- Неуправляемый он.
Начальнику хотелось выступить перед городскими, долго учившимися художниками в роли скромного очевидца больших духовных преобразований, поскольку в городе из-за спешки и недостатка транспорта эти преобразования меньше заметны.
- Оба неуправляемые, - вздохнул начальник. - Ничего не поделаешь акселерация. Куда она нас приведет?..
Девушка засмеялась, присела и погладила Злодея по вздыбившемуся загривку. Злодей сложил уши - тут бы вот и рвануть запястье зубами. Непривычное ласковое прикосновение пугало его, но он стерпел, только наморщил нос и подтянул губу, обнажив верхние зубы.
Сережку Злодей воспринимал как нечто подобное себе, только более слабое, и поскольку он никогда не видел Сережку жующим, то и более голодное. Начальника лагеря Злодей не то что побаивался, но, понимая его характер неустойчивым, способным к неоправданному действию, при встрече сторонился и оглядывался - не запустит ли этот тоскующий человек в него чем-нибудь каменным. И сейчас он скалил клыки на начальника, который, по его мнению, вошел в сговор с проходящими экскурсантами, чтобы кого-то обидеть. Угрожающая нота вылетела из его утробы тяжелым шмелиным роем.
- Ну, мы пошли, - сказал толстопалый художник.
Другой, пятясь и глядя на девушку, добавил:
- Гений не гений, но братишка ваш гений.
Девушка засмеялась. Сережка подумал: "Что она все смеется?", но ощущать себя братом этой смеющейся девушки было приятно. Чтобы не разбивать иллюзию, он произнес грубовато:
- Пойдем. Чего тут...
Тучи спустились ниже, они как бы всасывали друг друга и набухали, образуя все новые и новые разноцветные клубни. Над головой шел процесс рождения дождя. Он сопровождался звуком, едва уловимым на слух, но нервы от этого звука напрягались, и тело сжималось в почтительном оцепенении перед простотой и величием происходящего.
Сережка перевел взгляд на растопыренные к небу клены, на вдруг задрожавшие березы, на дуб, одинокий здесь и отдельно стоящий, как колдун, в которого никто уже не верит, но все опасаются. По темной траве, вдоль беленых сиреневых стен заскользили красные лошади. Впереди них ступала босая девушка, у которой смех возникает так же естественно, как зарождается дождь в теплом небе. Подле девушкиных ног шла собака.
- Сюда, - сказал Сережка, подводя девушку к ризнице. - Я не пойду: заставит дрова колоть. Не терпит, когда у меня руки пустые. Не понимает, что человеку поразмышлять нужно.
Дверь и окно сторожихиного жилья глядели в монастырскую стену, в закуток, заваленный дровами. Дальше вдоль стены шел огород, морковь там росла, лук, укроп и картошка. За огородом, в тени шершавой березы, стоял то ли сарай, то ли будка.
Девушка постучала.
- Ты иди, - сказал ей Сережка. - Глухая она.
Девушка отворила дверь. Ее обдало запахом чистого жилья. Прямо у дверей эмалевой глыбой сверкал холодильник. Городские стулья жидконого толпились возле тяжелого стола с клиньями, каких уже мало по деревням осталось. За ситцевой занавеской, отделявшей часть комнаты, кто-то грозно храпел.
Злодей рыкнул. Он оглядывался не страшась, даже с некоторой наглинкой.
- Сильва! - раздался из-за занавески старческий голос. - Ты, окаянная?
Злодей рявкнул погромче.
- Нет, не Сильва. Однакось Злодей...
Занавеска раздвинулась. На кровати, свесив сухие ноги, сидела старуха. Старухи просыпаются сразу, не замечая перехода от сна к яви.
- Ты чего, дочка? - спросила она.
Девушка извинилась громко, как раз для старухиных глухих ушей.
- А я не спала, так лежала, для ног. - Старуха засмеялась, прикрыв беззубый рот ладошкой. Она веселилась, поправляя юбку на сухих коленях, посверкивая на девушку слезящимися от смеха глазами. - А я и не сплю храплю. Как лягу, так и храплю. Пастень на меня наседает.
- Кто? - спросила девушка.
- Пастень. У него тела нету, а вес есть. Как насядет, сразу почувствуешь, тут и спрашивай: "К худу или к добру?" Ответит: "К худу", значит, опасайся. Ответит: "К добру", - живи не страшась. Вот я и храплю. Не люблю я этого. А Сережка, бес, порицает... Ты не видела Сережку, где он там шляется?
- Он размышляет.
- Пусть размышляет. Дрова я с него спрошу... А Злодей-то, Злодей, смотри, к твоей ноге жмется. Совесть в нем, что ли, проснулась? Он хороший пес, только хозяина ему нету. Я бы себе взяла, да Сильва у меня.
Старуха принялась ругать Сильву, обвиняя ее в грехах и дурных наклонностях, происходящих от Сильвиной доброты и безответности.
- Всю окрестность своими страшными щенятами засорила. По деревням погляди. Как страшной, значит, Сильвин.
- И Злодей? - спросила девушка.
- Не-е, Злодей не тутошний. Такого даже Сильва родить не смогла бы. Разговаривая, старуха встала с кровати, открыла холодильник, налила молока в стакан и поставила на стол. - Пей садись молоко-то.
- Хорошо тут, - сказала девушка.
Старуха привычно кивнула.
- Дочка моя холодильник вот подарила, а молоко я у Насти беру. Дочка из Ленинграда приедет: "Ах-ох! Новгородская земля! Новгородская земля! Мама, ты счастливая, в архитектурном памятнике живешь!" Ты чего, дочка, зашла-то?
- Ночевать попроситься.
- А не-е... Ко мне не просись - глаз не сомкнешь, храплю я. Сережка, бес, говорит - концертно храплю. Ты иди в будку ночуй, к Сережке. Там раскладушка дочкина есть. Когда приезжает, там спит. - Старуха полезла в холодильник, нашарила там кусок обветренной колбасы, бросила Злодею.
Злодей отвернулся.
- Зажравши, - сказала старуха. - Экскурсанты по берегу ходят, бесы, он среди них зажравши.
- Съешь, - сказала девушка.
Злодей послушался, проглотил кусок, громко икнув.
Старуха посмотрела на него, головой покачала, на девушку перевела взгляд.
- Куда ж ты его возьмешь-то? На что он тебе?
- Я не думала... - Девушка уставилась на Злодея и засмеялась, словно заскакали тугие мячики.
- Не думала, - забрюзжала старуха. - Глазищи-то распустила на все стороны... Сережку покличь, скажи ему, бесу, чтобы шел молоко пить.
Сережка ждал девушку за углом.
- Иди молоко пей.
- Да не хочу я. Ко мне отфутболила? Я так и думал. У меня в будке мамина раскладушка стоит...
Сережка был не один, за его спиной возвышалась костистая фигура начальника. Друг на друга они не смотрели - произошел между ними мужской разговор.
- Мерзавец, - сказал начальник, глядя через Сережкину голову на Злодея.
Злодей рванулся к нему, но Сережка дорогу загородил.
- Дышите носом - собаки этого запаха не переваривают.
- Было. За консультацию выпили... не верю я модернистам, этим художникам, которые с бородами... И не держите собаку, пусть ест. Меня все едят, потому что я не могу сказать твердо "нет".
Начальник устремил взор в свое недалекое прошлое, на тот роковой перекресток, где судьба перевела стрелку его жизни на другой путь.
1 2 3 4 5 6 7
Начальнику хотелось выступить перед городскими, долго учившимися художниками в роли скромного очевидца больших духовных преобразований, поскольку в городе из-за спешки и недостатка транспорта эти преобразования меньше заметны.
- Оба неуправляемые, - вздохнул начальник. - Ничего не поделаешь акселерация. Куда она нас приведет?..
Девушка засмеялась, присела и погладила Злодея по вздыбившемуся загривку. Злодей сложил уши - тут бы вот и рвануть запястье зубами. Непривычное ласковое прикосновение пугало его, но он стерпел, только наморщил нос и подтянул губу, обнажив верхние зубы.
Сережку Злодей воспринимал как нечто подобное себе, только более слабое, и поскольку он никогда не видел Сережку жующим, то и более голодное. Начальника лагеря Злодей не то что побаивался, но, понимая его характер неустойчивым, способным к неоправданному действию, при встрече сторонился и оглядывался - не запустит ли этот тоскующий человек в него чем-нибудь каменным. И сейчас он скалил клыки на начальника, который, по его мнению, вошел в сговор с проходящими экскурсантами, чтобы кого-то обидеть. Угрожающая нота вылетела из его утробы тяжелым шмелиным роем.
- Ну, мы пошли, - сказал толстопалый художник.
Другой, пятясь и глядя на девушку, добавил:
- Гений не гений, но братишка ваш гений.
Девушка засмеялась. Сережка подумал: "Что она все смеется?", но ощущать себя братом этой смеющейся девушки было приятно. Чтобы не разбивать иллюзию, он произнес грубовато:
- Пойдем. Чего тут...
Тучи спустились ниже, они как бы всасывали друг друга и набухали, образуя все новые и новые разноцветные клубни. Над головой шел процесс рождения дождя. Он сопровождался звуком, едва уловимым на слух, но нервы от этого звука напрягались, и тело сжималось в почтительном оцепенении перед простотой и величием происходящего.
Сережка перевел взгляд на растопыренные к небу клены, на вдруг задрожавшие березы, на дуб, одинокий здесь и отдельно стоящий, как колдун, в которого никто уже не верит, но все опасаются. По темной траве, вдоль беленых сиреневых стен заскользили красные лошади. Впереди них ступала босая девушка, у которой смех возникает так же естественно, как зарождается дождь в теплом небе. Подле девушкиных ног шла собака.
- Сюда, - сказал Сережка, подводя девушку к ризнице. - Я не пойду: заставит дрова колоть. Не терпит, когда у меня руки пустые. Не понимает, что человеку поразмышлять нужно.
Дверь и окно сторожихиного жилья глядели в монастырскую стену, в закуток, заваленный дровами. Дальше вдоль стены шел огород, морковь там росла, лук, укроп и картошка. За огородом, в тени шершавой березы, стоял то ли сарай, то ли будка.
Девушка постучала.
- Ты иди, - сказал ей Сережка. - Глухая она.
Девушка отворила дверь. Ее обдало запахом чистого жилья. Прямо у дверей эмалевой глыбой сверкал холодильник. Городские стулья жидконого толпились возле тяжелого стола с клиньями, каких уже мало по деревням осталось. За ситцевой занавеской, отделявшей часть комнаты, кто-то грозно храпел.
Злодей рыкнул. Он оглядывался не страшась, даже с некоторой наглинкой.
- Сильва! - раздался из-за занавески старческий голос. - Ты, окаянная?
Злодей рявкнул погромче.
- Нет, не Сильва. Однакось Злодей...
Занавеска раздвинулась. На кровати, свесив сухие ноги, сидела старуха. Старухи просыпаются сразу, не замечая перехода от сна к яви.
- Ты чего, дочка? - спросила она.
Девушка извинилась громко, как раз для старухиных глухих ушей.
- А я не спала, так лежала, для ног. - Старуха засмеялась, прикрыв беззубый рот ладошкой. Она веселилась, поправляя юбку на сухих коленях, посверкивая на девушку слезящимися от смеха глазами. - А я и не сплю храплю. Как лягу, так и храплю. Пастень на меня наседает.
- Кто? - спросила девушка.
- Пастень. У него тела нету, а вес есть. Как насядет, сразу почувствуешь, тут и спрашивай: "К худу или к добру?" Ответит: "К худу", значит, опасайся. Ответит: "К добру", - живи не страшась. Вот я и храплю. Не люблю я этого. А Сережка, бес, порицает... Ты не видела Сережку, где он там шляется?
- Он размышляет.
- Пусть размышляет. Дрова я с него спрошу... А Злодей-то, Злодей, смотри, к твоей ноге жмется. Совесть в нем, что ли, проснулась? Он хороший пес, только хозяина ему нету. Я бы себе взяла, да Сильва у меня.
Старуха принялась ругать Сильву, обвиняя ее в грехах и дурных наклонностях, происходящих от Сильвиной доброты и безответности.
- Всю окрестность своими страшными щенятами засорила. По деревням погляди. Как страшной, значит, Сильвин.
- И Злодей? - спросила девушка.
- Не-е, Злодей не тутошний. Такого даже Сильва родить не смогла бы. Разговаривая, старуха встала с кровати, открыла холодильник, налила молока в стакан и поставила на стол. - Пей садись молоко-то.
- Хорошо тут, - сказала девушка.
Старуха привычно кивнула.
- Дочка моя холодильник вот подарила, а молоко я у Насти беру. Дочка из Ленинграда приедет: "Ах-ох! Новгородская земля! Новгородская земля! Мама, ты счастливая, в архитектурном памятнике живешь!" Ты чего, дочка, зашла-то?
- Ночевать попроситься.
- А не-е... Ко мне не просись - глаз не сомкнешь, храплю я. Сережка, бес, говорит - концертно храплю. Ты иди в будку ночуй, к Сережке. Там раскладушка дочкина есть. Когда приезжает, там спит. - Старуха полезла в холодильник, нашарила там кусок обветренной колбасы, бросила Злодею.
Злодей отвернулся.
- Зажравши, - сказала старуха. - Экскурсанты по берегу ходят, бесы, он среди них зажравши.
- Съешь, - сказала девушка.
Злодей послушался, проглотил кусок, громко икнув.
Старуха посмотрела на него, головой покачала, на девушку перевела взгляд.
- Куда ж ты его возьмешь-то? На что он тебе?
- Я не думала... - Девушка уставилась на Злодея и засмеялась, словно заскакали тугие мячики.
- Не думала, - забрюзжала старуха. - Глазищи-то распустила на все стороны... Сережку покличь, скажи ему, бесу, чтобы шел молоко пить.
Сережка ждал девушку за углом.
- Иди молоко пей.
- Да не хочу я. Ко мне отфутболила? Я так и думал. У меня в будке мамина раскладушка стоит...
Сережка был не один, за его спиной возвышалась костистая фигура начальника. Друг на друга они не смотрели - произошел между ними мужской разговор.
- Мерзавец, - сказал начальник, глядя через Сережкину голову на Злодея.
Злодей рванулся к нему, но Сережка дорогу загородил.
- Дышите носом - собаки этого запаха не переваривают.
- Было. За консультацию выпили... не верю я модернистам, этим художникам, которые с бородами... И не держите собаку, пусть ест. Меня все едят, потому что я не могу сказать твердо "нет".
Начальник устремил взор в свое недалекое прошлое, на тот роковой перекресток, где судьба перевела стрелку его жизни на другой путь.
1 2 3 4 5 6 7