Даже Оррин признал, что девочка была на высоте.
Она уже полюбила эту красивую зеленоглазую девушку, всегда и во всем готовую прийти на помощь. Маргарет даже не представляла, как могла бы обходиться без Эмери. Она не сомневалась, что в Калифорнии у нее будет возможность выбрать себе в мужья достойнейшего из достойных. Да и многие мужчины из их партии готовы были бы хоть сейчас взять Эмери в жены. Только дурак не заметит, как влюблен в нее Бен Колт.
А Мэйс Бриджмен? Трудный, жесткий человек, такой же неприручаемый, как и вся эта дикая страна, как те звери, которых он так искусно рисует, но тем не менее хороший и добрый. Он мог бы стать прекрасным мужем для женщины, которая будет принимать его таким, какой он есть. Может быть, Эмеральда и есть та самая женщина?
Приступ невыносимой боли согнул Маргарет пополам. Она не разгибалась, пока боль не отступила. «Это дизентерия», – убеждала она себя. Уже пару дней она страдала животом.
Маргарет посмотрела на Оррина, погонявшего волов. Пот струился по его лицу. Кнут то и дело щелкал в воздухе, время от времени опускаясь на спины волов. Если животные откажутся повиноваться, им всем грозит смерть.
Оррин оглянулся на нее, приветливо взмахнув рукой. Она слабо улыбнулась в ответ. Несмотря на все безумства Оррина и его упрямство, она любила его. Ничто не смогло убить в ней эту любовь. Ни то, что он украл деньги, ни то, что взял в рабство индейского мальчика, ни то, что бил Тимми за то, что тот спас его, когда сам Тимми был так тяжело болен.
Бог помогал ей. Они были привязаны друг к другу сильнее самых крепких цепей: годами они делили ложе, и каждый раз близость доставляла радость им обоим.
Всего четыре дня назад они были вместе. Оррин вошел в нее с нежной осторожностью, и она не противилась этому. Многие женщины сказали бы, что это могло повредить ребенку, но Маргарет в глубине души так не считала. Как может повредить кому-то такое священное действо?
– Маргарет, как дела? Тебе не лучше? – спросила Эмеральда. На глазах ее были зеленые очки. Когда продавщица в магазине спросила, куда они едут, то посоветовала купить их. Теперь очки были и у Маргарет, и они оказались бесценными здесь, в пустыне, защищая глаза от колючей песчаной пыли.
– Я в порядке, – ответила Маргарет. – Оррин не говорил, когда мы остановимся на отдых?
– Не знаю. Он считает, что нужно пройти побольше. С одной стороны, я его понимаю: есть о чем мечтать. – Она состроила забавную рожицу. – О таком вожделенном глотке воды. Ну вот, я снова за свое! О чем ни начнешь говорить, все обязательно сводится к глотку воды.
Маргарет кивнула с вымученной улыбкой. Язык во рту распух, губы пылали.
– Где Тимми? – спросила она, но тут снова ее скрутила боль, и она застыла, схватившись за живот.
– Он впереди, с Мэйсом.
– Ему бы лучше ехать в повозке. Я не хочу, чтобы он получил солнечный удар. Вся эта езда верхом не слишком ему полезна.
Эмеральда улыбнулась ей и отошла. Маргарет закрыла глаза. Боль заполнила все ее существо. Теперь она уже знала, что это не дизентерия, это ребенок. Схватки становились все чаще, настолько часто, что сомневаться уже не приходилось. Но она боялась признаться себе в этом.
Роды всегда длились у нее долго: восемнадцать часов с Тимми, двенадцать – с Сюзанной, десять – с малышом, который умер при родах. Она уже подсчитала, что ребенок должен родиться, когда они остановятся на ночь.
Раньше нельзя. Если это случится до того, придется остановить караваи, а это смерть, потому что волы погибнут от жажды. Она вспомнила лаконичную надпись на камне возле караванного маршрута: «Мэри Эллис. Умерла 7 мая 1845 в возрасте 2-х месяцев».
Нет, она не хочет быть повинна ни в чьей смерти – ни животных, ни людей. Маргарет чуть приподнялась с жесткого пола повозки. Она не допустит, чтобы из-за нее остановился караван прямо сейчас. Надо продержаться подольше. Сколько сможет.
Они остановились передохнуть, но животным не пришлось утолить жажду до конца, и они словно понимали, что люди бессильны напоить их вдоволь. Волы стояли под солнцем, закатив глаза. Люди берегли воду для завтрашнего дня. Мэйс предупредил, что ее надо тратить как можно экономнее. Да и волы будут лучше тянуть, если будут знать, что вода ждет их впереди.
Эмери наблюдала, как ссорятся мужчины. Многие не хотели прислушиваться к советам Мэйса. Как все они изменились за это время, думала Эмери. Пыль, жара, ветер, трудный путь делали всех раздражительными. Оррин был выбран вожаком по общему согласию, но сейчас многие пожалели о своем выборе. Если Оррин предлагал идти поближе к воде, то Зик утверждал, что так они удлинят маршрут. Если Оррин решал устроить лагерь возле одного ручья, то Уайт возражал, уверяя, что двумя милями дальше они найдут ручей получше.
Только Мэйс Бриджмен мог держать их в узде.
– Зря тратят силы на глупые споры, которые им еще пригодятся в пути, – с досадой говорил он Эмери. – Много таких парней погибло из-за разногласий. Кто-то хотел поохотиться, кто-то понаслаждаться природой, а когда зима заставала их в горах, то упущенное время уже невозможно было вернуть никакими молитвами.
Даже Сюзанна и та изменилась. В Каунсил Блафсе Эмери встретила маленького капризного ребенка, всюду таскавшего за собой куклу. Сейчас она заметно подросла. Ножки ее стали стройнее и сильнее. Лицо девочки покрылось коричневым загаром, синие глаза сияли на смуглом лице, словно два глубоких озерца. Она бегала повсюду, играла с Эдгаром, подражая лаю диких собак, взбиралась на скалы, болтала без умолку и не вспоминала о куклах.
Гертруда Вандербуш высохла донельзя, изжёлта-серая кожа обтягивала кости. Она редко покидала повозку.
Кэтти, слава Богу, оправилась от дизентерии. Но полудетская округлость черт исчезла, и с нею Кэтти утратила часть своей прелести. Однако путешествие закалило ее: она почти перестала жаловаться.
Рэд Арбутнот превратился в глубокого старика с трясущимися руками и головой. Он страдал от болезни, которую Мэйс определил как горную лихорадку. Его старое сердце болело за взрослых сыновей, и он уже потерял надежду увидеть конец маршрута.
Бен Колт совсем почернел, нос облупился, губы потрескались. Взгляд его неотступно преследовал Эмеральду, но стоило ей взглянуть на него, как он отводил глаза. И когда он разговаривал с ней, его реплики были желчными и злыми.
После ампутации ступни у Тимми Пьер, сын Вандербуша, тронулся рассудком. Он не буянил, но совершенно потерял интерес ко всему и часто разговаривал сам с собой. Эмери знала, что виной тому эти необъятные просторы, в которых он ощущал себя таким маленьким и беспомощным, что испытывал постоянный страх.
Но кое-кто не изменился совсем. Среди них были Зик, Билл Колфакс, Труди, а также мальчики-подростки Боб Ригни и Жан Вандербуш, которые не утратили детского восприятия мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Она уже полюбила эту красивую зеленоглазую девушку, всегда и во всем готовую прийти на помощь. Маргарет даже не представляла, как могла бы обходиться без Эмери. Она не сомневалась, что в Калифорнии у нее будет возможность выбрать себе в мужья достойнейшего из достойных. Да и многие мужчины из их партии готовы были бы хоть сейчас взять Эмери в жены. Только дурак не заметит, как влюблен в нее Бен Колт.
А Мэйс Бриджмен? Трудный, жесткий человек, такой же неприручаемый, как и вся эта дикая страна, как те звери, которых он так искусно рисует, но тем не менее хороший и добрый. Он мог бы стать прекрасным мужем для женщины, которая будет принимать его таким, какой он есть. Может быть, Эмеральда и есть та самая женщина?
Приступ невыносимой боли согнул Маргарет пополам. Она не разгибалась, пока боль не отступила. «Это дизентерия», – убеждала она себя. Уже пару дней она страдала животом.
Маргарет посмотрела на Оррина, погонявшего волов. Пот струился по его лицу. Кнут то и дело щелкал в воздухе, время от времени опускаясь на спины волов. Если животные откажутся повиноваться, им всем грозит смерть.
Оррин оглянулся на нее, приветливо взмахнув рукой. Она слабо улыбнулась в ответ. Несмотря на все безумства Оррина и его упрямство, она любила его. Ничто не смогло убить в ней эту любовь. Ни то, что он украл деньги, ни то, что взял в рабство индейского мальчика, ни то, что бил Тимми за то, что тот спас его, когда сам Тимми был так тяжело болен.
Бог помогал ей. Они были привязаны друг к другу сильнее самых крепких цепей: годами они делили ложе, и каждый раз близость доставляла радость им обоим.
Всего четыре дня назад они были вместе. Оррин вошел в нее с нежной осторожностью, и она не противилась этому. Многие женщины сказали бы, что это могло повредить ребенку, но Маргарет в глубине души так не считала. Как может повредить кому-то такое священное действо?
– Маргарет, как дела? Тебе не лучше? – спросила Эмеральда. На глазах ее были зеленые очки. Когда продавщица в магазине спросила, куда они едут, то посоветовала купить их. Теперь очки были и у Маргарет, и они оказались бесценными здесь, в пустыне, защищая глаза от колючей песчаной пыли.
– Я в порядке, – ответила Маргарет. – Оррин не говорил, когда мы остановимся на отдых?
– Не знаю. Он считает, что нужно пройти побольше. С одной стороны, я его понимаю: есть о чем мечтать. – Она состроила забавную рожицу. – О таком вожделенном глотке воды. Ну вот, я снова за свое! О чем ни начнешь говорить, все обязательно сводится к глотку воды.
Маргарет кивнула с вымученной улыбкой. Язык во рту распух, губы пылали.
– Где Тимми? – спросила она, но тут снова ее скрутила боль, и она застыла, схватившись за живот.
– Он впереди, с Мэйсом.
– Ему бы лучше ехать в повозке. Я не хочу, чтобы он получил солнечный удар. Вся эта езда верхом не слишком ему полезна.
Эмеральда улыбнулась ей и отошла. Маргарет закрыла глаза. Боль заполнила все ее существо. Теперь она уже знала, что это не дизентерия, это ребенок. Схватки становились все чаще, настолько часто, что сомневаться уже не приходилось. Но она боялась признаться себе в этом.
Роды всегда длились у нее долго: восемнадцать часов с Тимми, двенадцать – с Сюзанной, десять – с малышом, который умер при родах. Она уже подсчитала, что ребенок должен родиться, когда они остановятся на ночь.
Раньше нельзя. Если это случится до того, придется остановить караваи, а это смерть, потому что волы погибнут от жажды. Она вспомнила лаконичную надпись на камне возле караванного маршрута: «Мэри Эллис. Умерла 7 мая 1845 в возрасте 2-х месяцев».
Нет, она не хочет быть повинна ни в чьей смерти – ни животных, ни людей. Маргарет чуть приподнялась с жесткого пола повозки. Она не допустит, чтобы из-за нее остановился караван прямо сейчас. Надо продержаться подольше. Сколько сможет.
Они остановились передохнуть, но животным не пришлось утолить жажду до конца, и они словно понимали, что люди бессильны напоить их вдоволь. Волы стояли под солнцем, закатив глаза. Люди берегли воду для завтрашнего дня. Мэйс предупредил, что ее надо тратить как можно экономнее. Да и волы будут лучше тянуть, если будут знать, что вода ждет их впереди.
Эмери наблюдала, как ссорятся мужчины. Многие не хотели прислушиваться к советам Мэйса. Как все они изменились за это время, думала Эмери. Пыль, жара, ветер, трудный путь делали всех раздражительными. Оррин был выбран вожаком по общему согласию, но сейчас многие пожалели о своем выборе. Если Оррин предлагал идти поближе к воде, то Зик утверждал, что так они удлинят маршрут. Если Оррин решал устроить лагерь возле одного ручья, то Уайт возражал, уверяя, что двумя милями дальше они найдут ручей получше.
Только Мэйс Бриджмен мог держать их в узде.
– Зря тратят силы на глупые споры, которые им еще пригодятся в пути, – с досадой говорил он Эмери. – Много таких парней погибло из-за разногласий. Кто-то хотел поохотиться, кто-то понаслаждаться природой, а когда зима заставала их в горах, то упущенное время уже невозможно было вернуть никакими молитвами.
Даже Сюзанна и та изменилась. В Каунсил Блафсе Эмери встретила маленького капризного ребенка, всюду таскавшего за собой куклу. Сейчас она заметно подросла. Ножки ее стали стройнее и сильнее. Лицо девочки покрылось коричневым загаром, синие глаза сияли на смуглом лице, словно два глубоких озерца. Она бегала повсюду, играла с Эдгаром, подражая лаю диких собак, взбиралась на скалы, болтала без умолку и не вспоминала о куклах.
Гертруда Вандербуш высохла донельзя, изжёлта-серая кожа обтягивала кости. Она редко покидала повозку.
Кэтти, слава Богу, оправилась от дизентерии. Но полудетская округлость черт исчезла, и с нею Кэтти утратила часть своей прелести. Однако путешествие закалило ее: она почти перестала жаловаться.
Рэд Арбутнот превратился в глубокого старика с трясущимися руками и головой. Он страдал от болезни, которую Мэйс определил как горную лихорадку. Его старое сердце болело за взрослых сыновей, и он уже потерял надежду увидеть конец маршрута.
Бен Колт совсем почернел, нос облупился, губы потрескались. Взгляд его неотступно преследовал Эмеральду, но стоило ей взглянуть на него, как он отводил глаза. И когда он разговаривал с ней, его реплики были желчными и злыми.
После ампутации ступни у Тимми Пьер, сын Вандербуша, тронулся рассудком. Он не буянил, но совершенно потерял интерес ко всему и часто разговаривал сам с собой. Эмери знала, что виной тому эти необъятные просторы, в которых он ощущал себя таким маленьким и беспомощным, что испытывал постоянный страх.
Но кое-кто не изменился совсем. Среди них были Зик, Билл Колфакс, Труди, а также мальчики-подростки Боб Ригни и Жан Вандербуш, которые не утратили детского восприятия мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92