— Это Джоанну, которая в жизни не поднимала ничего тяжелее чужого кошелька.
Все. Эмма чувствовала себя совершенно опустошенной. Она поднялась, хлопнув ладонями по коленям.
— Ну ладно. Все остальное подождет до утра. Я устала. — Пусть бросится ее догонять, если чего от нее захочет.
Судя по всему, он именно это и намеревался сделать.
— Наживка, — сказал он, вставая. — Вы мне ничего не объяснили касательно этой части. — Он двигался с ленцой и при этом не спускал с нее глаз. Куда бы она ни пошла, он последовал бы за ней.
Она забыла, каким он был высоким. Ей пришлось задирать голову, чтобы на него смотреть. Он был на голову выше ее.
— Мы используем как наживку дамскую сумочку, — сказала она. — Положим туда то, что могло бы убедить вашего дядю, что я действительно та, за которую себя выдаю. — Она встала и направилась к двери. Ей вдруг показалось, что он бросится ей наперерез. Он оставался рядом.
— Завтра поговорим, как это сделать. Начало стандартное, но лучше идти по проторенной дороге. Нам придется обсудить много разных аспектов, перед тем как начать игру. Роли надо хорошо усвоить. Хотя любая игра подразумевает импровизацию. Так что до завтра...
Она остановилась на пороге, вернее — прямо перед дверью. Ее партнер перегородил ей путь, положив руку на дверную ручку. Справа от двери стояли большие часы с маятником. Единственное, что ей оставалось, — это слегка попятиться назад, в комнату. Эмма прислонилась спиной к часам. Она подняла глаза и увидела, что его совершенно не интересовали дамские сумочки, дяди, нюансы игры — ничего из того, о чем она так увлеченно говорила.
Он заполонил собой дверной проем. При этом он не выглядел агрессивным. Он просто стоял у двери. Высокий, широкоплечий — естественно, он заполнял собой весь проем.
Он прислонился к двери — рука на ручке.
— Не начинайте снова, — пролепетала она.
— Не начинать что?
— О, ради Бога! — Она закатила глаза и отвернулась. Стюарт слегка отодвинулся, но протиснуться мимо него к выходу она могла бы лишь с трудом. Эмма оказалась зажата между часами и выходом. Стюарт сознательно Удерживал ее в этой ловушке. Она не выглядела так, будто вот-вот на него бросится и начнет с ним драться, но идти ему навстречу тоже явно не желала.
— Что я делаю не так?
— Все нормально. Вы ничего не можете сделать, чтобы манипулировать мной.
— Манипулировать? Вы так понимаете мои действия по отношению к вам? — Она не отвечала, и тогда он решился спросить: — Это то, как действовал в отношении вас пьяный муж?
Эмма невесело рассмеялась, и золотые колечки возле лица запрыгали. Когда она наклонила голову, отблеск пламени в камине упал ей на затылок, высветив более темные, золотисто-серебряные пряди. Волосы ее тускло поблескивали, как старое олово.
— В принципе то же самое. Но последнее время меня не так легко сломить. С возрастом, полагаю, я стала мудрее.
— Или более боязливой.
— Мне все равно, как вы это назовете.
Он нахмурился и сунул руку в карман брюк.
— Вам хочется романтики?
— Я хочу любви. Мы не любим друг друга. — Эмма засмеялась: так странно прозвучали эти слова. — Мы с трудом терпим друг друга, если честно, — она снова от души засмеялась и, покачав головой, опустила глаза. — Вот вам самое настоящее объяснение: мы друг друга ненавидим.
— Я не могу сказать, что вас ненавижу. Скорее, вы мне нравитесь. И это факт.
Она заморгала и быстро провела рекогносцировку:
— Ну значит, я вас ненавижу. Ненавижу все это. Я хочу домой.
— На мой взгляд, это не вполне так. «Это», то, что вы ненавидите, — всего лишь обстоятельства нашего знаком ства. Да, обстоятельства довольно неприятные. Вы украли у меня деньги. Я вас остановил. Теперь вам придется за это расплачиваться. Не могу понять, почему вы не хотите вести себя адекватно.
— Из вашего рассказа как-то выпал эпизод с убийством моего ягненка.
— Мы даже не знаем наверняка, кто задавил вашего ягненка: я или мой дядя. Кроме того, пятьдесят шесть фунтов у вас никто не отнял.
Его логика была неопровержима. Эмма не сразу нашлась с ответом.
— И все же это не дает вам права спать со мной. Храбрая девочка. Говорит по сути, никаких околичностей.
Эмма молчала и лишь дерзко смотрела на него своими синими глазами. Но во взгляде ее был не только вызов, но и мольба.
Он растерялся. На несколько секунд.
Он чувствовал, что нравится ей, что ее на самом деле влечет к нему, хотя он действительно не знал, как сломить ее упорное сопротивление. Действовать грубой силой он не хотел. Очень тихо, почти нежным шепотом, он сказал:
— Я надеюсь, что мое признание не поколеблет вашу ненависть ко мне, но сегодня утром я испытал нечто столь восхитительное, столь эротичное, чего никогда в жизни не испытывал. Прошу вас, не просите меня делать вид, что ничего не было.
Эмма молчала, и тогда он добавил:
— Вы хотите похоронить то, что случилось. Я хочу наградить нас за это. Эмма, это было что-то. Но никто из нас не может приписать заслугу только себе. Наши воли, наши страсти, объединившись, достигли такой силы, что мы даже растерялись. Не надо делать вид, что этого не может случиться вновь.
О чем он? Да он просто сумасшедший! Часы громко тикали где-то в районе ее ягодиц, зудели ладони, «тик-так» отдавалось в плечах, в голове, во всем теле, крепко прижатом к деревянному корпусу. Часы передавали ее телу вибрацию. Ей показалось, что деревянная с бронзовой отделкой колонна покачнулась, задела что-то внутри ее. Грудь ее вздымалась и опадала. Она вдыхала его запах, сам воздух был напоен им — запахом его тела, одежды, волос, и запах этот был созвучен тому, что наполнял дом: теплый, экзотический, нежный, усиливающийся от тепла, пробирающийся ей под кожу, пропитывающий ее одежду.
Голова ее кружилась. Мыслить здраво в этом состоянии она была не способна.
Случилось. Ничего не случается само по себе. Этим утром он сделал с ней это. Он привязал ее к стулу и...
— Я... я... — Эмма заикалась. — Я не допущу...
Он покачал головой и засмеялся.
— Вы бы и в первый раз ничего не допустили. Но сердце ваше бьется, как военный барабан, всякий раз, как вы об этом думаете.
Военный барабан. Эмма слышала его слова и разволновалась еще больше. Сейчас в речи его, такой аристократически правильной, не было и намека на заикание. Ни единой запинки. И пауз не к месту тоже нет. Он мог говорить самые невероятные, самые неприличные вещи, произнося их безукоризненно гладко.
В самом деле — барабанная дробь. Именно так сердце ее билось в эту минуту.
— Я думала, что вы уважаете мое решение, — обиженно сказала она. — Там, наверху, вы сказали...
— Все верно. Хотя, как вы помните, мне нравится оказывать влияние на ваши решения, когда я с ними не согласен.
Она подпрыгнула, когда он коснулся завитка на виске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Все. Эмма чувствовала себя совершенно опустошенной. Она поднялась, хлопнув ладонями по коленям.
— Ну ладно. Все остальное подождет до утра. Я устала. — Пусть бросится ее догонять, если чего от нее захочет.
Судя по всему, он именно это и намеревался сделать.
— Наживка, — сказал он, вставая. — Вы мне ничего не объяснили касательно этой части. — Он двигался с ленцой и при этом не спускал с нее глаз. Куда бы она ни пошла, он последовал бы за ней.
Она забыла, каким он был высоким. Ей пришлось задирать голову, чтобы на него смотреть. Он был на голову выше ее.
— Мы используем как наживку дамскую сумочку, — сказала она. — Положим туда то, что могло бы убедить вашего дядю, что я действительно та, за которую себя выдаю. — Она встала и направилась к двери. Ей вдруг показалось, что он бросится ей наперерез. Он оставался рядом.
— Завтра поговорим, как это сделать. Начало стандартное, но лучше идти по проторенной дороге. Нам придется обсудить много разных аспектов, перед тем как начать игру. Роли надо хорошо усвоить. Хотя любая игра подразумевает импровизацию. Так что до завтра...
Она остановилась на пороге, вернее — прямо перед дверью. Ее партнер перегородил ей путь, положив руку на дверную ручку. Справа от двери стояли большие часы с маятником. Единственное, что ей оставалось, — это слегка попятиться назад, в комнату. Эмма прислонилась спиной к часам. Она подняла глаза и увидела, что его совершенно не интересовали дамские сумочки, дяди, нюансы игры — ничего из того, о чем она так увлеченно говорила.
Он заполонил собой дверной проем. При этом он не выглядел агрессивным. Он просто стоял у двери. Высокий, широкоплечий — естественно, он заполнял собой весь проем.
Он прислонился к двери — рука на ручке.
— Не начинайте снова, — пролепетала она.
— Не начинать что?
— О, ради Бога! — Она закатила глаза и отвернулась. Стюарт слегка отодвинулся, но протиснуться мимо него к выходу она могла бы лишь с трудом. Эмма оказалась зажата между часами и выходом. Стюарт сознательно Удерживал ее в этой ловушке. Она не выглядела так, будто вот-вот на него бросится и начнет с ним драться, но идти ему навстречу тоже явно не желала.
— Что я делаю не так?
— Все нормально. Вы ничего не можете сделать, чтобы манипулировать мной.
— Манипулировать? Вы так понимаете мои действия по отношению к вам? — Она не отвечала, и тогда он решился спросить: — Это то, как действовал в отношении вас пьяный муж?
Эмма невесело рассмеялась, и золотые колечки возле лица запрыгали. Когда она наклонила голову, отблеск пламени в камине упал ей на затылок, высветив более темные, золотисто-серебряные пряди. Волосы ее тускло поблескивали, как старое олово.
— В принципе то же самое. Но последнее время меня не так легко сломить. С возрастом, полагаю, я стала мудрее.
— Или более боязливой.
— Мне все равно, как вы это назовете.
Он нахмурился и сунул руку в карман брюк.
— Вам хочется романтики?
— Я хочу любви. Мы не любим друг друга. — Эмма засмеялась: так странно прозвучали эти слова. — Мы с трудом терпим друг друга, если честно, — она снова от души засмеялась и, покачав головой, опустила глаза. — Вот вам самое настоящее объяснение: мы друг друга ненавидим.
— Я не могу сказать, что вас ненавижу. Скорее, вы мне нравитесь. И это факт.
Она заморгала и быстро провела рекогносцировку:
— Ну значит, я вас ненавижу. Ненавижу все это. Я хочу домой.
— На мой взгляд, это не вполне так. «Это», то, что вы ненавидите, — всего лишь обстоятельства нашего знаком ства. Да, обстоятельства довольно неприятные. Вы украли у меня деньги. Я вас остановил. Теперь вам придется за это расплачиваться. Не могу понять, почему вы не хотите вести себя адекватно.
— Из вашего рассказа как-то выпал эпизод с убийством моего ягненка.
— Мы даже не знаем наверняка, кто задавил вашего ягненка: я или мой дядя. Кроме того, пятьдесят шесть фунтов у вас никто не отнял.
Его логика была неопровержима. Эмма не сразу нашлась с ответом.
— И все же это не дает вам права спать со мной. Храбрая девочка. Говорит по сути, никаких околичностей.
Эмма молчала и лишь дерзко смотрела на него своими синими глазами. Но во взгляде ее был не только вызов, но и мольба.
Он растерялся. На несколько секунд.
Он чувствовал, что нравится ей, что ее на самом деле влечет к нему, хотя он действительно не знал, как сломить ее упорное сопротивление. Действовать грубой силой он не хотел. Очень тихо, почти нежным шепотом, он сказал:
— Я надеюсь, что мое признание не поколеблет вашу ненависть ко мне, но сегодня утром я испытал нечто столь восхитительное, столь эротичное, чего никогда в жизни не испытывал. Прошу вас, не просите меня делать вид, что ничего не было.
Эмма молчала, и тогда он добавил:
— Вы хотите похоронить то, что случилось. Я хочу наградить нас за это. Эмма, это было что-то. Но никто из нас не может приписать заслугу только себе. Наши воли, наши страсти, объединившись, достигли такой силы, что мы даже растерялись. Не надо делать вид, что этого не может случиться вновь.
О чем он? Да он просто сумасшедший! Часы громко тикали где-то в районе ее ягодиц, зудели ладони, «тик-так» отдавалось в плечах, в голове, во всем теле, крепко прижатом к деревянному корпусу. Часы передавали ее телу вибрацию. Ей показалось, что деревянная с бронзовой отделкой колонна покачнулась, задела что-то внутри ее. Грудь ее вздымалась и опадала. Она вдыхала его запах, сам воздух был напоен им — запахом его тела, одежды, волос, и запах этот был созвучен тому, что наполнял дом: теплый, экзотический, нежный, усиливающийся от тепла, пробирающийся ей под кожу, пропитывающий ее одежду.
Голова ее кружилась. Мыслить здраво в этом состоянии она была не способна.
Случилось. Ничего не случается само по себе. Этим утром он сделал с ней это. Он привязал ее к стулу и...
— Я... я... — Эмма заикалась. — Я не допущу...
Он покачал головой и засмеялся.
— Вы бы и в первый раз ничего не допустили. Но сердце ваше бьется, как военный барабан, всякий раз, как вы об этом думаете.
Военный барабан. Эмма слышала его слова и разволновалась еще больше. Сейчас в речи его, такой аристократически правильной, не было и намека на заикание. Ни единой запинки. И пауз не к месту тоже нет. Он мог говорить самые невероятные, самые неприличные вещи, произнося их безукоризненно гладко.
В самом деле — барабанная дробь. Именно так сердце ее билось в эту минуту.
— Я думала, что вы уважаете мое решение, — обиженно сказала она. — Там, наверху, вы сказали...
— Все верно. Хотя, как вы помните, мне нравится оказывать влияние на ваши решения, когда я с ними не согласен.
Она подпрыгнула, когда он коснулся завитка на виске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97