Женщина — лучший утешитель для мужчины.
Не успела дверь за ним закрыться, как снова зазвонил телефон.
Доктор Пларр подумал: Леон меня обманул. Он мне лгал, чтобы заручиться моей помощью. Не подниму трубку. Пусть сами расхлебывают свою кашу. Ему ни на миг не пришло в голову, что солгать мог и полковник Перес. Полиция была достаточно сильна, чтобы говорить правду.
Звонок звонил и звонил, а он упрямо стоял в передней, пока тот, кто до него дозванивался, не сдался. На сей раз это мог быть кто-то из больных, и в наступившей, словно укор, тишине он устыдился своего эгоизма: казалось, эта тишина наступила в ответ на призыв самоубийцы о помощи. В спальне тоже было тихо. Раньше о какой-то помощи просила его Клара. Но он не захотел слушать и ее.
Мраморный пол, на котором он стоял, казался краем пропасти; он не мог сделать шагу ни вперед, ни назад, не увязнув еще глубже в пучине соучастия или вины. Так он и стоял, прислушиваясь к тишине дома, где лежала Клара, полуночной улицы за окном, где теперь возвращалась к себе полицейская машина, и квартала бедноты, где в путанице хижин из глины и жести, как видно, что-то произошло. Тишина, словно мелкий дождик, уносилась через большую реку в забытую миром страну, где в тишине, тише которой не бывает, лежал его мертвый отец… «Он был слишком стар и нерасторопен. Ему это оказалось не под силу, и его бросили». Стоя на краю мраморного обрыва, он почувствовал головокружение. Но не может же он тут стоять вечно! Снова зазвонил телефон, и он двинулся назад, в кабинет.
Голос Леона спросил:
— Что случилось?
— У меня был посетитель.
— Полиция?
— Да.
— Сейчас ты один?
— Да. Один.
— Где ты был целый день?
— В Буэнос-Айресе.
— Но мы пытались связаться с тобой вчера вечером.
— Меня вызвали.
— И сегодня в шесть утра.
— У меня бессонница. Гулял по набережной. Ты сказал, что я вам больше не понадоблюсь.
— Ты нужен твоему пациенту. Спустись к реке и встань у киоска кока-колы. Мы увидим, наблюдают за тобой или нет. Если нет, мы тебя подберем.
— Я только что получил известие об отце. От полковника Переса. Это правда?
— Что именно?
— Что он участвовал в побеге, но был нерасторопен, и вы его бросили.
Он подумал: если он сейчас мне солжет или хотя бы запнется, я повешу трубку и больше не стану им отвечать.
Леон сказал:
— Да. Прости. Это правда. Я не мог сказать тебе раньше. Нам нужна была твоя помощь.
— Отец убит?
— Да. Они его застрелили. Когда он лежал на земле.
— Ты должен был мне это сказать.
— Наверно, но мы не могли рисковать. — Голос Леона донесся к нему словно из немыслимого далека: — Ты придешь?
— Ладно, — сказал доктор Пларр, — приду.
Он положил трубку и пошел в спальню. Зажег свет и увидел Клару, смотревшую на него широко раскрытыми глазами.
— Кто к тебе приходил?
— Полковник Перес.
— У тебя будут неприятности?
— Не с его стороны.
— А кто звонил?
— Пациент. Клара, мне придется ненадолго уйти.
Он вспомнил, что их разговор прервали и какой-то вопрос так и повис в воздухе, но забыл, какой именно.
— Мой отец убит, — сказал он.
— Какая жалость! Ты его любил, Эдуардо?
Она, как и он, не считала любовь, даже любовь между отцом и сыном, чем-то само собой разумеющимся.
— Может, и любил.
Когда-то в Буэнос-Айресе он знал человека, который был незаконнорожденным. Его мать умерла, так и не сказав ему имени отца. Он рылся в ее письмах, расспрашивал ее друзей. Даже изучал банковские счета: мать от кого-то получала деньги. Он не сердился, не возмущался, но желание узнать, кто его отец, изводило его, как зуд. Он объяснял доктору Пларру: «Это как та головоломка со ртутью… Никак не забросишь в глазницы портрета ртуть, а отставить головоломку нет сил». Однажды он все-таки узнал, кто его отец: это был международный банкир, который давно умер. Он сказал Пларру: «Вы и представить себе не можете, какую я почувствовал пустоту. Что еще может меня теперь интересовать?» Вот такую же пустоту, подумал доктор Пларр, ощущаю сейчас и я.
— Пойди сюда, Эдуардо, ляг.
— Нет. Я должен идти.
— Куда?
— Сам еще не знаю. Это касается Чарли.
— Нашли его труп? — спросила она.
— Нет, нет, ничего подобного. — Она скинула простыню, и он накрыл ее снова. — Ты простудишься от кондиционера.
— Я пойду в консульство.
— Нет, оставайся здесь. Я ненадолго.
Когда ты одинок, радуешься всякому живому существу — мышонку, птице на подоконнике, хотя бы пауку, как Роберт Брюс [Брюс, Роберт (1274-1329), король Шотландии; в 1307 году прятался от врагов на острове, но, увидев, как упорно плетет свою паутину паук, устыдился, поднял войско и победил англичан]. Одиночество может породить даже нежность. Он сказал:
— Ты прости меня, Клара. Когда я вернусь… — но он не смог придумать ничего, что стоило бы ей обещать. Он положил ей руку на живот и произнес: — Береги его. Спи спокойно.
Он потушил свет, чтобы больше не видеть ее глаз, наблюдавших за ним с удивлением, словно его поступки были слишком сложными для понимания девушки из заведения сеньоры Санчес. На лестнице (лифт могли услышать соседи) он пытался вспомнить, на какой же ее вопрос он так и не ответил. Вопрос не мог быть таким уж важным. Важны только те вопросы, которые человек задает себе сам.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
Доктор Пларр вернулся из второй комнаты и сказал отцу Ривасу:
— Он поправится. Ваш человек словно нарочно целился в самое подходящее место. Он попал в ахиллесово сухожилие. Конечно, на поправку нужно время. Если вы дадите ему время. Как это произошло?
— Он пытался бежать. Акуино сперва выстрелил в землю, а потом ему в ноги.
— Лучше было бы отправить его в больницу.
— Ты же знаешь, что это невозможно.
— Все, что я могу, это наложить шину. Следовало бы наложить на лодыжку гипс. Почему бы вам не отказаться от всей этой затеи, Леон? Я могу продержать его три-четыре часа в машине, чтобы вы успели уйти, а полиции скажу, что нашел его у дороги. — Отец Ривас даже не потрудился ответить. Доктор Пларр продолжал: — Когда что-нибудь поначалу не удается, всегда происходит одно и то же, это как ошибка в уравнении… Ваша первая ошибка была в том, что вы приняли его за посла, а теперь вышло вот что. Уравнения вам никогда не решить.
— Может, ты и прав, но пока мы не получим приказа от Эль Тигре…
— Так получите его.
— Невозможно. После того как мы объявили о похищении, мы прервали всякую связь. Мы предоставлены сами себе. Таким образом, если нас схватят, мы ничего не сможем рассказать.
— Я должен идти. Мне надо поспать.
— Ты останешься здесь с нами, — сказал отец Ривас.
— Нельзя. Если я уйду от вас днем, меня могут заметить…
— Твой телефон прослушивают, и они уже знают, что ты наш сообщник. Если ты уйдешь, тебя могут арестовать, и твой друг Фортнум останется без врача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Не успела дверь за ним закрыться, как снова зазвонил телефон.
Доктор Пларр подумал: Леон меня обманул. Он мне лгал, чтобы заручиться моей помощью. Не подниму трубку. Пусть сами расхлебывают свою кашу. Ему ни на миг не пришло в голову, что солгать мог и полковник Перес. Полиция была достаточно сильна, чтобы говорить правду.
Звонок звонил и звонил, а он упрямо стоял в передней, пока тот, кто до него дозванивался, не сдался. На сей раз это мог быть кто-то из больных, и в наступившей, словно укор, тишине он устыдился своего эгоизма: казалось, эта тишина наступила в ответ на призыв самоубийцы о помощи. В спальне тоже было тихо. Раньше о какой-то помощи просила его Клара. Но он не захотел слушать и ее.
Мраморный пол, на котором он стоял, казался краем пропасти; он не мог сделать шагу ни вперед, ни назад, не увязнув еще глубже в пучине соучастия или вины. Так он и стоял, прислушиваясь к тишине дома, где лежала Клара, полуночной улицы за окном, где теперь возвращалась к себе полицейская машина, и квартала бедноты, где в путанице хижин из глины и жести, как видно, что-то произошло. Тишина, словно мелкий дождик, уносилась через большую реку в забытую миром страну, где в тишине, тише которой не бывает, лежал его мертвый отец… «Он был слишком стар и нерасторопен. Ему это оказалось не под силу, и его бросили». Стоя на краю мраморного обрыва, он почувствовал головокружение. Но не может же он тут стоять вечно! Снова зазвонил телефон, и он двинулся назад, в кабинет.
Голос Леона спросил:
— Что случилось?
— У меня был посетитель.
— Полиция?
— Да.
— Сейчас ты один?
— Да. Один.
— Где ты был целый день?
— В Буэнос-Айресе.
— Но мы пытались связаться с тобой вчера вечером.
— Меня вызвали.
— И сегодня в шесть утра.
— У меня бессонница. Гулял по набережной. Ты сказал, что я вам больше не понадоблюсь.
— Ты нужен твоему пациенту. Спустись к реке и встань у киоска кока-колы. Мы увидим, наблюдают за тобой или нет. Если нет, мы тебя подберем.
— Я только что получил известие об отце. От полковника Переса. Это правда?
— Что именно?
— Что он участвовал в побеге, но был нерасторопен, и вы его бросили.
Он подумал: если он сейчас мне солжет или хотя бы запнется, я повешу трубку и больше не стану им отвечать.
Леон сказал:
— Да. Прости. Это правда. Я не мог сказать тебе раньше. Нам нужна была твоя помощь.
— Отец убит?
— Да. Они его застрелили. Когда он лежал на земле.
— Ты должен был мне это сказать.
— Наверно, но мы не могли рисковать. — Голос Леона донесся к нему словно из немыслимого далека: — Ты придешь?
— Ладно, — сказал доктор Пларр, — приду.
Он положил трубку и пошел в спальню. Зажег свет и увидел Клару, смотревшую на него широко раскрытыми глазами.
— Кто к тебе приходил?
— Полковник Перес.
— У тебя будут неприятности?
— Не с его стороны.
— А кто звонил?
— Пациент. Клара, мне придется ненадолго уйти.
Он вспомнил, что их разговор прервали и какой-то вопрос так и повис в воздухе, но забыл, какой именно.
— Мой отец убит, — сказал он.
— Какая жалость! Ты его любил, Эдуардо?
Она, как и он, не считала любовь, даже любовь между отцом и сыном, чем-то само собой разумеющимся.
— Может, и любил.
Когда-то в Буэнос-Айресе он знал человека, который был незаконнорожденным. Его мать умерла, так и не сказав ему имени отца. Он рылся в ее письмах, расспрашивал ее друзей. Даже изучал банковские счета: мать от кого-то получала деньги. Он не сердился, не возмущался, но желание узнать, кто его отец, изводило его, как зуд. Он объяснял доктору Пларру: «Это как та головоломка со ртутью… Никак не забросишь в глазницы портрета ртуть, а отставить головоломку нет сил». Однажды он все-таки узнал, кто его отец: это был международный банкир, который давно умер. Он сказал Пларру: «Вы и представить себе не можете, какую я почувствовал пустоту. Что еще может меня теперь интересовать?» Вот такую же пустоту, подумал доктор Пларр, ощущаю сейчас и я.
— Пойди сюда, Эдуардо, ляг.
— Нет. Я должен идти.
— Куда?
— Сам еще не знаю. Это касается Чарли.
— Нашли его труп? — спросила она.
— Нет, нет, ничего подобного. — Она скинула простыню, и он накрыл ее снова. — Ты простудишься от кондиционера.
— Я пойду в консульство.
— Нет, оставайся здесь. Я ненадолго.
Когда ты одинок, радуешься всякому живому существу — мышонку, птице на подоконнике, хотя бы пауку, как Роберт Брюс [Брюс, Роберт (1274-1329), король Шотландии; в 1307 году прятался от врагов на острове, но, увидев, как упорно плетет свою паутину паук, устыдился, поднял войско и победил англичан]. Одиночество может породить даже нежность. Он сказал:
— Ты прости меня, Клара. Когда я вернусь… — но он не смог придумать ничего, что стоило бы ей обещать. Он положил ей руку на живот и произнес: — Береги его. Спи спокойно.
Он потушил свет, чтобы больше не видеть ее глаз, наблюдавших за ним с удивлением, словно его поступки были слишком сложными для понимания девушки из заведения сеньоры Санчес. На лестнице (лифт могли услышать соседи) он пытался вспомнить, на какой же ее вопрос он так и не ответил. Вопрос не мог быть таким уж важным. Важны только те вопросы, которые человек задает себе сам.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
Доктор Пларр вернулся из второй комнаты и сказал отцу Ривасу:
— Он поправится. Ваш человек словно нарочно целился в самое подходящее место. Он попал в ахиллесово сухожилие. Конечно, на поправку нужно время. Если вы дадите ему время. Как это произошло?
— Он пытался бежать. Акуино сперва выстрелил в землю, а потом ему в ноги.
— Лучше было бы отправить его в больницу.
— Ты же знаешь, что это невозможно.
— Все, что я могу, это наложить шину. Следовало бы наложить на лодыжку гипс. Почему бы вам не отказаться от всей этой затеи, Леон? Я могу продержать его три-четыре часа в машине, чтобы вы успели уйти, а полиции скажу, что нашел его у дороги. — Отец Ривас даже не потрудился ответить. Доктор Пларр продолжал: — Когда что-нибудь поначалу не удается, всегда происходит одно и то же, это как ошибка в уравнении… Ваша первая ошибка была в том, что вы приняли его за посла, а теперь вышло вот что. Уравнения вам никогда не решить.
— Может, ты и прав, но пока мы не получим приказа от Эль Тигре…
— Так получите его.
— Невозможно. После того как мы объявили о похищении, мы прервали всякую связь. Мы предоставлены сами себе. Таким образом, если нас схватят, мы ничего не сможем рассказать.
— Я должен идти. Мне надо поспать.
— Ты останешься здесь с нами, — сказал отец Ривас.
— Нельзя. Если я уйду от вас днем, меня могут заметить…
— Твой телефон прослушивают, и они уже знают, что ты наш сообщник. Если ты уйдешь, тебя могут арестовать, и твой друг Фортнум останется без врача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75