Я снова вспомнил об учтивости и любезнейшим тоном спросил что.
– Полакомиться дарами природы.
– О боже!
Эта нелепая идея так напугала меня, что я не сразу нашелся, что ответить, и лишь напомнил ей, как она ненавидит охоту и всякого рода насилие над животными и птицами, а рыбную ловлю терпит только ради дядюшки Фредди.
– Я имела в виду – речными дарами, – сказала она.
– Боже мой, рыбой?
– А почему бы и нет? Окуньками. Когда-то, в Швейцарии, я ела их с большим удовольствием. На Женевском озере. Filets de perche. С местным белым вином. Пальчики оближешь!
– А если мы не поймаем ни одного окуня? – спросил я.
В ответ она снова ослепила меня своей зубастой улыбкой.
– Мы примем меры предосторожности – захватим с собой копченую форель.
– Тогда ладно, – сказал я.
Быть может, я снова смалодушничал, но я просто растерялся. Душа моя уже скорбела по поводу неухоженного мистера Бенсона, а в воображении рисовалась смешливая, пышущая здоровьем Валери – живая реклама отнюдь не скудной пищи, – обсасывающая бледные косточки стограммового окунька.
– Не кажется ли вам, – сказал я, – что нам понадобится что-то более существенное?
– Все уже продумано, – с обезоруживающей бодростью сказала тетя. – Я испеку большой пирог с мясом и почками. Есть его будем холодным. А вдобавок салаты, пирожки с абрикосами и прочее. С голоду не умрем. Просто я подумала: надо хоть чуть-чуть прикоснуться к дикой природе.
– Ну да, одно прикосновенье – и вы уже с природой накоротке, – сказал я.
– Не поняла. Что ты бормочешь?
– Да так, пустое. Просто думаю вслух.
– Пожалуйста, прекрати. Прескверная привычка. Мне уже случалось тебе об этом говорить. Это хуже, чем делать умные глаза.
Но она тут же отвлеклась от тяжких упреков по моему адресу.
– Фредди, – крикнула она дяде, – на что ловят окуней?
– На червей.
– В таком случае ты должен встать на рассвете, смотри не забудь! Надо накопать червей.
От круглого розового дяди Фредди донесся лишь один короткий звук – точно квакнула спросонья лягушка.
В субботу, примерно в половине двенадцатого, я с осторожностью и не без благоговения ставил в мелкую заводь Мельничного озера с полдюжины бутылок смородинового вина. Подернутое легкой дымкой утро дышало блаженным покоем. Над гладью озера стлался прозрачный туман.
– Но где наши милые дети? – в третий или в четвертый раз спросила тетя Леонора, будто и вправду не знала, где они. – Ничуть не удивлюсь, если они заблудились.
Тетя Леонора неустанно искала в людях, хотя и редко находила, ту бьющую через край энергию, с которой сама бросалась во все жизненные перипетии – от погони за мифическими воришками в ее саду до изготовления смородинового вина и эклеров. Под «милыми детьми» подразумевались неухоженный мистер Бенсон и стеснительная Пегги Мортимер – с большой плетеной корзиной, где лежали тарелки, вилки и ножи, а также всякая снедь; они замыкали наш рыбацкий отряд.
Тетя Леонора решительно вручила им этот груз, даже не пытаясь хоть как-то замаскировать четко поставленную цель: свести их вместе. Без сомнения, это была ее первая попытка «расшевелить» мистера Бенсона.
– Вы не находите, что они просто созданы друг для друга? – сказала она, грациозно перебрасывая вторую половину фразы от Валери Чарлзуорт ко мне. – Не успели познакомиться, и вот пожалуйста – им уже никто не нужен.
И вновь я не мог не восхититься подбором слов: «им уже никто не нужен». Еще одна типичная для нее очаровательная ложь! Вряд ли на свете нашлись бы еще двое, кому так не хотелось бы оставаться наедине.
– Душ слиянье! Они будто только и ждали этой встречи, не правда ли?
Я не ответил, лишь украдкой подмигнул Валери Чарлзуорт. А она подмигнула мне, но я не успел разгадать, что таил в себе полный неги, как само это туманное утро, взгляд ее дивных золотисто-карих глаз – понимание, тайный зов или обычное лукавство.
– А вы двое марш за сучьями! – скомандовала тетя Леонора. – И брать только сухие. Лучше всего от ясеня. Они хорошо горят.
– Я хотел помочь дяде Фредди с наживкой… – начал было я. Но тетя Леонора повелительно взмахнула сковородкой:
– Не надо его беспокоить. Он любит все делать сам.
– Вы уверены, что обойдетесь без помощи, дядя Фредди? – спросил я.
Сладостно попыхивая большой прокуренной трубкой, дядя Фредди кивнул:
– Обойдусь. Спасибо, дружок.
– Ну, что я говорила? – сказала тетя. – Итак, вы с Пегги – за хворостом!
– Валери, – дерзостно поправил я. – Эту девушку зовут Валери.
– Валери?! – воскликнула тетя и устремила на меня печальный, полный укоризны взгляд, словно это я все напутал и ввел ее в заблуждение.
Мы с Валери не спеша побрели к озеру собирать валежник. Напоенное летними ароматами утро, казалось, становилось все краше, все благоуханней. К озеру со всех сторон подступал густой лес – орех, каштаны, ольха, а в дальнем его конце, между островков кувшинок, змеиными головками вскинувших желтые бутоны, мирно плавали дикие утки. Кое-где под раскидистыми деревьями, куда не проникали солнечные лучи, все еще цвели дымчато-лиловые колокольчики. Валери принадлежала к породе тех очаровательных животных, чье присутствие ощущаешь физически. На ней были лимонного цвета шорты и изумрудная нейлоновая блузка, голые руки и ноги покрывал густой загар. В воде она сошла бы за большую золотистую рыбину, на земле же, пожалуй, больше всего походила на красивую ласковую собаку с блестящей гладкой шерстью, и, как у всех ласковых собак, у нее была привычка ненароком прижаться к вам.
– В чем там было дело? – спросила вдруг она. – Ты мне явно подмигнул.
Я все объяснил: как мне кажется, сообщил я, тетя Леонора задумала свести Пегги и неухоженного мистера Бенсона.
– Что за чушь!
– Да это ясно как божий день.
– А ты, однако, подозрительный.
– Ничуть. Обычные теткины делишки.
Валери остановилась на тропинке, залитой теплым солнечным светом, пробившимся сквозь туман, и повернулась ко мне. Тополиная листва чуть заметно трепетала у нее за спиной, обрамляя ее нежной зеленью; она вдруг с лукавой ленцой улыбнулась мне.
– А тебе случайно не показалось, что у нее есть какие-то планы и на наш счет? – спросила она.
– Не исключено.
– В таком случае, – сказала Валери, – не пойти ли нам ей навстречу?
Я пробормотал, что не вижу причины, почему бы и нет, не мешкая, привлек ее к себе, и губы наши слились в долгом поцелуе, отчего тело мое обратилось в виолончель и завибрировало всеми струнами. На нее же поцелуй произвел самое неожиданное действие. Сцепив руки у меня на шее, она плавно откинулась всем своим большим телом, и губы ее расплылись в веселой улыбке.
– Знаешь, – сказала она, – от поцелуев мне всегда ужасно хочется есть.
– Что ж, рад стараться.
– Наверное, это как-то связано со ртом.
1 2 3 4 5