И власть, терпевшая уже давно, на этот раз решила принять меры. Точнее говоря, к этому ее вынудили сами обитатели дачи Дурново: налет на тюрьму — это прямой вызов.
Была бы его воля, порядок бы навел очень быстро. Бардак на улицах и в головах, начал уже надоедать и самим солдатам, не говоря уже об офицерах. Но команды не было. Власть все пыталась договориться, найти консенсус, сесть за стол переговоров. А в ответ получала налет на тюрьмы, арест типографии и другие вопиющие безобразия.
Капитан жадно втянул в себя табачный дым. Курить он начал не на фронте, а здесь в тылу. После тяжелых февральских дней он несколько дней беспробудно пил. А когда пришел в себя — принял присягу новому правительству. И совсем было засобирался на фронт, в родной Преображенский полк, когда его неожиданно вызвали в штаб округа. Там его сильно удивили, не приказывая, а упрашивая взять под свою команду запасной батальон преображенцев.
— Вы же видите, Николай Владимирович, что эти запасники натворили — хмуро и сосредоточено говорил незнакомый полковник — И натворят еще черт знает, что! Если, конечно, не взять их в руки и не привести в чувство. Кому, как не вам сделать это.
— Мне? — удивился тогда Татищев, а потом понял, что полковник прав. Удивительным образом судьба России с недавних пор стала решаться не во фронтовых окопах, а на улицах столицы. И он согласился, попросив пару хороших, боевых унтеров себе в помощники. Худо-бедно, но за два месяца, его запасной батальон стал похож на настоящую воинскую часть. И тут грянула Декларация. В день ее опубликования, честь перестали отдавать все. Одни с радостью, другим просто стало неудобно.
— Господин капитан, здание оцеплено! — бойко отрапортовал унтер Федейкин — Прикажете начинать?
— Ну, что за судьба? — подумал капитан — Я гвардейский офицер, дворянин, должен заниматься ликвидацией каких-то бандитских гнезд, выпускающих нелепые листовки и угрожающие погромами тюрьмам.
Подумал, и как тогда в штабе округа, понял, что более заниматься этим некому. Вот и сейчас дачу Дурново окружали его преображенцы, как самые надежные солдаты, из тех, что имелись под рукой у министра юстиции. Небольшой отряд милиции робко жался к борту броневой машины, грозно ощетинившейся двумя пулеметами в сторону мятежного здания. Министр юстиции Переверзев, еще несколько представителей судебной власти, собрались здесь, чтобы уговорить анархистов покинуть дом и выдать сбежавших преступников.
Начал переговоры комиссар милиции.
— Речь идет не о выселении и не о репрессиях против анархистов вообще, а только о выдаче арестантов и участников тюремного разгрома.
В ответ в проеме двери появился анархист. Он и не думал отрицать, что искомые лица находятся внутри.
— Мы никого не выдадим — громко прокричал он — А дачу будем защищать с оружием в руках!
— И что нянчатся с этим сбродом — подумал капитан — Не хотят выходить — обстрелять из пулеметов, да кинуть внутрь пару гранат. Но нельзя — это недемократично.
Вот от этого приятного, но ставшего страшным слова «демократично», и отправил граф Татищев свою жену и детей подальше в Евпаторию. Там все было не так «демократично», как в столице и поэтому там еще можно было спокойно ходить по улицам и отпускать детей поиграть во дворе. В Петрограде этого уже нет.
— Будьте благоразумны — кричал, напрягая голосовые связки сам министр юстиции — Отдайте нам сидевших в тюрьме и просто покиньте здание. Больше мы никого не тронем.
— Анархисты не выдают своих товарищей — раздалось в ответ — Если попытаетесь войти, будем стрелять.
Вот и отлично. Только бы стрельнули. Хоть разочек. Будет чудесный повод перестрелять всю эту сволочь.
— Вперед — коротко скомандовал капитан и сам шагнул к дверям особняка.
Под ударами прикладов забаррикадированные двери жалобно застонали. Но выдержали. Тогда еще двое солдат принялись их выламывать.
— Сейчас начнут стрелять — подумал капитан, но стрельбы все не было.
Раздался сильный треск, двери подались, и тотчас направленная чьей-то рукой, в образовавшуюся щель вылетела граната. Прямо ему под ноги.
— Вот и все — мелькнуло в голове — Но, как глупо!
Еще один удар об пол. Это вылетела вторая граната. Солдаты рухнули на пол, и только он остался стоять, как был, с поднятым револьвером. Так и не шелохнулся. Пока не заметил, что гранаты эти никогда не взорвутся — неправильно вставлен запал. Эти уголовники с ножичками управляются куда лучше.
— Сейчас начнем стрелять — громко заявили из-за развороченной двери.
— Вот гнида анархистская, я из-за тебя весь в грязи вывалялся — завопил унтер Федейкин — А ну вперед братцы…
— Дальше разберутся без меня — подумал капитан и медленно вышел на улицу.
Было совсем тепло. Он достал платок и вытер лицо. Его руки немного дрожали.
В дом заскакивали все новые солдаты. Потом, где-то внутри раздалось несколько выстрелов и все стихло.
Можно подводить итоги. Около тридцати арестованных и один труп, лежащий у входа. Лица анархистов злые, большинство разбито в кровь. Шутки с гранатами солдаты им не простили. Чуть отдельно стоят несколько матросов, глядят в землю. А один смотрит так дерзко, прямо в глаза. Губа кровоточит, бушлат порван.
— Убитого товарища, мы вам не простим, слышишь, капитан!
Татищев обернулся, подошел ближе.
— Как фамилия?
Не спеша сплюнул кровь, ухмыльнулся и так же прямо в глаза сказал:
— Кронштадтский матрос Анатолий Железняков, будем знакомы…
Труп единственного погибшего при захвате дачи Дурново анархиста, был вынесен и положен посреди двора. Прибывший официальный следователь пытался увезти тело для вскрытия в военно-медицинскую академию. Но этого ему не позволили. Рабочие окрестных заводов потребовали, чтобы вскрытие состоялось тут же, в их присутствии. А из-за наличия в числе арестованных Железнякова и еще нескольких матросов, Кронштадт выставил министру юстиции ультиматум немедленно отпустить захваченных, в случае отказа угрожая двинуться на Петроград с оружием в руках. Вскоре власти отпустили всех задержанных.
Вот так правительство не смогло справиться с кучкой смутьянов-уголовников. Сделать это было возможно, правда, пришлось бы пролить кровь. Потом из-за «демократичности» власти кровь хлынет потоками. Матросы—кронштадцы, что выдвигают ультиматумы министрам, сыграют в октябрьских событиях главную роль. Советские историки даже любовно назовут матросов «краса и гордость революции». Именно они будут основной ударной силой большевистского переворота. И не только в Петрограде. После быстрой и легкой победы в Питере, матросы эшелонами будут отправлены в Москву, где их прибытие сразу перевесит чашу весов на сторону ленинцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Была бы его воля, порядок бы навел очень быстро. Бардак на улицах и в головах, начал уже надоедать и самим солдатам, не говоря уже об офицерах. Но команды не было. Власть все пыталась договориться, найти консенсус, сесть за стол переговоров. А в ответ получала налет на тюрьмы, арест типографии и другие вопиющие безобразия.
Капитан жадно втянул в себя табачный дым. Курить он начал не на фронте, а здесь в тылу. После тяжелых февральских дней он несколько дней беспробудно пил. А когда пришел в себя — принял присягу новому правительству. И совсем было засобирался на фронт, в родной Преображенский полк, когда его неожиданно вызвали в штаб округа. Там его сильно удивили, не приказывая, а упрашивая взять под свою команду запасной батальон преображенцев.
— Вы же видите, Николай Владимирович, что эти запасники натворили — хмуро и сосредоточено говорил незнакомый полковник — И натворят еще черт знает, что! Если, конечно, не взять их в руки и не привести в чувство. Кому, как не вам сделать это.
— Мне? — удивился тогда Татищев, а потом понял, что полковник прав. Удивительным образом судьба России с недавних пор стала решаться не во фронтовых окопах, а на улицах столицы. И он согласился, попросив пару хороших, боевых унтеров себе в помощники. Худо-бедно, но за два месяца, его запасной батальон стал похож на настоящую воинскую часть. И тут грянула Декларация. В день ее опубликования, честь перестали отдавать все. Одни с радостью, другим просто стало неудобно.
— Господин капитан, здание оцеплено! — бойко отрапортовал унтер Федейкин — Прикажете начинать?
— Ну, что за судьба? — подумал капитан — Я гвардейский офицер, дворянин, должен заниматься ликвидацией каких-то бандитских гнезд, выпускающих нелепые листовки и угрожающие погромами тюрьмам.
Подумал, и как тогда в штабе округа, понял, что более заниматься этим некому. Вот и сейчас дачу Дурново окружали его преображенцы, как самые надежные солдаты, из тех, что имелись под рукой у министра юстиции. Небольшой отряд милиции робко жался к борту броневой машины, грозно ощетинившейся двумя пулеметами в сторону мятежного здания. Министр юстиции Переверзев, еще несколько представителей судебной власти, собрались здесь, чтобы уговорить анархистов покинуть дом и выдать сбежавших преступников.
Начал переговоры комиссар милиции.
— Речь идет не о выселении и не о репрессиях против анархистов вообще, а только о выдаче арестантов и участников тюремного разгрома.
В ответ в проеме двери появился анархист. Он и не думал отрицать, что искомые лица находятся внутри.
— Мы никого не выдадим — громко прокричал он — А дачу будем защищать с оружием в руках!
— И что нянчатся с этим сбродом — подумал капитан — Не хотят выходить — обстрелять из пулеметов, да кинуть внутрь пару гранат. Но нельзя — это недемократично.
Вот от этого приятного, но ставшего страшным слова «демократично», и отправил граф Татищев свою жену и детей подальше в Евпаторию. Там все было не так «демократично», как в столице и поэтому там еще можно было спокойно ходить по улицам и отпускать детей поиграть во дворе. В Петрограде этого уже нет.
— Будьте благоразумны — кричал, напрягая голосовые связки сам министр юстиции — Отдайте нам сидевших в тюрьме и просто покиньте здание. Больше мы никого не тронем.
— Анархисты не выдают своих товарищей — раздалось в ответ — Если попытаетесь войти, будем стрелять.
Вот и отлично. Только бы стрельнули. Хоть разочек. Будет чудесный повод перестрелять всю эту сволочь.
— Вперед — коротко скомандовал капитан и сам шагнул к дверям особняка.
Под ударами прикладов забаррикадированные двери жалобно застонали. Но выдержали. Тогда еще двое солдат принялись их выламывать.
— Сейчас начнут стрелять — подумал капитан, но стрельбы все не было.
Раздался сильный треск, двери подались, и тотчас направленная чьей-то рукой, в образовавшуюся щель вылетела граната. Прямо ему под ноги.
— Вот и все — мелькнуло в голове — Но, как глупо!
Еще один удар об пол. Это вылетела вторая граната. Солдаты рухнули на пол, и только он остался стоять, как был, с поднятым револьвером. Так и не шелохнулся. Пока не заметил, что гранаты эти никогда не взорвутся — неправильно вставлен запал. Эти уголовники с ножичками управляются куда лучше.
— Сейчас начнем стрелять — громко заявили из-за развороченной двери.
— Вот гнида анархистская, я из-за тебя весь в грязи вывалялся — завопил унтер Федейкин — А ну вперед братцы…
— Дальше разберутся без меня — подумал капитан и медленно вышел на улицу.
Было совсем тепло. Он достал платок и вытер лицо. Его руки немного дрожали.
В дом заскакивали все новые солдаты. Потом, где-то внутри раздалось несколько выстрелов и все стихло.
Можно подводить итоги. Около тридцати арестованных и один труп, лежащий у входа. Лица анархистов злые, большинство разбито в кровь. Шутки с гранатами солдаты им не простили. Чуть отдельно стоят несколько матросов, глядят в землю. А один смотрит так дерзко, прямо в глаза. Губа кровоточит, бушлат порван.
— Убитого товарища, мы вам не простим, слышишь, капитан!
Татищев обернулся, подошел ближе.
— Как фамилия?
Не спеша сплюнул кровь, ухмыльнулся и так же прямо в глаза сказал:
— Кронштадтский матрос Анатолий Железняков, будем знакомы…
Труп единственного погибшего при захвате дачи Дурново анархиста, был вынесен и положен посреди двора. Прибывший официальный следователь пытался увезти тело для вскрытия в военно-медицинскую академию. Но этого ему не позволили. Рабочие окрестных заводов потребовали, чтобы вскрытие состоялось тут же, в их присутствии. А из-за наличия в числе арестованных Железнякова и еще нескольких матросов, Кронштадт выставил министру юстиции ультиматум немедленно отпустить захваченных, в случае отказа угрожая двинуться на Петроград с оружием в руках. Вскоре власти отпустили всех задержанных.
Вот так правительство не смогло справиться с кучкой смутьянов-уголовников. Сделать это было возможно, правда, пришлось бы пролить кровь. Потом из-за «демократичности» власти кровь хлынет потоками. Матросы—кронштадцы, что выдвигают ультиматумы министрам, сыграют в октябрьских событиях главную роль. Советские историки даже любовно назовут матросов «краса и гордость революции». Именно они будут основной ударной силой большевистского переворота. И не только в Петрограде. После быстрой и легкой победы в Питере, матросы эшелонами будут отправлены в Москву, где их прибытие сразу перевесит чашу весов на сторону ленинцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134