При них я снова заряжал жерлицу, и она безо всякого усилия срабатывала, едва я пальцами слегка натягивал леску. Надеюсь, что среди читателей найдутся более сведущие в этом вопросе люди и объяснят мне рассказанные случаи.
Очень перспективными для уженья судака по последнему льду местами будут значительные площади со средней глубиной естественные расширения притоков. Они схожи с омутами на небольших равнинных речушках, где вслед за перекатом или просто сузившимися берегами следует свал в глубину, а травянистые берега с нависшими над водой задумчивыми ветлами вдруг широко раздвигаются, давая простор и отдохновение еще секунду назад стремительно бежавшей влаге. Расширения притоков не назовешь омутами – масштаб не тот; для краткости их можно будет условно назвать плесами. Так вот, плесы с их перепадами небольших глубин, коряжником и в большинстве случаев изрезанной береговой кромкой привлекают рыбу во все времена года. Весной же подобные места зачастую являются вдобавок и нерестилищами, поэтому при хорошей дружной погоде они довольно быстро сосредоточивают в себе значительное количество рыбьих косяков. Лед там бывает к концу сезона иссверлен, как решето, а незамерзающие по ночам лунки экономят рыболовам время и позволяют жерличникам вести активный поиск стоянок хищника перестановкой снастей по различным направлениям. Вот здесь уже могут одновременно попадаться судак, щука и изредка – крупный окунь, поскольку для более результативной ловли рыбаки применяют сейчас мелкого живца, которого окунь, невзирая на чрезмерно раздувшееся брюхо, иногда заглатывает.
Вообще поимка из-подо льда окуней на жерлицы – событие довольно редкое, даже по перволедью, когда он жадно клюет на отвесную блесну или мормышку. В свое время я пытался организовать его ловлю, надевая на небольшой одинарный крючок, привязанный к тонкому поводку, верховку величиной чуть больше спички. Должен признаться, что подъемов флажков было много, да уехать домой мне пришлось ни с чем. То ли окуни благополучно срывали малька, то ли засекавшиеся несколько раз щурята, во множестве водившиеся в том зарастающем водорослями болотистом озерце, при вываживании мгновенно перетирали своей щеткой тонкую жилку. Впоследствии мне не приходилось наблюдать у кого-либо специально расставленные на окуня жерлицы. Да и нерациональное, хлопотное это занятие.
ЛОВЛЯ НАЛИМА
Собственно, сам процесс ловли этого ночного хищника я не очень ценю за его малоподвижность, несо зерцательность и отсутствие ощутимой борьбы добычи при вываживании. Последнее обстоятельство могут подтвердить многие рыбаки, хоть слегка знакомые с настоящим уженьем. Утверждают, что такая слабость сопротивления является следствием чрезвычайной чувствительности налима к болевым ощущениям. Возможно. Подобное, правда, в значительно меньшей степени встречается, если вы помните, у судака. Однако попадавшиеся мне ранее налимчики не превышали килограммового веса, поэтому я склонен отчасти приписать их слабость просто небольшой величине. Нет никакого сомнения в том, что где-нибудь в северных областях России при подтягивании ко льду налима весом 5–6 кг рыболову придется изрядно понервничать и попотеть.
Короче говоря, должен сознаться своим читателям, почему я все-таки нет-нет да и раскину поставушки на описываемую сейчас рыбу. Только, пожалуйста, не улыбайтесь. Из гастрономических соображений. Да, не скрою, мне нравится вкус его нежного мяса, а уж про жирную деликатесную печенку лучше и не вспоминать. Но давайте все же я буду излагать последовательно, чаще останавливаясь на повадках хищника и способах его добычи, нежели на кулинарных советах и вкусовых осязаниях.
В Московской области, где я в основном рыбачил, поскольку никогда из Москвы и ее окрестностей на длительные сроки (кроме службы в армии) не выезжал, налим с четверть века тому назад, то есть в начале 60-х годов, являлся вполне обычной добычей, не заслуживающей такого вожделенного внимания, как сейчас. Я сам помню, как мы, тогдашние пацаны, лазали с большими ивовыми корзинами под обрывистыми, заросшими трестой бережками нашей прозрачной Радомли, вытаскивая вперемежку с толстыми гольцами сонных налимчиков. Или, запустив по самое плечо в рачью нору руку, в глубине подводного тоннеля нащупывали вместо рака скользкую лягушачью кожу рыбы. Много раз можно было видеть днем сквозь пронзенную солнечными лучами родниковую воду уткнувшегося в крутой берег или в затонувший древесный обломок дремавшего налима. Однажды – это уже относится к самым ранним воспоминаниям детства – отец, прогуливаясь со мной вдоль речки, вдруг завороженно застыл, вгляделся в неглубокое дно и выдохнул: «Рыба!» Люди в те времена были проще, запретов меньше, и потому отец мой, недолго думая, срезал длинный, но сравнительно ровный и тонкий ствол молодой ольхи, густо разросшейся по благодатной почве берегов, зачистил верхний конец импровизированной остроги, неслышно подошел к воде и, наклонясь вперед всем корпусом, стал выцеливать добычу. Наверное, в такой же позе миллион лет тому назад стоял над ручьем какойнибудь неандерталец, так же, как и мой отец, прищурившись для удара. В те времена (я имею ввиду, конечно, вторую половину 50-х, но никак не миллион лет) я мало смыслил в рыбе и тем более в ее ловле, однако испытал доселе незнакомое чувство. Видимо, тот день и стал днем рождения очередного рыболова. Недолго примерялся отец, ударил с силой вниз, будто Георгий Победоносец пронзил своей пикой поверженного наземь дракона; острога спружинила, выдержав, не подломившись, всю тяжесть отцова тела, а по дну расползалось облако мути. Налим ушел. Несколькими годами позже, гостя у двоюродной бабушки в селе Кривцово, что находится на берегу Истры, я был очевидцем пойманного в сеть местными рыбаками очень крупного налима. Не могу наверняка сказать, каков был в то время мой рост – уж во всяком случае не менее метра – так вот та рыбина была почти с меня ростом. Безусловно, для наших мест он и по тем временам считался гигантом. Первый же налим, попавшийся на мою живцовую донку в речушке Радомле, порадовал меня в десятилетнем отрочестве, когда мои родители, скрепя сердце, отпускали меня одного к воде, и я, воспользовавшись такой свободой, целые дни в одиночку или с приятелями проводил за уже крепко запавшим в мою душу любимым занятием.
Этот налим схватил моего карасика темной ненастной июньской ночью в довольно глубокой, затененной густыми зарослями ольхи и дикого хмеля бочаге. Удача подхлестнула мое и без того бурное рвение к рыбной ловле. Редкий день проходил без моего присутствия у воды, и почти каждую ночь стояли живцовые донки в укромных речных уголках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Очень перспективными для уженья судака по последнему льду местами будут значительные площади со средней глубиной естественные расширения притоков. Они схожи с омутами на небольших равнинных речушках, где вслед за перекатом или просто сузившимися берегами следует свал в глубину, а травянистые берега с нависшими над водой задумчивыми ветлами вдруг широко раздвигаются, давая простор и отдохновение еще секунду назад стремительно бежавшей влаге. Расширения притоков не назовешь омутами – масштаб не тот; для краткости их можно будет условно назвать плесами. Так вот, плесы с их перепадами небольших глубин, коряжником и в большинстве случаев изрезанной береговой кромкой привлекают рыбу во все времена года. Весной же подобные места зачастую являются вдобавок и нерестилищами, поэтому при хорошей дружной погоде они довольно быстро сосредоточивают в себе значительное количество рыбьих косяков. Лед там бывает к концу сезона иссверлен, как решето, а незамерзающие по ночам лунки экономят рыболовам время и позволяют жерличникам вести активный поиск стоянок хищника перестановкой снастей по различным направлениям. Вот здесь уже могут одновременно попадаться судак, щука и изредка – крупный окунь, поскольку для более результативной ловли рыбаки применяют сейчас мелкого живца, которого окунь, невзирая на чрезмерно раздувшееся брюхо, иногда заглатывает.
Вообще поимка из-подо льда окуней на жерлицы – событие довольно редкое, даже по перволедью, когда он жадно клюет на отвесную блесну или мормышку. В свое время я пытался организовать его ловлю, надевая на небольшой одинарный крючок, привязанный к тонкому поводку, верховку величиной чуть больше спички. Должен признаться, что подъемов флажков было много, да уехать домой мне пришлось ни с чем. То ли окуни благополучно срывали малька, то ли засекавшиеся несколько раз щурята, во множестве водившиеся в том зарастающем водорослями болотистом озерце, при вываживании мгновенно перетирали своей щеткой тонкую жилку. Впоследствии мне не приходилось наблюдать у кого-либо специально расставленные на окуня жерлицы. Да и нерациональное, хлопотное это занятие.
ЛОВЛЯ НАЛИМА
Собственно, сам процесс ловли этого ночного хищника я не очень ценю за его малоподвижность, несо зерцательность и отсутствие ощутимой борьбы добычи при вываживании. Последнее обстоятельство могут подтвердить многие рыбаки, хоть слегка знакомые с настоящим уженьем. Утверждают, что такая слабость сопротивления является следствием чрезвычайной чувствительности налима к болевым ощущениям. Возможно. Подобное, правда, в значительно меньшей степени встречается, если вы помните, у судака. Однако попадавшиеся мне ранее налимчики не превышали килограммового веса, поэтому я склонен отчасти приписать их слабость просто небольшой величине. Нет никакого сомнения в том, что где-нибудь в северных областях России при подтягивании ко льду налима весом 5–6 кг рыболову придется изрядно понервничать и попотеть.
Короче говоря, должен сознаться своим читателям, почему я все-таки нет-нет да и раскину поставушки на описываемую сейчас рыбу. Только, пожалуйста, не улыбайтесь. Из гастрономических соображений. Да, не скрою, мне нравится вкус его нежного мяса, а уж про жирную деликатесную печенку лучше и не вспоминать. Но давайте все же я буду излагать последовательно, чаще останавливаясь на повадках хищника и способах его добычи, нежели на кулинарных советах и вкусовых осязаниях.
В Московской области, где я в основном рыбачил, поскольку никогда из Москвы и ее окрестностей на длительные сроки (кроме службы в армии) не выезжал, налим с четверть века тому назад, то есть в начале 60-х годов, являлся вполне обычной добычей, не заслуживающей такого вожделенного внимания, как сейчас. Я сам помню, как мы, тогдашние пацаны, лазали с большими ивовыми корзинами под обрывистыми, заросшими трестой бережками нашей прозрачной Радомли, вытаскивая вперемежку с толстыми гольцами сонных налимчиков. Или, запустив по самое плечо в рачью нору руку, в глубине подводного тоннеля нащупывали вместо рака скользкую лягушачью кожу рыбы. Много раз можно было видеть днем сквозь пронзенную солнечными лучами родниковую воду уткнувшегося в крутой берег или в затонувший древесный обломок дремавшего налима. Однажды – это уже относится к самым ранним воспоминаниям детства – отец, прогуливаясь со мной вдоль речки, вдруг завороженно застыл, вгляделся в неглубокое дно и выдохнул: «Рыба!» Люди в те времена были проще, запретов меньше, и потому отец мой, недолго думая, срезал длинный, но сравнительно ровный и тонкий ствол молодой ольхи, густо разросшейся по благодатной почве берегов, зачистил верхний конец импровизированной остроги, неслышно подошел к воде и, наклонясь вперед всем корпусом, стал выцеливать добычу. Наверное, в такой же позе миллион лет тому назад стоял над ручьем какойнибудь неандерталец, так же, как и мой отец, прищурившись для удара. В те времена (я имею ввиду, конечно, вторую половину 50-х, но никак не миллион лет) я мало смыслил в рыбе и тем более в ее ловле, однако испытал доселе незнакомое чувство. Видимо, тот день и стал днем рождения очередного рыболова. Недолго примерялся отец, ударил с силой вниз, будто Георгий Победоносец пронзил своей пикой поверженного наземь дракона; острога спружинила, выдержав, не подломившись, всю тяжесть отцова тела, а по дну расползалось облако мути. Налим ушел. Несколькими годами позже, гостя у двоюродной бабушки в селе Кривцово, что находится на берегу Истры, я был очевидцем пойманного в сеть местными рыбаками очень крупного налима. Не могу наверняка сказать, каков был в то время мой рост – уж во всяком случае не менее метра – так вот та рыбина была почти с меня ростом. Безусловно, для наших мест он и по тем временам считался гигантом. Первый же налим, попавшийся на мою живцовую донку в речушке Радомле, порадовал меня в десятилетнем отрочестве, когда мои родители, скрепя сердце, отпускали меня одного к воде, и я, воспользовавшись такой свободой, целые дни в одиночку или с приятелями проводил за уже крепко запавшим в мою душу любимым занятием.
Этот налим схватил моего карасика темной ненастной июньской ночью в довольно глубокой, затененной густыми зарослями ольхи и дикого хмеля бочаге. Удача подхлестнула мое и без того бурное рвение к рыбной ловле. Редкий день проходил без моего присутствия у воды, и почти каждую ночь стояли живцовые донки в укромных речных уголках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29