Погодин Радий Петрович
Время говорит - пора
Радий Петрович ПОГОДИН
ВРЕМЯ ГОВОРИТ: ПОРА
1
В шесть утра будильник вздрагивает, щёлкает слегка, словно барабанщик пробует палочки, и начинает выбивать дробь. За стенами просыпаются другие будильники.
Зовут будильники, торопят.
Люди сбрасывают одеяла, потягиваются, спешат на кухню к водопроводному крану.
В шесть часов встают взрослые. Это их время. Ребята могут спать сколько влезет. Наступило лето.
Ребят в квартире трое: Борька, по прозвищу Брысь, Володька Глухов и Женька Крупицын.
Борька вскочил сразу. Он всегда поднимался со взрослыми. Размахивая полотенцем, выбегал на кухню, но там уже хозяйничала ткачиха Марья Ильинична. Её чайник весело пускал пар к потолку. Другой сосед фрезеровщик Крупицын - стоял около раковины, чистил зубы. Крупицын скосил на Борьку глаза, пожал плечами.
- Я же сразу встал с будильником, - сокрушённо признался Борька. - Я самым первым хотел.
Марья Ильинична добродушно усмехнулась:
- Поработаешь с наше, тогда и будешь вставать самым первым. Время у тебя в душе поселится.
Борька устроился у раковины. Он любил энергичный ритм утра и холодную воду спросонья. Но его гоняли всегда:
- Брысь!
- Пусти-ка...
- Дай лицо сполоснуть...
Борька огрызался:
- А я что, немытый должен? Мне тоже надо...
Мыльные струйки текли у него по спине. Он норовил ухватить пригоршню воды и всегда врал:
- Ой, глаза щиплет!
Это очень приятно - толкаться у раковины. Будто сам спешишь куда-то, будто и тебе некогда. Лишь одной соседке, Крупицыной, Борька уступал раковину беспрекословно.
- Не понимаю, - ворчала она, придерживая полы цветастого халата. - И чего он здесь крутится, толчётся под ногами! Бестолковый какой-то... Ну ладно, мойся, мойся. Я обожду. Мне ведь спешить некуда. Тебе ведь нужно быстрее.
Зато очень весело становилось, когда на кухню выскакивал Глеб. Из взрослых он вставал самым последним. Он прихлопывал будильник подушкой и настойчиво вылёживал, пока Марья Ильинична или кто-нибудь другой из соседей не стаскивал с него простыню.
Глеб был мускулистый, будто сплетён из тугих канатов. Он намазывал Борьку мыльной пеной, щекотал его под мышками, сам смеялся, фырчал и отдувался, как морж. Потом он растягивал тугие резинки эспандера и грохотал двухпудовой гирей.
Почти все жильцы завтракали на кухне. Глеб подкладывал Борьке куски колбасы и изрекал с набитым ртом:
- Ешь, Брысь. Лучше переспать, чем недоесть.
Крупицын покидал квартиру первым. Он работал в исследовательском институте в экспериментальном цехе. Ходил на работу с портфелем. В нём были батон и бутылка кефира. Следом за ним отправлялись Борькин отец шофёр и муж Марьи Ильиничны - строитель.
В семь часов взрослых в квартире не оставалось. Квартирой завладевала тягучая тишина, и Борьке казалось, что он опоздал куда-то. Вздыхая, он принимался за уборку.
В комнате слегка пахнет бензином. На стене - фотографии всех отцовских машин. На буфете, рядом с чайным сервизом, лежит замысловатая стальная деталь - лекало. Борькина мать сделала её своими руками, когда ещё училась в школе ФЗО. Мать бережёт лекало, чистит его шкуркой и скорее готова расстаться с сервизом, нежели с ним.
Убирая комнату, Борька грохотал стульями, чтобы загнать тишину в угол.
Но она не сдавалась. Только часы могли бороться с тишиной. Они тикали во всех комнатах, словно оповещая, что здесь живут рабочие люди, что ушли они по своим делам и вернутся в положенный срок.
2
Летние каникулы выдули Борькиных сверстников из города. Опустели дворы, и не с кем играть. Борькин отец скоро погонит машины в казахскую степь. Борька поедет с ним. А пока скучно.
Борька глазел по сторонам, толкался у прохожих под ногами и, не моргнув, переходил самые бойкие перекрёстки.
На проспекте Огородникова, что ведёт в порт, Борька встретил соседа Женьку Крупицына. Женька шагал, как страус, прилаживаясь к походке долговязого парня в белоснежной рубашке.
Долговязый шёл - плащ через плечо, руки в карманах. Он ни на кого не глядел, словно был самым главным на улице.
Женька ел парня глазами и от волнения глотал слюну. Заметив Борьку, он подмигнул - вот, мол, какой у меня друг. Женька старался смотреть на прохожих вприщур, словно были они далеко-далеко или даже где-то под ним. Борька побежал рядом и всё удивлялся: что это с Женькой творится? А может быть, Жёнькин друг и верно важная птица.
Борька поотстал и попробовал шагать на манер долговязого парня. Он засунул руки в карманы и пошёл, напружинивая икры, словно поднимался по ступенькам. Для убедительности он выпятил нижнюю губу и свёл брови над переносьем. Прохожие стали оборачиваться, а какие-то две девчонки обхихикали его моментально. Борька разозлился, пнул полосатую кошку, посмевшую выскочить из парадной, и с достоинством принял на себя грозный взгляд толстой дворничихи.
Дворничиха погрозила Борьке пальцем-сарделькой, уселась на грузовой мотороллер и покатила на нём в подворотню. Красный трескучий мотороллер тащил не только дворничихин центнер, но ещё и платформу песка в придачу.
Девчонки, им только и дела - смеяться, фыркнули в кулаки и помчались через дорогу.
- Граждане, обратите внимание на этих весёлых школьниц. Они нарушают правила уличного движения.
Девчонки метнулись обратно на тротуар. Они лишь сейчас заметили милиционера с радиорупором на груди. Но... милиционер поднял руку. Справа и слева остановились машины. Посередине улицы, по белой осевой черте, летела к перекрёстку "скорая помощь".
"Дорогу!.. Дорогу! - кричали сирены. - Нужно обогнать беду!"
В конце улицы "скорая помощь" затормозила и плавно въехала в подворотню высокого дома, одетого в леса.
Борька забыл про девчонок, про кошку, про дворничиху на мотороллере, про милиционера с радиорупором. Борька уже бежал к блестящему лимузину, к сосредоточенным людям в белых халатах. Ему хотелось хоть чём-то помочь. И, когда мимо него проносили больного, он придержал носилки за край. У больного были редкие волосы и запавшие, оловянные от страха глаза. Борька узнал его.
- Это Глухов! - крикнул он. - Володькин отец!
Снова взревел не остывший мотор. Машина вынеслась на осевую черту.
3
Говорили, что у Володькиного отца золотые руки. Говорили, что построят когда-нибудь музей, где главным экспонатом будут руки рабочего, отлитые из вечного металла, из платины.
Умерла Володькина мать, и отец стал глушить тоску водкой. Сначала пил робко. Поворачивал портрет жены лицом к стене и только тогда доставал поллитровку. Первую рюмку он выпивал торопясь, стоя, будто боялся, что отнимут. Нюхал хлеб и начинал плакать.
- Один, - бормотал он, размазывая слёзы. - Один-одинёшенек. Предала ты меня, бросила.
1 2 3 4 5 6