Силы тоже. Самолеты ходят, билет свободно. Ты вдумайся. Человеком за лето станешь. А мы, – Федя даже хохотнул, – будем каждый день про тебя в газету очерк писать. Какой ты романтик. Какой у костра задушевный товарищ. Как ты один на один съел медведя. Как не боишься трудностей. Как ты открыл ун-ни-к-каль-ное месторождение, стоял и думал: «Здесь будет город». И счастливая слеза текла по твоей небритой, опухшей от комаров щеке.
Андрей усмехнулся.
– Решай, – уже серьезно сказал Федя. – Два дня можешь думать. Два дня нас еще забрасывать будут. Потом – все.
Андрей шел по поселку и очень хотел остаться один. Тут-то с небес и раздался крик: «Андрей». Он поднял голову и увидел, что стоит перед урсом, а с небесной башни окликает его Шакунов.
– Зайди. Дело есть.
– …Нет дел, – сказал уже в мансарде Андрей. – Не работаю я в газете.
Шакунов прочел характеристику: «Вдумчивый, честный… принципиальный. Отличное журналистское перо…»
Статья в трудовой – «по собственному желанию».
– Ух, – Шакунов с уважением вернул характеристику. – Прямиком в АПН и сразу в загранкомандировку.
– Бросьте, – устало отмахнулся Андрей. – Вы же все знаете…
– Мало ли что я знаю. Дай-ка лучше твою книжку и бумажечку.
Запер Шакунов в сейф и трудовую книжку, и характеристику, а Андрей, «вдумчивый, принципиальный, блестящее перо», стал штатным рыбаком урса.
Мишкин дом он нашел на краю поселка, в конце улицы Обручева.
– Смотри ты, даже звонок! – сказал он Валету. – Тут лапой дверь не откроешь, тут интеллектуальный минимум не поможет – технический требуется. Вот, учись! – он нажал кнопку. За дверью взвыл звонок. Валет ощерился и отскочил к лестничной клетке.
Дверь распахнулась.
– О! – сказал Мишка. – Ух ты!
– Валя, – сказал Андрей, – заходи.
– И Валет здесь! – Мишка ухватил его за уши, втащил в прихожую, потом оставил пса и показал на вешалку:
– Давай раздевайся.
– А ванна?
– Что ванна?
– Я думал, ты из нее не вылезаешь.
– Ха! Там только вечером горячая вода, сам знаешь, как у нас с водой. Ну, проходи. Вот как я теперь выгляжу.
Он распахнул дверь направо: там была большая комната с большим окном без стола и стульев. У стены собранная раскладушка, в углу налево свернутый матрас, и по всей комнате книги и газеты.
– Во! – сказал Андрей. – Смотри, Валя, – литературное стойло литсотрудника районной газеты. Здесь и ты будешь спать. Пошли дальше.
Налево по коридору были ванная и кухня, а дальше, направо, еще одна комната, поменьше. Там у железной односпальной кровати стояла табуретка, и на ней машинка «Москва» с заложенным в нее листом, и по всей кровати валялись исписанные листы. На столе в углу, схоронив под собой электрическую плитку, громоздилась десятилитровая кастрюля. Груда рукописей лежала на чемодане, между окном и кроватью.
В комнате было два стула.
На широком подоконнике телефон.
– Ни дня без строчки, – сказал Андрей. – А где фанера? Сколько я тебя буду учить – журналист не имеет права на вымысел, а уж про обман и говорить нечего. Ты не отрок, но муж, ибо журналист даже районной газеты успевает прожить две жизни там, где остальные еле-еле протягивают одну. Журналист – это солдат на фронте жизни. Так где фанера, солдат?
Они с минуту смотрели друг другу в глаза. Мишка не выдержал первым, и они громко расхохотались. Андрей смеялся и чувствовал, как постепенно рассасывается напряжение, завод на мгновенность ответного действия, что всегда сопровождает одинокого человека в тайге.
– Достал я тебе фанеру, – сказал Мишка. – Даже два листа. Так что не сердись. Вывезти не смогли. У тебя там близко нет геологов, а сейчас все вертолеты на их вывозке. Сезон-то кончился.
– Тогда спасибо, – Андрей развязал рюкзак. – Только теперь не надо.
Он выложил на стол рыбу и жареную оленью грудинку. Мишка любил грудинку. Из кармана рюкзака Андрей выставил на стол бутылку спирта.
– Мне материал надо срочно доделать, – сказал Мишка. – Там чепуха осталась, две страницы. – Он достал стопки, налил и разрезал рыбу. – Ну, будь здоров.
Они выпили и по очереди отхлебнули воды из ковшика. Мишка ухватился за рыбу.
– А колбасы нет? – спросил Андрей.
– Навалом, – Мишка ушел и принес длинное полено вареной оленьей колбасы. – Как может надоесть такая рыба?
– Надоела, – сказал Андрей.
Зазвонил телефон. Все поселковые телефоны кричали, словно проигрыватели.
– Сергеев! – услышал Андрей голос Грачина. – Где материал?
– Делаю, – сказал Мишка. – Срок до трех. Сейчас двенадцать.
– Ладно, знаю. Считай звонок проверкой исполнения. И не очень там…
– Что не очень?
– | Мрачно на жизнь смотришь, Сергеев. Очерняешь. Учти, что руководству обстановка известна. Там же комиссия перед тобой побывала.
– Отчет комиссии у меня, – Вот, вот. Руководствуйся.
– Директор перед комиссией дырки замазал, втер им очки.
– Не было дыр, Сергеев. Ездили опытные товарищи.
– Страхуемся, Владимир Александрович?
– Эх, Сергеев, – голос Грачина потеплел. – Производство – не футбол, там горячку пороть нельзя. Иногда полезно глаза закрыть. Или указать в частном порядке.
– За каким чертом я тогда ездил? – заорал Мишка.
– Проверять письмо.
– А что я людям скажу, которые его писали. Которые ткнули меня в дыры. После комиссии ткнули.
– А ты пиши: есть отдельные недостатки, устраняются после работы комиссии. Все будет правильно.
– Владимир Александрович…
– Ну-ну…
– Да нет, ладно… Материал принесу в три… – Мишка бросил трубку.
– Вот как, – сказал Андрей. – И тебя он выгонит.
– Жалеть не будем.
– Будешь, – Андрей налил в стопки. – Ты иначе не сможешь.
– А ты-то можешь?
Могу. У меня все-таки школа жизни кое-какая. Я рыбак теперь. Рыбаки не злопамятны. Всепрощенцы мы… Да и домой я поеду.
– Где дом? – качнул головой Мишка. – Где дом наш и хлеб?
– У меня на «материке». В Подмосковье.
– Где дом наш, хлеб и наши идеи, – повторил Мишка. – Вначале ты учил меня честности в работе. Потом убежал на озеро. И я все думал: какую идею привезешь ты из тишины. Что, кроме рыбы и денег?
– Поеду. Не отговоришь.
– Ладно, – сказал Мишка. – Этот разговор впереди. А сейчас я устрою тебе контрабандную ванну…
Мишка вытащил из кладовки длинный шланг, перекрыл на кухне батарею с краником, протянул шланг до ванны, потом открыл батарею. В ванну полилась горячая коричневая вода.
– Во! Раздевайся и лезь. Я пойду достукаю материал.
Блаженство, думал Андрей, пошевеливая в воде коленями. И так можно каждый день. Или пока не осточертеет. Отойдут руки, исчезнет кислый запах, впитанный кожей от рыбы и шкур. Да, пора возвращаться к профессии. Бумага требует пера. Газет в Москве много. Журналы опять же, телевидение, радио. Будем проходить столичную школу работы. Счищать с себя мох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13