— доверчиво сказала она и взяла его под руку.
Но он оттолкнул ее и грубо крикнул:
— Отстанешь ты от меня или нет! У меня и без тебя много знакомых, с которыми можно поиграть.
Пока девочка, заливаясь слезами, медленно шла по двору, мальчик стоял с сердитым скучающим видом, потом повертел кольцо у себя на пальце, рассмотрел его со всех сторон и, насвистывая, медленно пошел прочь.
А его мать стояла, не шевелясь, с садовыми ножницами в руках; она была напугана жестокостью и презрением, с которым ее дитя принимало любовь других людей. Она забыла про цветы и стояла, качая головой, и все повторяла про себя: «Какой же он злой, у него каменное сердце».
Но в скором времени, когда Август пришел домой и она призвала его к ответу, он со смехом посмотрел на нее голубыми глазами, не чувствуя за собой никакой вины, а затем принялся что-то напевать, стал ластиться к матери и был так мил, забавен и нежен с нею, что она тоже невольно рассмеялась и подумала, что не ко всему в детской жизни следует относиться так серьезно.
Между тем мальчику не всегда сходили с рук его каверзы. Крестный Бинсвангер был единственным человеком, к которому он питал почтение, и если порой он приходил к нему, а крестный говорил: «Сегодня огонь в камине не горит и не звучит музыка, а маленькие ангелочки очень огорчены, потому что ты поступил нехорошо», — тогда мальчик уходил, бросался на постель и плакал, а на следующий день изо всех сил старался быть хорошим и добрым.
Но как бы то ни было, огонь в камине горел все реже и реже, ни слезы, ни ласки не помогали, крестный был неумолим. Когда Августу сровнялось двенадцать лет, волшебный полет ангелочков в комнате крестного превратился уже в далекий сон, и если ночью ему снилось что-нибудь подобное, на следующий день его особенно одолевала ярость, и он громко кричал и командовал своими многочисленными приятелями налево и направо, точно полководец.
Его матери давно уже надоело слышать ото всех похвалы своему мальчику — мол, какой он нежный да ласковый, — слишком много приходилось ей терпеть от него. И когда в один прекрасный день его учитель пришел к ней и поведал, что некий человек изъявил готовность снарядить мальчика в дальние края, в хорошую школу, и платить за его учение, — госпожа Элизабет посоветовалась с соседом, и в скором времени, весенним утром, к дому подкатила коляска, и Август, в новом, красивом платье, сел в нее и пожелал счастливо оставаться и своей матери, и крестному, и соседям: ведь ему было дозволено ехать в столицу — на учение. Мать в последний раз причесала его белокурые волосы и благословила его, лошади тронулись, и Август отбыл в дальние края.
Прошли годы, юный Август сделался уже студентом, носил красную фуражку и усы; и вот однажды пришлось ему снова оказаться в родных местах, потому что из письма крестного он узнал, что мать его тяжело больна и долго не проживет. Юноша приехал вечером, и соседи с восхищением наблюдали, как он выбирается из коляски и как кучер несет за ним большой кожаный чемодан. А умирающая мать лежала в старой комнатушке с низкими потолками, и когда красавчик студент увидел в белых подушках ее белое увядшее лицо, а она лишь безмолвно и тихо смотрела на него, — тогда он с рыданиями опустился на край ложа, и целовал холодные руки матери, и простоял около нее на коленях всю ночь, пока руки ее не окоченели и глаза не угасли.
А когда они похоронили его матушку, крестный взял его за руку и повел в свой домишко, который казался теперь молодому человеку еще меньше и темнее, и лишь от маленьких окон шел едва заметный свет; и тут маленький старичок слегка пригладил костлявыми пальцами свою седую бороду и сказал Августу: «Я зажгу огонь в камине, тогда мы обойдемся без лампы. Я ведь знаю, завтра ты уезжаешь, а теперь, когда матушки твоей уже нет в живых, мы с тобой не так-то скоро увидимся».
Говоря все это, он развел огонь в камине, придвинул поближе свое кресло, а студент — свое, и вот опять они сидели долго-долго и все смотрели на тлеющие угли, и, когда пламя почти угасло, старик тихо проговорил: «Прощай, Август, я желаю тебе добра. У тебя была замечательная мать, и ты даже не подозреваешь, что она для тебя сделала. Я бы с радостью еще разок позабавил тебя музыкой и показал тебе маленьких ангелочков, но ты ведь сам знаешь, что это невозможно. И все-таки ты должен всегда помнить о них и знай, что однажды они вновь запоют и, может статься, ты их снова услышишь, если пожелает этого твое сердце, исполненное одиночества и тоски. А теперь дай мне руку, мой мальчик, я ведь стар, и сейчас мне пора уже на покой».
Август протянул ему руку, он не мог вымолвить ни слова, с печалью в сердце вернулся он в свой опустевший дом и в последний раз лег спать в комнате своего детства, и, когда он уже засыпал, где-то совсем далеко послышалась ему тихая, сладостная музыка минувших лет. Наутро он уехал, и долгое время никто ничего не слыхал о нем.
Вскоре он позабыл и крестного Бинсвангера, и его ангелочков. Кипучая жизнь бурлила вокруг него, и он плыл по ее волнам. Никто на свете не умел так лихо проскакать по гулким переулкам и насмешливым взором окинуть глазеющих на него девиц, никто не умел так легко и грациозно танцевать, так ловко восседать на козлах, так буйно и безалаберно прокутить в саду всю длинную летнюю ночь напролет. Одна богатая вдова, любовником которой он был, давала ему деньги, платье, лошадей и все, чего только он желал; с нею он ездил в Париж и Рим, спал в ее устланной шелками постели, но сам он был влюблен в хрупкую белокурую дочку одного бюргера. Пренебрегая опасностью, встречался он с нею по ночам в саду ее отца, а она писала ему длинные страстные письма, когда он бывал в отъезде.
Но однажды он не вернулся. Он нашел в Париже новых друзей, и, поскольку богатая любовница ему надоела, а занятия в университете давно наскучили, он остался в чужих краях и зажил так, как это принято в высшем свете: завел лошадей, собак, женщин, проигрывался в пух, а потом срывал большие куши; и повсюду находились люди, которые бегали за ним, как преданные псы, угождали ему, а он только улыбался и принимал все это как должное, — так, как некогда взял он кольцо у маленькой девочки. Колдовская сила материнского желания горела у него в глазах, сияла на губах, женщины любили его, друзья обожали, и никто не видел — да и сам он едва ли чувствовал, — как сердце его опустошается и черствеет, в то время как душа изъедена тяжким недугом. Порой ему надоедала эта всеобщая любовь и, переодевшись в чужое платье, он отправлялся странствовать по чужим городам и повсюду обнаруживал, что люди глупы и слишком уж легко покоряются ему, и повсюду смешной казалась ему любовь, которая так упорно преследовала его и довольствовалась столь малым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Но он оттолкнул ее и грубо крикнул:
— Отстанешь ты от меня или нет! У меня и без тебя много знакомых, с которыми можно поиграть.
Пока девочка, заливаясь слезами, медленно шла по двору, мальчик стоял с сердитым скучающим видом, потом повертел кольцо у себя на пальце, рассмотрел его со всех сторон и, насвистывая, медленно пошел прочь.
А его мать стояла, не шевелясь, с садовыми ножницами в руках; она была напугана жестокостью и презрением, с которым ее дитя принимало любовь других людей. Она забыла про цветы и стояла, качая головой, и все повторяла про себя: «Какой же он злой, у него каменное сердце».
Но в скором времени, когда Август пришел домой и она призвала его к ответу, он со смехом посмотрел на нее голубыми глазами, не чувствуя за собой никакой вины, а затем принялся что-то напевать, стал ластиться к матери и был так мил, забавен и нежен с нею, что она тоже невольно рассмеялась и подумала, что не ко всему в детской жизни следует относиться так серьезно.
Между тем мальчику не всегда сходили с рук его каверзы. Крестный Бинсвангер был единственным человеком, к которому он питал почтение, и если порой он приходил к нему, а крестный говорил: «Сегодня огонь в камине не горит и не звучит музыка, а маленькие ангелочки очень огорчены, потому что ты поступил нехорошо», — тогда мальчик уходил, бросался на постель и плакал, а на следующий день изо всех сил старался быть хорошим и добрым.
Но как бы то ни было, огонь в камине горел все реже и реже, ни слезы, ни ласки не помогали, крестный был неумолим. Когда Августу сровнялось двенадцать лет, волшебный полет ангелочков в комнате крестного превратился уже в далекий сон, и если ночью ему снилось что-нибудь подобное, на следующий день его особенно одолевала ярость, и он громко кричал и командовал своими многочисленными приятелями налево и направо, точно полководец.
Его матери давно уже надоело слышать ото всех похвалы своему мальчику — мол, какой он нежный да ласковый, — слишком много приходилось ей терпеть от него. И когда в один прекрасный день его учитель пришел к ней и поведал, что некий человек изъявил готовность снарядить мальчика в дальние края, в хорошую школу, и платить за его учение, — госпожа Элизабет посоветовалась с соседом, и в скором времени, весенним утром, к дому подкатила коляска, и Август, в новом, красивом платье, сел в нее и пожелал счастливо оставаться и своей матери, и крестному, и соседям: ведь ему было дозволено ехать в столицу — на учение. Мать в последний раз причесала его белокурые волосы и благословила его, лошади тронулись, и Август отбыл в дальние края.
Прошли годы, юный Август сделался уже студентом, носил красную фуражку и усы; и вот однажды пришлось ему снова оказаться в родных местах, потому что из письма крестного он узнал, что мать его тяжело больна и долго не проживет. Юноша приехал вечером, и соседи с восхищением наблюдали, как он выбирается из коляски и как кучер несет за ним большой кожаный чемодан. А умирающая мать лежала в старой комнатушке с низкими потолками, и когда красавчик студент увидел в белых подушках ее белое увядшее лицо, а она лишь безмолвно и тихо смотрела на него, — тогда он с рыданиями опустился на край ложа, и целовал холодные руки матери, и простоял около нее на коленях всю ночь, пока руки ее не окоченели и глаза не угасли.
А когда они похоронили его матушку, крестный взял его за руку и повел в свой домишко, который казался теперь молодому человеку еще меньше и темнее, и лишь от маленьких окон шел едва заметный свет; и тут маленький старичок слегка пригладил костлявыми пальцами свою седую бороду и сказал Августу: «Я зажгу огонь в камине, тогда мы обойдемся без лампы. Я ведь знаю, завтра ты уезжаешь, а теперь, когда матушки твоей уже нет в живых, мы с тобой не так-то скоро увидимся».
Говоря все это, он развел огонь в камине, придвинул поближе свое кресло, а студент — свое, и вот опять они сидели долго-долго и все смотрели на тлеющие угли, и, когда пламя почти угасло, старик тихо проговорил: «Прощай, Август, я желаю тебе добра. У тебя была замечательная мать, и ты даже не подозреваешь, что она для тебя сделала. Я бы с радостью еще разок позабавил тебя музыкой и показал тебе маленьких ангелочков, но ты ведь сам знаешь, что это невозможно. И все-таки ты должен всегда помнить о них и знай, что однажды они вновь запоют и, может статься, ты их снова услышишь, если пожелает этого твое сердце, исполненное одиночества и тоски. А теперь дай мне руку, мой мальчик, я ведь стар, и сейчас мне пора уже на покой».
Август протянул ему руку, он не мог вымолвить ни слова, с печалью в сердце вернулся он в свой опустевший дом и в последний раз лег спать в комнате своего детства, и, когда он уже засыпал, где-то совсем далеко послышалась ему тихая, сладостная музыка минувших лет. Наутро он уехал, и долгое время никто ничего не слыхал о нем.
Вскоре он позабыл и крестного Бинсвангера, и его ангелочков. Кипучая жизнь бурлила вокруг него, и он плыл по ее волнам. Никто на свете не умел так лихо проскакать по гулким переулкам и насмешливым взором окинуть глазеющих на него девиц, никто не умел так легко и грациозно танцевать, так ловко восседать на козлах, так буйно и безалаберно прокутить в саду всю длинную летнюю ночь напролет. Одна богатая вдова, любовником которой он был, давала ему деньги, платье, лошадей и все, чего только он желал; с нею он ездил в Париж и Рим, спал в ее устланной шелками постели, но сам он был влюблен в хрупкую белокурую дочку одного бюргера. Пренебрегая опасностью, встречался он с нею по ночам в саду ее отца, а она писала ему длинные страстные письма, когда он бывал в отъезде.
Но однажды он не вернулся. Он нашел в Париже новых друзей, и, поскольку богатая любовница ему надоела, а занятия в университете давно наскучили, он остался в чужих краях и зажил так, как это принято в высшем свете: завел лошадей, собак, женщин, проигрывался в пух, а потом срывал большие куши; и повсюду находились люди, которые бегали за ним, как преданные псы, угождали ему, а он только улыбался и принимал все это как должное, — так, как некогда взял он кольцо у маленькой девочки. Колдовская сила материнского желания горела у него в глазах, сияла на губах, женщины любили его, друзья обожали, и никто не видел — да и сам он едва ли чувствовал, — как сердце его опустошается и черствеет, в то время как душа изъедена тяжким недугом. Порой ему надоедала эта всеобщая любовь и, переодевшись в чужое платье, он отправлялся странствовать по чужим городам и повсюду обнаруживал, что люди глупы и слишком уж легко покоряются ему, и повсюду смешной казалась ему любовь, которая так упорно преследовала его и довольствовалась столь малым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47