие солдаты выносят из подвала тяжелые чемоданы, кладут их в багажник.
И вот к открытой двери из подвала подходит высокий человек. Он идет, слегка наклонившись вперед: лицо желтое и вялое, козырек фуражки низко надвинут на глаза. Это Паулюс. Бросает косые взгляды на стоящих по сторонам, на еще дымящиеся руины, потом садится в машину. Рядом со своим фельдмаршалом – начальник штаба, начальник оперативного отдела и начальник отдела офицерского состава. Опустошенные, сникшие и безучастные, они проносятся мимо погибших в последние часы, через горы трупов и развалин в плен, под защиту русских штыков от начинающих осознавать правду солдат, которых предали.
В штабе Роске наступает теперь тишина. Выдача раненым сорока восьми оставшихся колбас – таков последний служебный акт этого командира. После напряжения последней ночи и дня бывший командующий южным котлом ложится и засыпает. Когда придет время, его разбудят. Он арьергард армии, которая выступила, чтобы побеждать и двигаться на Восток, и теперь шагает туда, но только гораздо дальше, чем хотела, – в бараки за колючей проволокой.
Кое-где в подвалах Универмага собирают последние пожитки. Офицеры и солдаты склонились над ранцами. Несколько рубашек и полотенец, часы, карманный нож, вязаный жилет, ну еще котелок с ложкой да носки – вот и все. Ящики и чемоданы, набитые обмундированием, бельем, сапогами, остались позади, в обозе, в Питомнике и Гумраке, попали в руки Красной Армии, и с потерей их уже давно пришлось примириться. Теперь важно иметь хоть самое необходимое на первое время плена. Но многого не хватает.
У молодого капитана-артиллериста на правом плече скатанное одеяло, больше ничего у него нет. Каска и пистолет оставлены в подвале, теперь он медленно шагает под сводчатым потолком к выходу. По длинному коридору он пробирается между серыми, как тени, людьми, которые хотят, пусть еще на минуту, отсрочить момент своей окончательной сдачи в плен. Ему тяжело идти. Голод и усталость не давят с такой силой, как неизвестность будущего, как мысль, что тебе придется пройти долгий-долгий путь. Но самое страшное – это сознание, от которого никуда не уйдешь, сознание, что один человек злоупотреблял верой и доверием лучших своих солдат до тех самых пор, пока противник не овладел последним углом последнего подвала этого огромного города. Чувство, что солдат предали, теперь стало осознанным фактом. В мозгу и в сердце, которые еще только что были мучительно опустошенными, теперь растет противодействие.
Да, у многих немцев откроются теперь глаза, об этом позаботится суровая действительность. Поход на Восток прегражден. Он окончился массовой гибелью, массовой смертью немецких солдат.
Дрожащее пламя коптилок освещает пространство всего на несколько метров. Усталые ноги ступают медленно. Через доски, рюкзаки, пистолеты, ящики, радиоприемники и осколки стекла, растоптанные на полу, по грязному подтаявшему снегу. Офицеры и солдаты шагают к выходу по валяющимся под ногами уставам, гитлеровским речам и геббельсовским статьям из полковой библиотеки. Ящики из-под нее давно сожгли на топливо, а литература рассыпалась. Ее топчут грязными, промокшими сапогами.
Поближе к выходу становится светлее. Там, наверху, заслон раздваивается, оставляя узкий коридор, через который люди в разодранных серо-зеленых шинелях выходят на свет божий, словно призраки давно ушедшего времени. Подъем, ведущий из подвала, так утоптан за все эти часы, стал таким скользким, что выбраться без посторонней помощи просто невозможно. Навстречу капитану-артиллеристу протягиваются руки. Два стоящих справа и слева красноармейца добродушно помогают ему выкарабкаться наверх, навстречу ясному дню.
Дневной свет режет ему глаза, привыкшие к полутьме подвала. Он с трудом различает группы русских офицеров и краснощеких солдат, стоящих вокруг и разговаривающих между собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Русского генерала сопровождают два подполковника. Тот, что помоложе, командир танкового полка, рассказывает, что принимал участие в прорыве фронта итальянской армии у Миллерово. Они продвинулись на пятьдесят километров в первый же день. В войне наступает поворот, Германия начинает катиться под гору – таково впечатление немецких офицеров, прислушивающихся к его словам. Второй подполковник – переводчик.
Беседа ведется вежливо. Ни одного гневного слова, ни одного грубого слова, чего боялись немецкие офицеры. Никаких угроз. Все происходит как положено, четко, корректно. Обмениваются выражениями вежливости. Русских угощают последними сигаретами, предназначавшимися для приемов. Победители улыбаются, вытаскивают из своих карманов целые пачки лучших немецких сигарет и кладут их на стол. Эти сигареты любезно сбросили им немецкие транспортные самолеты. Кроме того, они угощают апельсинами. Роске отвечает глюкозой.
Договариваются быстро. Немецкие офицеры и солдаты могут оставить при себе свои вещи, им гарантируется жизнь и возвращение на родину после войны. Под конец Роске диктует последний приказ. Русские офицеры кивают головой: они не возражают.
В комнате, где находится рация, царит возбуждение. Вбегает начальник оперативного отдела. Он приказывает: уничтожить все! Приказ немедленно выполняется. Топорами и молотками разбивают передатчик, приемник, шифровальные машины, сжигают документацию. Все превращается в tabula rasa. Когда в комнату входит начальник связи 62-й русской армии. он находит только обломки. Побледнев, как мел, он молча захлопывает дверь. Через две минуты появляется говорящий по-немецки русский офицер. У него только один вопрос:
– Когда все это уничтожено?
Начальник рации обер-лейтенант пытается что-то ответить, заикается, бормочет.
– Все ясно!
Возмущение русских понятно, ведь во время переговоров было четко договорено: сдать все так, как есть.
Около 10 часов утра к Универмагу подъезжает лимузин. Немецкие солдаты выносят из подвала тяжелые чемоданы, кладут их в багажник.
И вот к открытой двери из подвала подходит высокий человек. Он идет, слегка наклонившись вперед: лицо желтое и вялое, козырек фуражки низко надвинут на глаза. Это Паулюс. Бросает косые взгляды на стоящих по сторонам, на еще дымящиеся руины, потом садится в машину. Рядом со своим фельдмаршалом – начальник штаба, начальник оперативного отдела и начальник отдела офицерского состава. Опустошенные, сникшие и безучастные, они проносятся мимо погибших в последние часы, через горы трупов и развалин в плен, под защиту русских штыков от начинающих осознавать правду солдат, которых предали.
В штабе Роске наступает теперь тишина. Выдача раненым сорока восьми оставшихся колбас – таков последний служебный акт этого командира. После напряжения последней ночи и дня бывший командующий южным котлом ложится и засыпает. Когда придет время, его разбудят. Он арьергард армии, которая выступила, чтобы побеждать и двигаться на Восток, и теперь шагает туда, но только гораздо дальше, чем хотела, – в бараки за колючей проволокой.
Кое-где в подвалах Универмага собирают последние пожитки. Офицеры и солдаты склонились над ранцами. Несколько рубашек и полотенец, часы, карманный нож, вязаный жилет, ну еще котелок с ложкой да носки – вот и все. Ящики и чемоданы, набитые обмундированием, бельем, сапогами, остались позади, в обозе, в Питомнике и Гумраке, попали в руки Красной Армии, и с потерей их уже давно пришлось примириться. Теперь важно иметь хоть самое необходимое на первое время плена. Но многого не хватает.
У молодого капитана-артиллериста на правом плече скатанное одеяло, больше ничего у него нет. Каска и пистолет оставлены в подвале, теперь он медленно шагает под сводчатым потолком к выходу. По длинному коридору он пробирается между серыми, как тени, людьми, которые хотят, пусть еще на минуту, отсрочить момент своей окончательной сдачи в плен. Ему тяжело идти. Голод и усталость не давят с такой силой, как неизвестность будущего, как мысль, что тебе придется пройти долгий-долгий путь. Но самое страшное – это сознание, от которого никуда не уйдешь, сознание, что один человек злоупотреблял верой и доверием лучших своих солдат до тех самых пор, пока противник не овладел последним углом последнего подвала этого огромного города. Чувство, что солдат предали, теперь стало осознанным фактом. В мозгу и в сердце, которые еще только что были мучительно опустошенными, теперь растет противодействие.
Да, у многих немцев откроются теперь глаза, об этом позаботится суровая действительность. Поход на Восток прегражден. Он окончился массовой гибелью, массовой смертью немецких солдат.
Дрожащее пламя коптилок освещает пространство всего на несколько метров. Усталые ноги ступают медленно. Через доски, рюкзаки, пистолеты, ящики, радиоприемники и осколки стекла, растоптанные на полу, по грязному подтаявшему снегу. Офицеры и солдаты шагают к выходу по валяющимся под ногами уставам, гитлеровским речам и геббельсовским статьям из полковой библиотеки. Ящики из-под нее давно сожгли на топливо, а литература рассыпалась. Ее топчут грязными, промокшими сапогами.
Поближе к выходу становится светлее. Там, наверху, заслон раздваивается, оставляя узкий коридор, через который люди в разодранных серо-зеленых шинелях выходят на свет божий, словно призраки давно ушедшего времени. Подъем, ведущий из подвала, так утоптан за все эти часы, стал таким скользким, что выбраться без посторонней помощи просто невозможно. Навстречу капитану-артиллеристу протягиваются руки. Два стоящих справа и слева красноармейца добродушно помогают ему выкарабкаться наверх, навстречу ясному дню.
Дневной свет режет ему глаза, привыкшие к полутьме подвала. Он с трудом различает группы русских офицеров и краснощеких солдат, стоящих вокруг и разговаривающих между собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101