Через три дня наступило трагическое двадцать восьмое сентября».
Глава 4
ДОПРОС У ПРОКУРОРА
Обитатель 38-й камеры сидел на табурете и читал. А может, просто задумался с книгой на коленях и не слышал, как в конце коридора, где железная решетка отделяет эту часть тюрьмы от лестничной клетки, кто-то прокричал: «Ежи Па-вельский — в канцелярию». Только поворот ключа в замке и открывающаяся дверь обратили на себя его внимание.
— Вас требуют в канцелярию, — сказал надзиратель.— Выходите.
Арестант закрыл книгу, встал и вышел в коридор. Пришлось задержаться у решетки, где ждал уже другой тюремный служащий. Приоткрылась небольшая дверца, и в сопровождении нового конвоира Ежи Павельский спустился по лестнице. Еще одна решетка — и они вышли наружу, а затем направились в стоявшее рядом большое здание. Здесь размещались тюремная канцелярия и мастерские, где работали заключенные, уже получившие срок или те, у кого на дверях не было красной таблички с буквой «И».
Конвоир ввел арестованного в одну из комнат, перекинулся парой слов с находившимся там служащим и сказал Па-вельскому:
— Пошли дальше.
Они поднялись на второй этаж. Решеток между этажами и коридорами в этом здании не было. Направились в ту часть здания, где было множество дверей. Конвоир объяснил Па-
вельскому, что это в комнаты, где адвокаты встречаются с клиентами или происходят свидания «без решеток».
— У меня же нет адвоката,— удивился помреж.
— Когда прокуроры приезжают в тюрьму, чтобы допросить кого-нибудь из подследственных, они тоже этими комнатами пользуются. Я веду вас к прокурору Ясёле.
— Это тот, что меня два раза допрашивал?
— Откуда мне знать, кто вас допрашивал?
— Такой чернявый, высокий. С маленькими усиками.
— Тот самый. Прокурор Ришард Ясёла.
Конвоир остановился у номера 112 и постучал. Услышав в ответ «войдите», открыл дверь, пропустил вперед арестанта и вошел сам. Доложил, как полагается по инструкции:
— Пан прокурор, докладывает охранник Каминский. Заключенный Ежи Павельский, согласно приказу, доставлен. Отделение десятое, камера тридцать восьмая.
— Спасибо, когда надо будет отправить арестованного в камеру, я вас вызову. Можете идти.
Конвоир щелкнул каблуками и вышел.
— Садитесь, пожалуйста.— Прокурор показал на стоявший напротив единственный стул. Пододвинул пачку сигарет и спички.— Может быть, закурите?
— Спасибо, не курю. Еще с тех времен, когда у меня был голос.— Павельский сел на указанное ему место.
Прокурор вынул из кожаного портфеля серую папку с делом. Арестант успел прочесть надпись:
«Дело Ежи Павельского. Статья 225 пункт 1 уголовного кодекса».
Папка была объемистая. Прокурор перелистал бумаги и выбрал несколько рукописных листов. Павельский узнал свой почерк. Это он писал в камере по указанию прокурора.
— Я прочитал ваше сочинение,— сказал прокурор.— И сразу же должен разъяснить одно недоразумение.
— Слушаю, пан прокурор.
— Из этого документа следует, что милиция и прокурор предубеждены против вас, держат под арестом, располагая самыми пустячными уликами. Вы даже перечислили эти улики и насчитали их четыре. И все, по вашему мнению, не имеют
значения.
Арестованный молчал.
— Милиция и прокуратура вовсе не ставят целью губить людей или держать их за решеткой. Ни я, ни капитан Лапин-ский из Варшавского управления милиции, который вел ваше дело, ничего против вас не имеем. Я вовсе не заинтересо-
ван в том, чтобы вам вынесли смертный приговор. Совершено убийство. Вероломное убийство. Преступник не решился выстрелить сам. Для убийства использовал другое лицо, женщину, которая была в близких отношениях с убитым. Уже это говорит о изощренном коварстве преступника. Такому нет места в обществе. Задача милиции и моя — тщательно расследовать дело и передать в суд. Мы готовы вас выслушать. Изучим все детали, которые могут навести на след... Если же есть какие-либо смягчающие обстоятельства, прошу о них сообщить...
— Я по убивал! Коварство преступника не только в том, что Зарембу сразила пуля, выпущенная его любовницей. Оно еще и в том, что я, невиновный, сижу в тюрьме и мне грозит смертная казнь.
Оставив без ответа слова Павельского, прокурор продолжал:
— Я внимательно прочел то, что вы написали. Надо признать, пережитая вами после потери голоса трагедия, разлад в семье — все это до некоторой степени смягчающие обстоятельства. Составляя обвинительный акт, я приобщу ваши письма к делу, чтобы ознакомить с ними суд. Если б еще во время ссоры, выйдя из себя, вы посягнули на жизнь жены. Это было б убийство в состоянии аффекта. Но понимаете ли вы, что лишили жизни человека, который, как видно из ваше-то письма, был абсолютно невиновен? Для этого поступка я,
увы, не нахожу смягчающих вину обстоятельств.
— Выходит, раз я не в ладах с женой, то и Зарембу убил,— с сарказмом заметил Павельский.— Убил с умыслом, потому что сразу вызвал «скорую помощь» и милицию. Это я слышал еще на допросах в милиции. Капитан Лапинский времени не пожалел. Подробно разъяснил мне двести двадцать пятую статью уголовного кодекса и сообщил, что смертная казнь совершается в Польше через повешение. Спасибо, пан прокурор. Заранее знаю, что вы скажете. Я невиновен, но доказать не могу и потому мне придется висеть. Во славу правосудия, прокуратуры и милиции.
— Будьте любезны, успокойтесь,— сухо перебил прокурор.— На меня такие штучки не действуют. Они для меня не новость. Я приехал в тюрьму, чтобы дать вам еще один шанс. Отрицая свою вину, вы себя окончательно губите. Повторяю, против вас столько улик, что составить обвинительное заключение и передать дело в суд труда не составляет. Если есть хоть что-нибудь в вашу пользу, я хочу об этом знать.
— Вы по-прежнему не верите в мою невиновность.
— Конечно, не верю. Никто здравомыслящий в это не поверит.
— И все-таки я невиновен.
— Вы вправе защищать себя, как считаете нужным. Можете лгать, отказаться от показаний, обвинять других. Короче говоря, подозреваемому в убийстве все дозволяется. Но вы же интеллигентный человек. У вас было время подумать о своем положении. Довольно этого бессмысленного запирательства.
— Вы хотите, чтобы я сознался в преступлении, которого не совершал?
— Вы писали о четырех, как полагаете, «доводах» милиции против вас. Это улики еще не самые серьезные. Если б только они, я не посчитал бы дело законченным. Как знать, может, всерьез засомневался бы, подписывая ордер на арест. Но есть куда более тяжкие улики.
— Какие? — удивился арестованный.
— Мы изучили всю жизнь Мариана Зарембы. Не переоцениваем значения всякого рода мелочей и против вас отнюдь не предубеждены. Биография Зарембы, которая у меня в деле, куда подробнее рассказанной вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Глава 4
ДОПРОС У ПРОКУРОРА
Обитатель 38-й камеры сидел на табурете и читал. А может, просто задумался с книгой на коленях и не слышал, как в конце коридора, где железная решетка отделяет эту часть тюрьмы от лестничной клетки, кто-то прокричал: «Ежи Па-вельский — в канцелярию». Только поворот ключа в замке и открывающаяся дверь обратили на себя его внимание.
— Вас требуют в канцелярию, — сказал надзиратель.— Выходите.
Арестант закрыл книгу, встал и вышел в коридор. Пришлось задержаться у решетки, где ждал уже другой тюремный служащий. Приоткрылась небольшая дверца, и в сопровождении нового конвоира Ежи Павельский спустился по лестнице. Еще одна решетка — и они вышли наружу, а затем направились в стоявшее рядом большое здание. Здесь размещались тюремная канцелярия и мастерские, где работали заключенные, уже получившие срок или те, у кого на дверях не было красной таблички с буквой «И».
Конвоир ввел арестованного в одну из комнат, перекинулся парой слов с находившимся там служащим и сказал Па-вельскому:
— Пошли дальше.
Они поднялись на второй этаж. Решеток между этажами и коридорами в этом здании не было. Направились в ту часть здания, где было множество дверей. Конвоир объяснил Па-
вельскому, что это в комнаты, где адвокаты встречаются с клиентами или происходят свидания «без решеток».
— У меня же нет адвоката,— удивился помреж.
— Когда прокуроры приезжают в тюрьму, чтобы допросить кого-нибудь из подследственных, они тоже этими комнатами пользуются. Я веду вас к прокурору Ясёле.
— Это тот, что меня два раза допрашивал?
— Откуда мне знать, кто вас допрашивал?
— Такой чернявый, высокий. С маленькими усиками.
— Тот самый. Прокурор Ришард Ясёла.
Конвоир остановился у номера 112 и постучал. Услышав в ответ «войдите», открыл дверь, пропустил вперед арестанта и вошел сам. Доложил, как полагается по инструкции:
— Пан прокурор, докладывает охранник Каминский. Заключенный Ежи Павельский, согласно приказу, доставлен. Отделение десятое, камера тридцать восьмая.
— Спасибо, когда надо будет отправить арестованного в камеру, я вас вызову. Можете идти.
Конвоир щелкнул каблуками и вышел.
— Садитесь, пожалуйста.— Прокурор показал на стоявший напротив единственный стул. Пододвинул пачку сигарет и спички.— Может быть, закурите?
— Спасибо, не курю. Еще с тех времен, когда у меня был голос.— Павельский сел на указанное ему место.
Прокурор вынул из кожаного портфеля серую папку с делом. Арестант успел прочесть надпись:
«Дело Ежи Павельского. Статья 225 пункт 1 уголовного кодекса».
Папка была объемистая. Прокурор перелистал бумаги и выбрал несколько рукописных листов. Павельский узнал свой почерк. Это он писал в камере по указанию прокурора.
— Я прочитал ваше сочинение,— сказал прокурор.— И сразу же должен разъяснить одно недоразумение.
— Слушаю, пан прокурор.
— Из этого документа следует, что милиция и прокурор предубеждены против вас, держат под арестом, располагая самыми пустячными уликами. Вы даже перечислили эти улики и насчитали их четыре. И все, по вашему мнению, не имеют
значения.
Арестованный молчал.
— Милиция и прокуратура вовсе не ставят целью губить людей или держать их за решеткой. Ни я, ни капитан Лапин-ский из Варшавского управления милиции, который вел ваше дело, ничего против вас не имеем. Я вовсе не заинтересо-
ван в том, чтобы вам вынесли смертный приговор. Совершено убийство. Вероломное убийство. Преступник не решился выстрелить сам. Для убийства использовал другое лицо, женщину, которая была в близких отношениях с убитым. Уже это говорит о изощренном коварстве преступника. Такому нет места в обществе. Задача милиции и моя — тщательно расследовать дело и передать в суд. Мы готовы вас выслушать. Изучим все детали, которые могут навести на след... Если же есть какие-либо смягчающие обстоятельства, прошу о них сообщить...
— Я по убивал! Коварство преступника не только в том, что Зарембу сразила пуля, выпущенная его любовницей. Оно еще и в том, что я, невиновный, сижу в тюрьме и мне грозит смертная казнь.
Оставив без ответа слова Павельского, прокурор продолжал:
— Я внимательно прочел то, что вы написали. Надо признать, пережитая вами после потери голоса трагедия, разлад в семье — все это до некоторой степени смягчающие обстоятельства. Составляя обвинительный акт, я приобщу ваши письма к делу, чтобы ознакомить с ними суд. Если б еще во время ссоры, выйдя из себя, вы посягнули на жизнь жены. Это было б убийство в состоянии аффекта. Но понимаете ли вы, что лишили жизни человека, который, как видно из ваше-то письма, был абсолютно невиновен? Для этого поступка я,
увы, не нахожу смягчающих вину обстоятельств.
— Выходит, раз я не в ладах с женой, то и Зарембу убил,— с сарказмом заметил Павельский.— Убил с умыслом, потому что сразу вызвал «скорую помощь» и милицию. Это я слышал еще на допросах в милиции. Капитан Лапинский времени не пожалел. Подробно разъяснил мне двести двадцать пятую статью уголовного кодекса и сообщил, что смертная казнь совершается в Польше через повешение. Спасибо, пан прокурор. Заранее знаю, что вы скажете. Я невиновен, но доказать не могу и потому мне придется висеть. Во славу правосудия, прокуратуры и милиции.
— Будьте любезны, успокойтесь,— сухо перебил прокурор.— На меня такие штучки не действуют. Они для меня не новость. Я приехал в тюрьму, чтобы дать вам еще один шанс. Отрицая свою вину, вы себя окончательно губите. Повторяю, против вас столько улик, что составить обвинительное заключение и передать дело в суд труда не составляет. Если есть хоть что-нибудь в вашу пользу, я хочу об этом знать.
— Вы по-прежнему не верите в мою невиновность.
— Конечно, не верю. Никто здравомыслящий в это не поверит.
— И все-таки я невиновен.
— Вы вправе защищать себя, как считаете нужным. Можете лгать, отказаться от показаний, обвинять других. Короче говоря, подозреваемому в убийстве все дозволяется. Но вы же интеллигентный человек. У вас было время подумать о своем положении. Довольно этого бессмысленного запирательства.
— Вы хотите, чтобы я сознался в преступлении, которого не совершал?
— Вы писали о четырех, как полагаете, «доводах» милиции против вас. Это улики еще не самые серьезные. Если б только они, я не посчитал бы дело законченным. Как знать, может, всерьез засомневался бы, подписывая ордер на арест. Но есть куда более тяжкие улики.
— Какие? — удивился арестованный.
— Мы изучили всю жизнь Мариана Зарембы. Не переоцениваем значения всякого рода мелочей и против вас отнюдь не предубеждены. Биография Зарембы, которая у меня в деле, куда подробнее рассказанной вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42