Только в присутствии Травкина красноречие Мамочкина сразу же тускнело: Травкин ненавидел неправду. Иногда в свободные вечера он сам начинал рассказывать эпизоды боевой жизни, и такие вечера были для новичков настоящим праздником.
При этом их поражала его скромность. Он рассказывал об Аниканове, о погибшем старшине Белове, о Марченко и о Мамочкине, а себя как-то обходил, выставляя неким очевидцем.
— Надо учиться действовать так, как Аниканов, — нередко заканчивал он свой рассказ, и Мамочкин ревниво ерзал в своем углу.
Молоденький Юра Голубь в эти вечера усаживался у ног лейтенанта и глядел на него влюбленными глазами. Он мог сколько угодно восторгаться преувеличенной лихостью Мамочкина, но образцом для него был только этот замкнутый, юный и немножко непонятный лейтенант.
Впрочем, Мамочкин тоже любил эти вечера. Лейтенант, обычно молчаливый, в эти редкие минуты как-то раскрывался, он знал много разных историй и иногда рассказывал о жизни ученых и полководцев, а Мамочкин был любознателен.
Травкину он носил яства из своего никому не ведомого источника не потому, что хотел задобрить командира. Разбираясь в людях, Мамочкин понимал, что добиться таким путем от лейтенанта каких-то там льгот или поблажек невозможно: Травкин ел гусей, даже не замечая толком, что он ест. Мамочкин «покровительствовал» Травкину потому, что любил его. Любил именно за те качества, каких не хватало ему самому: за самозабвенное отношение к делу и за абсолютное бескорыстие. Он с удивлением наблюдал, с какой точностью Травкин делит получаемую водку, себе наливая меньше, чем всем остальным. Отдыхал он тоже меньше всех. Мамочкин не мог этого понять. Он чувствовал, что лейтенант правильно и хорошо поступает, но прекрасно знал, что на месте командира действовал бы далеко не так.
Отнеся лейтенанту очередную порцию «конины», как он про себя называл гусей, кур и прочую снедь, получаемую за «прокат» коней, Мамочкин отправился к овину, где обосновались на жительство разведчики. И тут он чуть не наткнулся на командира дивизии, полковника Сербиченко, встречи с которым всячески избегал из-за своей зеленой кубанки и желтых сапожек: комдив не терпел отклонений от установленной формы одежды.
Рядом с полковником стояла беленькая девушка со стриженными по-мужски волосами, одетая в обычный солдатский костюм с нашивками младшего сержанта на погонах. Мамочкин не знал ее, а он знал здесь всех женщин наперечет. Комдив разговаривал с девушкой, ласково улыбаясь.
Полковник Сербиченко относился к женщинам с покровительственной нежностью. В глубине души он считал, что женщинам не место на войне, но он не испытывал к ним поэтому пренебрежения, как многие другие, а жалел их жалостью старого солдата, хорошо знающего тяготы войны.
— Ну как? Нравится тебе у нас? — спрашивал полковник.
Девушка застенчиво отвечала:
— Ничего… как всюду.
— Разве как всюду? У меня не так, как всюду. У меня, милая моя, дивизия прославленная, краснознаменная! Никто тебя не обижает?
— Нет, товарищ полковник.
— Гляди. Будут обижать, приставать — приходи и жалуйся смело. Девушек у нас мало, и я их в обиду не даю. А ты не крутишь с парнями?
— Зачем они мне? — засмеялась девушка.
— Эге, не обманывай… все знаю. Тебя с капитаном Барашкиным не раз видели. Смотри, держись хорошо, — сказал он вдруг серьезно, — мужчины — народ хитрый и не говорят того, что думают.
Он попрощался с ней и пошел по направлению к своей избе, а девушка осталась стоять под деревом.
Тут перед ней и предстал Мамочкин:
— Мое почтение, барышня!
Она удивленно оглядела его с ног до головы.
— Разведчик сержант Мамочкин! — лихо пристукнул он каблуками.
Девушка улыбнулась.
— Я вас раньше, так сказать, не встречал, — увязался он за ней. — Вы из другой части или с неба упали?
Она рассмеялась и пояснила, что ее перевели сюда из другой дивизии.
— А с разведкой вы там дружили?
— Я в штабе тыла работала.
Они шли рядом. Она беззаботно похохатывала, а он, блистая портовым остроумием, прикидывал, куда бы ее повести.
— Советую вам, Катюша, — он уже узнал ее имя, — в дальнейшей жизни дружить с разведкой. Кто лучший кавалер? Ясно, разведчик. У кого всегда выпивка плюс закуска и часы? Обратно у разведчика. Кто самый самостоятельный и отчаянный? Безусловно, разведчик! Понятно? И неужели вы никого из разведчиков не знаете? — продолжал он, игриво ухмыляясь. — А небезызвестный нам капитан Барашкин как? А?
— Вы откуда знаете? — удивилась она.
— Разведчики все знают!
Идти гулять с ним в лес она отказалась, но обещала зайти как-нибудь в гости. Мамочкин обиделся было, но потом снова развеселился, и они расстались друзьями.
Придя в овин, Мамочкин застал там негромкую, но напряженную возню, как всегда перед выходом на задание, и вспомнил, что Марченко сегодня отправляется на поиск во глава группы в четыре человека.
Марченко только что пришел с переднего края и, сидя в углу, у старой ржавой молотилки, писал письмо. Люди, отправлявшиеся с ним, надевали маскхалаты, привешивали гранаты, как-то сосредоточенно суетились и ежеминутно взглядывали на Марченко: не пора ли идти?
Марченко писал жене и своим старикам в город Харьков. Он сообщал им, что жив и здоров, что напрасно жена заподозрила его в том, что у него тут «завелась краля», ничего подобного, он писал часто, но почта отстала из-за наступления. Хотя все это были обычные вещи, но писал он на этот раз по-особому, за каждой строкой подразумевая другую, более проникновенную. Когда он кончил писать, он был взволнован. Письмо отдал дневальному, а сам негромко сказал:
— Ну, ребята, пошли, значит. Все готово? Он выстроил свою четверку, испытующе осмотрел ее, затем спросил:
— А саперов-то нет?
Из дальнего угла, из глубин наваленной соломы, послышался спокойный, веселый голос:
— Как так нет? Саперы на месте.
Облепленные соломинками, поднялись два сапера, присланные Бугорковым для сопровождения группы Марченко.
— Я старший, — произнес ранее говоривший голос, принадлежавший невысокому, коренастому солдату лет двадцати.
— Тебя как звать? — осведомился Марченко, одобрительно оглядев сапера.
— Максименком звать, земляк твий, — ответствовал «старший» под общий смех.
— Откуда? — засмеялся, блеснув жемчужными зубами, Марченко.
— З Кременчуга.
— Да, почти земляк… Задачу свою знаешь?
— Знаю, — так же бойко отвечал Максименко, — розминирувать нимецьки мины, розризать нимецьку проволоку, пропустыть вас у цей розриз и идты до дому на Комсомольске собрание, бо у нас завтра вранку собрание, а я комсорг. Такая наша задача.
— Молодец, хлопец, — еще раз засмеялся Марченко. — Мы, значит, дважды земляки, я тоже у нас тут комсоргом. Пошли.
И группа гуськом по обочине дороги двинулась к переднему краю, где ее ожидал Травкин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22