Он был сорван вашей командой, которая вела себя по-хулигански.
– Может быть, кто-либо из наших игроков все-таки вам понравился?
– Никто и не мог понравиться: все вели себя как хулиганы.
– Что, и вратарь?
– Отъявленный хулиган!
На первый взгляд странно: интеллигентный, выдержанный человек – и такая непреклонная резкость. Но Аркадьев держался именно так, как и должен был держаться: он говорил правду, нисколько не заботясь ни о «протоколе», ни о том, как могут «раздолбать» его в газетах репортеры, не сделает ли замечание спортивное или дипломатическое начальство за «бестактность» и «нагнетание страстей». Куда как просто: желанная ничья в кармане, зачем оглядываться? Глядишь, когда-нибудь снова придется играть на том же стадионе, и лучше оставить о себе приятное впечатление – пригодится. Так и поступают тренеры, тертые калачи. Давно стало обыкновением играть в светскость, отпускать комплименты противнику, благо это ничего не стоит, а преувеличение его достоинств небесполезно – красивее будет выглядеть победа. Аркадьев же со своим честным интервью выглядел человеком не от сего футбольного мира.
Мне немало порассказывал об Аркадьеве Юрий Николаевич Ходотов, некогда тренировавший сталинградский «Трактор». Тут любопытно, что Юрий Николаевич – сын известного русского драматического актера Николая Ходотова, а Борис Андреевич – сын Андрея Аркадьева, тоже петербуржца, тоже актера, игравшего первые роли в театре Коммиссаржевской. Не знаю, сказывалось ли совпадение, но Ходотов о Борисе Андреевиче отзывался не иначе как с нежностью.
Я вообще не встречал людей, которые не испытывали бы к Аркадьеву уважения. Толкуя однажды с тренерами В. Лобановским и О. Базилевичем в разгаре их быстро вспыхнувшей славы, спросил: «Есть ли тренер, которого вы признаете?» – и они чуть ли не в один голос, как-то заерзав по-школьнически, выговорили: «А как же! Аркадьев, Борис Андреевич!»
Бывало, кто-то скопирует аркадьевское легкое заикание, гримасу, словечко, но и в этом обязательно проглядывали бережность и почтительность. Каждый, кто состоял под его началом, кто просто его слушал, зазубривал на всю жизнь аркадьевские афоризмы и при удобном случае, гордясь, что узнал их из первых уст, пересказывал другим. От нескольких людей, уже седовласых, слышал я рассказы о том, как они, будучи молоденькими футболистами, удостаивались чести быть приглашенными Аркадьевым полюбоваться солнечным восходом или закатом.
Аркадьева на поле я не застал. А было любопытно узнать, какой он игрок. Расспрашивал Николая Петровича Старостина. Он говорил, и улыбка не сходила с его лица – ему было приятно вспоминать далекое былое.
– Меня, правого крайнего, он, левый полузащитник, не раз держал. Жестко играл, хорошо бегал, высоко поднимая колени. Бывало, сталкивались, что-то он мне намеревался сказать в пылу, но, так как он слегка заикался, я отбегал, не дождавшись, и так и не узнал его мнения о наших молодых единоборствах. А позже, точно так же, как я считал для себя невозможным пропустить хотя бы одну игру Григория Федотова, всегда нетерпеливо, с предвкушением чего-то нового, стремился на каждое выступление Аркадьева на тренерских конференциях, изучал его статьи, его учебник. Культурный, дальновидный человек, ему очень многим обязан наш футбол!
Это свидетельство человека самостоятельного ума, превзошедшего за свое, шутка сказать, более чем семидесятилетнее служение футболу, кажется, все, что он способен предложить, само по себе красноречиво. В нем промелькнул любопытный штрих: «Бегал, высоко поднимая колени». И не только от того ли так бегал Аркадьев, что в юные его годы учились бегу «классическому»?
Аркадьев держался особняком. Он был церемонен, чувствовалось, что с младенчества подвергался хорошему воспитанию. Будучи простым, доступным, готовым выслушать любого, кто его остановит, он в то же время оставался вне суеты, панибратства и говорливости футбольного мирка, по подтрибунным коридорам проходил не задерживаясь, с высоко поднятой головой. Он умолкал и тушевался, если вокруг него возникал водоворот спора и криков вперебивку, старался, не прощаясь, «по-английски», невидимо исчезнуть. Впрочем, к нему особенно и не лезли с расспросами, как к другим знаменитостям. По-моему, знали, что к Аркадьеву грешно обращаться по пустякам: его обособленность, молчаливость воспринимались как состояние человека, погруженного в размышления, мешать которому не следует.
Так как же все-таки получилось, что он жизнь свою посвятил футболу?
Почему-то на меня произвело впечатление, что Аркадьев родился в том же, 1899 году, что и Хемингуэй. И когда я читал об увлечении писателя теннисом, боксом, лыжами, о том, как интересовали его люди спорта, то думал, что и его одногодок Аркадьев, должно быть, испытал точно то же притяжение, точно то же пристрастие. Спорт был молод в начале двадцатого века, он сам по себе был открытием, обещал дальнейшие открытия, был занятием с будущим.
В конце концов я не удержался и спросил Бориса Андреевича, что называется, в лоб: почему он оказался в спорте? И он ответил мне с той же прямотой, нисколько не удивившись вопросу.
– Я из того поколения, для которого в названии «физическая культура» слово «культура» стояло на первом месте.
Так, вместе с братом-близнецом Виталием, в будущем замечательным тренером по фехтованию, Борис Андреевич совершенно естественно по зову сердца и ума оказался на стадионе среди людей, тянущихся к культуре физической, желающих ее постичь, сделался одним из спортивных первооткрывателей. Он и сам всю жизнь до старости являл собой образ человека культурного физически: круглый год загорелый, солнцепоклонник, следил за походкой и выправкой, прямой, с развернутыми плечами, убежденный враг спиртного и курения.
Для него футбольный пейзаж с небом разным в разные дни, с магическим овалом стадионного амфитеатра, заполненного толпой, люди футбола, простые и сложные, их молодые, смелые, рискованные движения, таинства и закономерности игры, – все это не стало шагом в сторону от сложившейся сызмальства, в родительском доме, близости к театру, поэзии, живописи, природе. Культура физическая, культура со своей красотой и драматизмом, культура новая, развивающаяся, ценимая людьми, где сколько угодно точек для приложения ума, воображения, честного труда, увлекла и захватила.
Когда слышу или читаю: «Команды под руководством Аркадьева шесть раз становились чемпионами страны», для меня это если не пустой звук, то уж, во всяком случае, не характеристика, а одна из подробностей. Когда говорят или пишут «мыслитель, философ», то применительно к футболу это непривычно, но к сути ближе. Кстати, сам Аркадьев не раз давал понять нам, журналистам, как важен выбор выражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– Может быть, кто-либо из наших игроков все-таки вам понравился?
– Никто и не мог понравиться: все вели себя как хулиганы.
– Что, и вратарь?
– Отъявленный хулиган!
На первый взгляд странно: интеллигентный, выдержанный человек – и такая непреклонная резкость. Но Аркадьев держался именно так, как и должен был держаться: он говорил правду, нисколько не заботясь ни о «протоколе», ни о том, как могут «раздолбать» его в газетах репортеры, не сделает ли замечание спортивное или дипломатическое начальство за «бестактность» и «нагнетание страстей». Куда как просто: желанная ничья в кармане, зачем оглядываться? Глядишь, когда-нибудь снова придется играть на том же стадионе, и лучше оставить о себе приятное впечатление – пригодится. Так и поступают тренеры, тертые калачи. Давно стало обыкновением играть в светскость, отпускать комплименты противнику, благо это ничего не стоит, а преувеличение его достоинств небесполезно – красивее будет выглядеть победа. Аркадьев же со своим честным интервью выглядел человеком не от сего футбольного мира.
Мне немало порассказывал об Аркадьеве Юрий Николаевич Ходотов, некогда тренировавший сталинградский «Трактор». Тут любопытно, что Юрий Николаевич – сын известного русского драматического актера Николая Ходотова, а Борис Андреевич – сын Андрея Аркадьева, тоже петербуржца, тоже актера, игравшего первые роли в театре Коммиссаржевской. Не знаю, сказывалось ли совпадение, но Ходотов о Борисе Андреевиче отзывался не иначе как с нежностью.
Я вообще не встречал людей, которые не испытывали бы к Аркадьеву уважения. Толкуя однажды с тренерами В. Лобановским и О. Базилевичем в разгаре их быстро вспыхнувшей славы, спросил: «Есть ли тренер, которого вы признаете?» – и они чуть ли не в один голос, как-то заерзав по-школьнически, выговорили: «А как же! Аркадьев, Борис Андреевич!»
Бывало, кто-то скопирует аркадьевское легкое заикание, гримасу, словечко, но и в этом обязательно проглядывали бережность и почтительность. Каждый, кто состоял под его началом, кто просто его слушал, зазубривал на всю жизнь аркадьевские афоризмы и при удобном случае, гордясь, что узнал их из первых уст, пересказывал другим. От нескольких людей, уже седовласых, слышал я рассказы о том, как они, будучи молоденькими футболистами, удостаивались чести быть приглашенными Аркадьевым полюбоваться солнечным восходом или закатом.
Аркадьева на поле я не застал. А было любопытно узнать, какой он игрок. Расспрашивал Николая Петровича Старостина. Он говорил, и улыбка не сходила с его лица – ему было приятно вспоминать далекое былое.
– Меня, правого крайнего, он, левый полузащитник, не раз держал. Жестко играл, хорошо бегал, высоко поднимая колени. Бывало, сталкивались, что-то он мне намеревался сказать в пылу, но, так как он слегка заикался, я отбегал, не дождавшись, и так и не узнал его мнения о наших молодых единоборствах. А позже, точно так же, как я считал для себя невозможным пропустить хотя бы одну игру Григория Федотова, всегда нетерпеливо, с предвкушением чего-то нового, стремился на каждое выступление Аркадьева на тренерских конференциях, изучал его статьи, его учебник. Культурный, дальновидный человек, ему очень многим обязан наш футбол!
Это свидетельство человека самостоятельного ума, превзошедшего за свое, шутка сказать, более чем семидесятилетнее служение футболу, кажется, все, что он способен предложить, само по себе красноречиво. В нем промелькнул любопытный штрих: «Бегал, высоко поднимая колени». И не только от того ли так бегал Аркадьев, что в юные его годы учились бегу «классическому»?
Аркадьев держался особняком. Он был церемонен, чувствовалось, что с младенчества подвергался хорошему воспитанию. Будучи простым, доступным, готовым выслушать любого, кто его остановит, он в то же время оставался вне суеты, панибратства и говорливости футбольного мирка, по подтрибунным коридорам проходил не задерживаясь, с высоко поднятой головой. Он умолкал и тушевался, если вокруг него возникал водоворот спора и криков вперебивку, старался, не прощаясь, «по-английски», невидимо исчезнуть. Впрочем, к нему особенно и не лезли с расспросами, как к другим знаменитостям. По-моему, знали, что к Аркадьеву грешно обращаться по пустякам: его обособленность, молчаливость воспринимались как состояние человека, погруженного в размышления, мешать которому не следует.
Так как же все-таки получилось, что он жизнь свою посвятил футболу?
Почему-то на меня произвело впечатление, что Аркадьев родился в том же, 1899 году, что и Хемингуэй. И когда я читал об увлечении писателя теннисом, боксом, лыжами, о том, как интересовали его люди спорта, то думал, что и его одногодок Аркадьев, должно быть, испытал точно то же притяжение, точно то же пристрастие. Спорт был молод в начале двадцатого века, он сам по себе был открытием, обещал дальнейшие открытия, был занятием с будущим.
В конце концов я не удержался и спросил Бориса Андреевича, что называется, в лоб: почему он оказался в спорте? И он ответил мне с той же прямотой, нисколько не удивившись вопросу.
– Я из того поколения, для которого в названии «физическая культура» слово «культура» стояло на первом месте.
Так, вместе с братом-близнецом Виталием, в будущем замечательным тренером по фехтованию, Борис Андреевич совершенно естественно по зову сердца и ума оказался на стадионе среди людей, тянущихся к культуре физической, желающих ее постичь, сделался одним из спортивных первооткрывателей. Он и сам всю жизнь до старости являл собой образ человека культурного физически: круглый год загорелый, солнцепоклонник, следил за походкой и выправкой, прямой, с развернутыми плечами, убежденный враг спиртного и курения.
Для него футбольный пейзаж с небом разным в разные дни, с магическим овалом стадионного амфитеатра, заполненного толпой, люди футбола, простые и сложные, их молодые, смелые, рискованные движения, таинства и закономерности игры, – все это не стало шагом в сторону от сложившейся сызмальства, в родительском доме, близости к театру, поэзии, живописи, природе. Культура физическая, культура со своей красотой и драматизмом, культура новая, развивающаяся, ценимая людьми, где сколько угодно точек для приложения ума, воображения, честного труда, увлекла и захватила.
Когда слышу или читаю: «Команды под руководством Аркадьева шесть раз становились чемпионами страны», для меня это если не пустой звук, то уж, во всяком случае, не характеристика, а одна из подробностей. Когда говорят или пишут «мыслитель, философ», то применительно к футболу это непривычно, но к сути ближе. Кстати, сам Аркадьев не раз давал понять нам, журналистам, как важен выбор выражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104