Может, и есть. Просто в бегах».
Потом, приглядевшись к Косте, мент размяк и вздохнул. Дело возбуждать неохота. Данных о преступлении – никаких, а работы и так до беса.
Голиков был человек мягколицый, похожий на Гайдара, с таким же зачесом, и, кстати, единственный в митинском ОВД за все двадцать пять лет существования митинской ментовки награжденный орденом «За заслуги перед Отечеством» третьей степени. Орденоносец был тот самый мент – кандидат в депутаты в гордуму, выдвинутый за доброту.
– Как я буду искать на хрен, – признался он под конец, – когда подмоги нет. Прут, ё-моё, из милиции.
В декабре появился сигнальный экземпляр «Пирожка с таком». В актовом зале Ольги-Ивановниной школы провели презентацию. Расходы оплатило «Это Самое», верней, японский спонсор газеты, Виктор Канава.
Канава был непроницаем, но, явно, удовлетворен. Его команда, бывшая Сёку-Асахаровская секта, примелькалась в деловой жизни и обходилась, по всему, без взяток чиновникам. Содержал Канава касаткинскую газету и «Самурай», магазин самурайских разделочных ножей. Оплатил и Костин вечер.
На презентации «Пирожка с таком» японцы угощали жареными кузнечиками.
К счастью, Харчиха напекла нормальных мясных пирожков.
– Пост же, – для виду немного поломался Костя.
– Плявать.
– Это вам плевать.
– Всем плявать.
На еду Харчиха молилась. В детстве в детдоме ела кору и траву. На сталинской даче впервые увидела мясо. И сейчас еще не могла привыкнуть, что его полно. Каждый день брала в руки мясную мякоть, тетешкала, как младенца.
Все же кузнечики оказались идеальны для фуршета. Они удобно лежали горками на тарелках. Их ели горстями, как сладкий хворост.
Пирожки на банкете народ съел и кузнечиков тоже подмел.
В этот вечер был, так сказать, оргазм Костиной популярности. Любовь к нему била через край и перелилась на Харчиху.
25 декабря она перемогла отеки ног, надела юбку с кофтой и объявила звонившим клиентам суточный перерыв:
– У млня прязянтация.
Накануне, 24 декабря, пропал еще местный парень Олег, продававший в киоске у кладбища на конечной остановке «трех семерок» снедь.
Олег был каланчой и с трудом умещался в своей будке. Киоск казался забитым до отказа, в основном, продавцом.
В предпрезентационной шумихе не обратили внимания.
Киоск погас и оголил стекла. Стоял непривычно пустой, выпотрошенный, портил вид. Но люди спешили, несли полные сумки. К остановочной будке не подходили. Даже когда ждали автобус и мерзли, не смотрели. Взглядывали на киоск мимоходом сквозь гирлянды иллюминации. Разноцветные лампочки горели весело, хоть и окраинные. Окраина, спасибо Косте, оживилась, как Арбат.
Презентация прошла потрясающе. Гости – местные, хозяева помещения – учителя, дети, родители, цэдээловский и домжуровский бомонд и пресса ели без передыха. Матренины воспоминания и Костины комментарии прошли на ура. Пару соавторов – тумбоногую бабу в кофте и платке и костистого Костю в костюме – фотографировали то и дело.
На выходе из школы публика устроила им живой коридор с зимними уже хризантемами.
Костя усадил в «Субару» Матрену Степановну и Катю и тихонько, красиво поехал.
Последняя в толпе махавших стояла продавщица Нинка Капустница в кровавой помаде. Намалеваться так можно только с отчаяния. Костя мигнул ей фарами. В ее глазах сверкнули слезы.
И тут, считай, к Новому Году, Митино получило страшный сюрприз: пропали две девочки из Катиного класса той же, 4016-ой школы, куда в ноябре Катя пошла работать.
Вообще-то устроила ее в школу соседка-директорша, Ольга Ивановна Ушинская. Но как Костину подругу принял ее с распростертыми объятиями весь коллектив.
9
ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ – ШАГ В ТАПОЧКАХ
Катя работала в школе со второй четверти. Уговорила Ушинская. Школа, хоть и на выселках, называлась гимназией с литературным уклоном. И дети были не глупей, чем в центре Москвы.
Катя и сама быстро согласилась. Деньги невелики, но больше, чем в других школах.
Хозяйствовала директорша разумно. Происходила она от того самого педагога, Константина Дмитриевича. Педагогом Ушинская была плохим, начальницей хорошей. «Гимназия с литуклоном» жила. Средства добывались арендой. Особенно помогал директорше сын Антон, недоучка. Усиками, как щупальцами, находил он школе клиентов. Ушинская втайне стыдилась, что сын – неуч, но вслух твердила, что Антошенька – умница.
«Банкира Утинского тоже, – говорила она, – выгнали когда-то из института. Ушинский не глупей Утинского».
Учительская зарплата выросла. Во-первых, Антон доил китайцев, таких же, как он, якобы студентов.
Китайцам сдали под общежитие предпоследний этаж. Митинские власти не возражали. Школа платила налог. Кроме того, китайским духом не пахло. В бывшей своей общаге на Студенческой, откуда сбежали, китайцы натерпелись от рэкетиров и милиции. В митинской школе на четвертом этаже китайцы сидели тише воды, ниже травы. Не пахло даже готовкой. Варили что-то незнакомое. Правда, народ говорил, что китаезы поймали и съели собаку. Но они заплатили штраф. А с точки зрения морали никто и не пикнул. Собака была сволочная, золотушная кладбищенская истеричка, лаяла взахлеб ни свет ни заря часами, не давала спать. Убить ее не решались. Китайцам сказали в душе «спасибо».
Во-вторых, Антон нашел почасовых арендаторов. На вечер сдавали полуподвальный спортзал кружку тейквондистов «Черный доктор» и верхний актовый на мероприятия. Правда, в налоговой декларации эти доходы не указывали. Но никто не доносил. Арендаторы и арендодатели были довольны. «Черные доктора» пускали школьников поупражняться. Банкетчики оставляли школьному буфету недоеденное. Дети экономили тем самым карманные деньги, а учителя уносили домой сухой паек.
Иногда Ушинская попрошайничала у бизнесменов, но вполне достойно.
Учителей она старалась привлечь красивых и современных. Учительская зарплата в 4016-ой была вдесятеро больше, чем у Кати в Горьковке.
К тому же на ноябрьских эрэнъевцы учинили в Митино молодежный дебош, как всегда, с криками «смерть жидам!». И Ушинская сказала: «Катюшенька, идите к нам учить детей прекрасному».
По правде, Катя пошла на ставку в школу, чтобы иметь право ругать Костю. Кроткие сварливы. Но работа, хоть Катя не признавалась, пришлась, действительно, ей по душе. Слабые тянутся к детям, животным, всем беззащитным, потому что любят командовать.
Дети были детьми по уму, но сердцем чувствовали взросло. Тридцать пар глаз устремлялись на стройную Катеринывгеньну с обожанием. Катин, особенно Костин, журналистский ореол был неотразим. Притом вне класса она, в красном вязаном колпачке и черной аляске, была своя, как ровесница. Филология пошла у них нарасхват. Дети не сводили с Кати глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Потом, приглядевшись к Косте, мент размяк и вздохнул. Дело возбуждать неохота. Данных о преступлении – никаких, а работы и так до беса.
Голиков был человек мягколицый, похожий на Гайдара, с таким же зачесом, и, кстати, единственный в митинском ОВД за все двадцать пять лет существования митинской ментовки награжденный орденом «За заслуги перед Отечеством» третьей степени. Орденоносец был тот самый мент – кандидат в депутаты в гордуму, выдвинутый за доброту.
– Как я буду искать на хрен, – признался он под конец, – когда подмоги нет. Прут, ё-моё, из милиции.
В декабре появился сигнальный экземпляр «Пирожка с таком». В актовом зале Ольги-Ивановниной школы провели презентацию. Расходы оплатило «Это Самое», верней, японский спонсор газеты, Виктор Канава.
Канава был непроницаем, но, явно, удовлетворен. Его команда, бывшая Сёку-Асахаровская секта, примелькалась в деловой жизни и обходилась, по всему, без взяток чиновникам. Содержал Канава касаткинскую газету и «Самурай», магазин самурайских разделочных ножей. Оплатил и Костин вечер.
На презентации «Пирожка с таком» японцы угощали жареными кузнечиками.
К счастью, Харчиха напекла нормальных мясных пирожков.
– Пост же, – для виду немного поломался Костя.
– Плявать.
– Это вам плевать.
– Всем плявать.
На еду Харчиха молилась. В детстве в детдоме ела кору и траву. На сталинской даче впервые увидела мясо. И сейчас еще не могла привыкнуть, что его полно. Каждый день брала в руки мясную мякоть, тетешкала, как младенца.
Все же кузнечики оказались идеальны для фуршета. Они удобно лежали горками на тарелках. Их ели горстями, как сладкий хворост.
Пирожки на банкете народ съел и кузнечиков тоже подмел.
В этот вечер был, так сказать, оргазм Костиной популярности. Любовь к нему била через край и перелилась на Харчиху.
25 декабря она перемогла отеки ног, надела юбку с кофтой и объявила звонившим клиентам суточный перерыв:
– У млня прязянтация.
Накануне, 24 декабря, пропал еще местный парень Олег, продававший в киоске у кладбища на конечной остановке «трех семерок» снедь.
Олег был каланчой и с трудом умещался в своей будке. Киоск казался забитым до отказа, в основном, продавцом.
В предпрезентационной шумихе не обратили внимания.
Киоск погас и оголил стекла. Стоял непривычно пустой, выпотрошенный, портил вид. Но люди спешили, несли полные сумки. К остановочной будке не подходили. Даже когда ждали автобус и мерзли, не смотрели. Взглядывали на киоск мимоходом сквозь гирлянды иллюминации. Разноцветные лампочки горели весело, хоть и окраинные. Окраина, спасибо Косте, оживилась, как Арбат.
Презентация прошла потрясающе. Гости – местные, хозяева помещения – учителя, дети, родители, цэдээловский и домжуровский бомонд и пресса ели без передыха. Матренины воспоминания и Костины комментарии прошли на ура. Пару соавторов – тумбоногую бабу в кофте и платке и костистого Костю в костюме – фотографировали то и дело.
На выходе из школы публика устроила им живой коридор с зимними уже хризантемами.
Костя усадил в «Субару» Матрену Степановну и Катю и тихонько, красиво поехал.
Последняя в толпе махавших стояла продавщица Нинка Капустница в кровавой помаде. Намалеваться так можно только с отчаяния. Костя мигнул ей фарами. В ее глазах сверкнули слезы.
И тут, считай, к Новому Году, Митино получило страшный сюрприз: пропали две девочки из Катиного класса той же, 4016-ой школы, куда в ноябре Катя пошла работать.
Вообще-то устроила ее в школу соседка-директорша, Ольга Ивановна Ушинская. Но как Костину подругу принял ее с распростертыми объятиями весь коллектив.
9
ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ – ШАГ В ТАПОЧКАХ
Катя работала в школе со второй четверти. Уговорила Ушинская. Школа, хоть и на выселках, называлась гимназией с литературным уклоном. И дети были не глупей, чем в центре Москвы.
Катя и сама быстро согласилась. Деньги невелики, но больше, чем в других школах.
Хозяйствовала директорша разумно. Происходила она от того самого педагога, Константина Дмитриевича. Педагогом Ушинская была плохим, начальницей хорошей. «Гимназия с литуклоном» жила. Средства добывались арендой. Особенно помогал директорше сын Антон, недоучка. Усиками, как щупальцами, находил он школе клиентов. Ушинская втайне стыдилась, что сын – неуч, но вслух твердила, что Антошенька – умница.
«Банкира Утинского тоже, – говорила она, – выгнали когда-то из института. Ушинский не глупей Утинского».
Учительская зарплата выросла. Во-первых, Антон доил китайцев, таких же, как он, якобы студентов.
Китайцам сдали под общежитие предпоследний этаж. Митинские власти не возражали. Школа платила налог. Кроме того, китайским духом не пахло. В бывшей своей общаге на Студенческой, откуда сбежали, китайцы натерпелись от рэкетиров и милиции. В митинской школе на четвертом этаже китайцы сидели тише воды, ниже травы. Не пахло даже готовкой. Варили что-то незнакомое. Правда, народ говорил, что китаезы поймали и съели собаку. Но они заплатили штраф. А с точки зрения морали никто и не пикнул. Собака была сволочная, золотушная кладбищенская истеричка, лаяла взахлеб ни свет ни заря часами, не давала спать. Убить ее не решались. Китайцам сказали в душе «спасибо».
Во-вторых, Антон нашел почасовых арендаторов. На вечер сдавали полуподвальный спортзал кружку тейквондистов «Черный доктор» и верхний актовый на мероприятия. Правда, в налоговой декларации эти доходы не указывали. Но никто не доносил. Арендаторы и арендодатели были довольны. «Черные доктора» пускали школьников поупражняться. Банкетчики оставляли школьному буфету недоеденное. Дети экономили тем самым карманные деньги, а учителя уносили домой сухой паек.
Иногда Ушинская попрошайничала у бизнесменов, но вполне достойно.
Учителей она старалась привлечь красивых и современных. Учительская зарплата в 4016-ой была вдесятеро больше, чем у Кати в Горьковке.
К тому же на ноябрьских эрэнъевцы учинили в Митино молодежный дебош, как всегда, с криками «смерть жидам!». И Ушинская сказала: «Катюшенька, идите к нам учить детей прекрасному».
По правде, Катя пошла на ставку в школу, чтобы иметь право ругать Костю. Кроткие сварливы. Но работа, хоть Катя не признавалась, пришлась, действительно, ей по душе. Слабые тянутся к детям, животным, всем беззащитным, потому что любят командовать.
Дети были детьми по уму, но сердцем чувствовали взросло. Тридцать пар глаз устремлялись на стройную Катеринывгеньну с обожанием. Катин, особенно Костин, журналистский ореол был неотразим. Притом вне класса она, в красном вязаном колпачке и черной аляске, была своя, как ровесница. Филология пошла у них нарасхват. Дети не сводили с Кати глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32