— Прашко переводил взгляд с одного на другого. — Бедняжка Лео! — Теперь уже в голосе его явно слышалось ехидство.
— Вы занимали особое место в его жизни. В конце концов, вы ведь очень долго работали вместе. У вас одинаковый опыт за плечами. Нам кажется, что е трудную минуту Лео, нуждаясь в совете, в деньгах или еще в какой-нибудь помощи, мог инстинктивно обратиться к вам. Нам думается, что он мог бы даже искать у вас защиты.
Прашко снова внимательно поглядел на свежие рубцы на лице Тернера.
— Защиты? — повторил он, почти не шевеля губами, словно предпочел бы сделать вид, что не произносил этого слова. — С таким же успехом вы могли бы защищать…— Капельки пота внезапно проступили у него на лбу, словно это осел пар, висящий в воздухе, — Уйди отсюда, — сказал он девушке.
Без единого слова она поднялась, рассеянно улыбнулась всем троим и неторопливо вышла из ресторана, и Тернер с совершенно неуместным и неожиданным для себя легкомыслием проводил восхищенным взглядом ее соблазнительно покачивающиеся бедра. А Брэдфилд уже заговорил снова.
— У нас очень мало времени, — торопливо промолвил он, наклонившись над столом. — Вы были с ним в Гамбурге и в Берлине. Существуют кое-какие обстоятельства, известные, возможно, только вам двоим. Вы меня слушаете?
Прашко молча ждал.
— Если только вы в состоянии помочь нам разыскать его, не поднимая шума, если вам известно, где он скрывается, и вы можете воздействовать на него, если вы можете хоть что-нибудь предпринять во имя старой дружбы, я беру на себя сохранение тайны и обещаю мягко обойтись с ним. Ни ваше имя, ни чье-либо другое не будет при этом нигде фигурировать.
Теперь уже Тернер ждал, переводя взгляд с одного лица на другое. Прашко выдавал только струившийся по его лицу пот, Брэдфилда — только крепко зажатая в пальцах ручка. Он сжимал ее, низко наклонившись над столом. За окном серые колонны замерли в ожидании; двое в углу тупо наблюдали за происходящим, поедая булочки с маслом. — Я отправлю его в Англию. Я удалю его из Германии навсегда, если это необходимо. Он себя уже достаточно скомпрометировал; не может быть и речи о том, чтобы мы снова стали прибегать к его услугам. Он позволил себе… Своим поведением он поставил себя в положение, лишающее его нашей поддержки, вы понимаете, что я хочу сказать? Любые сведения, какими он может обладать, являются исключительно собственностью английской короны…— Он откинулся на спинку стула. — Мы должны разыскать его прежде, чем это сделают они, — сказал он, но Прашко по-прежнему не говорил ни слова и не сводил с Брэдфилда жесткого взгляда маленьких, заплывших жиром глаз. — Я учитываю также, — продолжал Брэдфилд, — что у вас может иметься личная заинтересованность в тех или иных вопросах, которая должна быть удовлетворена.
Прашко заерзал на стуле.
— Полегче, — сказал он.
— Я меньше всего собираюсь вмешиваться во внутренние дела Федеративной республики. Ваши политические устремления, будущее вашей партии в свете нового Движения — все эти вопросы лежат вне сферы наших интересов. Я здесь для того, чтобы охранять наш союз, а не для того, чтобы становиться в позу судьи по отношению к союзнику.
Совершенно неожиданно Прашко улыбнулся.
— Отлично сказано, — заметил он.
— Ваша двадцатилетней давности связь с Гартингом, ваши взаимоотношения с некоторыми органами, близки ми английским правительственным кругам…
— Это никому не известно, — быстро перебил его Прашко. — Выражайтесь осторожнее, черт побери!
— Я как раз намеревался предложить то же самое вам, — сказал Брэдфилд. Улыбка Прашко вызвала у не го ответную улыбку облегчения. — Я совершенно так же, как и вы, не хочу, чтобы про наше посольство говорили, будто мы питаем к кому-то дурные чувства, поносим видных немецких политических деятелей, выволакиваем на свет божий старые, давно похороненные дела, что мы солидаризируемся со странами, не симпатизирующими внутренней политике Германии, и поставили своей задачей бесчестить Федеративную республику. Я совершенно убежден, что и вы также не заинтересованы в том, чтобы про вас — в вашей сфере — распространялись подобного рода слухи. Я хочу указать лишь на общность наших интересов.
— Ясно, — сказал Прашко. Его изборожденное морщинами лицо оставалось непроницаемым.
— И у вас, как у нас, есть свои негодяи. Мы не должны позволять им становиться между нами.
— Боже упаси! — сказал Прашко, покосившись на синяки и ссадины Тернера. — У нас, помимо того, есть еще довольно странные друзья. Это Лео так вас отделал?
— Они сидят в углу, — сказал Тернер. — Это их работа. Они сделают то же самое и с ним, дайте им только до него добраться.
— Ладно, — сказал наконец Прашко. — Я готов помочь вам. Мы с ним обедали вместе. С тех пор я его больше не видел. Что надо этой обезьяне?
— Брэдфилд! — кричал Зааб через весь зал. — Скоро, наконец?
— Я же вам сказал, Карл-Гейнц: мы не собираемся делать никаких заявлений.
— Мы просто потолковали, вот и все. Я не так-то часто встречался с ним. Он позвонил мне: может, встретимся, пообедаем? Я сказал: давай завтра. — Прашко развел руками, словно фокусник, показывающий, что он ничего не прячет в рукаве.
— О чем же вы толковали? — спросил Тернер. Прашко пожал плечами и поглядел на обоих собеседников.
— Вы знаете, как это бывает с давними друзьями. Лео — славный малый, но… Словом, люди меняются. А может быть, мы не хотим, чтобы нам напоминали о том, что ни чего не меняется. Вспоминали прошлое, Лео немного вы пил. Ну, вы знаете, как это бывает при таких встречах.
— Какое прошлое? — настойчиво спросил Тернер, и Прашко зло на него поглядел.
— Известно какое: Англию. Дерьмовое было время. Вы знаете, как мы попали в Англию — я и Лео? Мы были желторотые. Знаете, как мы попали? Его фамилия начина лась с буквы Г, а моя — с П. Так я переделал П на Б. Гартинг Лео, Брашко Гарри. Такие были времена. Нам повезло, что мы не были Цейсе или Цахари — где бы мы тогда стояли в списке? Англичане не любили второй половины алфавита. Вот про это мы с ним и толковали: про то, как нас отправили в Дувр на палубе, бесплатно. Про те проклятые времена. Про эту чертову сельскохозяйственную школу в Шептон-Маллете. Вам знакома эта вонючая школа? Может, ее теперь подновили наконец? Может, уже и этот старикашка помер, который готов был нас изничтожить за то, что мы — немцы, и говорил, что только благодаря англичанам мы еще живы. Знаете, чему научились мы в Шептон-Маллете? Итальянскому языку. От военнопленных. Только с этими несчастными и можно было поговорить! — Он повернулся к Брэдфилду. — Кто этот нацист, между прочим? — спросил он и вдруг расхохотался. — Вы что, думаете, что я псих? Ну да, я обедал с Лео.
— И он поведал вам о каких-то там затруднениях?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Вы занимали особое место в его жизни. В конце концов, вы ведь очень долго работали вместе. У вас одинаковый опыт за плечами. Нам кажется, что е трудную минуту Лео, нуждаясь в совете, в деньгах или еще в какой-нибудь помощи, мог инстинктивно обратиться к вам. Нам думается, что он мог бы даже искать у вас защиты.
Прашко снова внимательно поглядел на свежие рубцы на лице Тернера.
— Защиты? — повторил он, почти не шевеля губами, словно предпочел бы сделать вид, что не произносил этого слова. — С таким же успехом вы могли бы защищать…— Капельки пота внезапно проступили у него на лбу, словно это осел пар, висящий в воздухе, — Уйди отсюда, — сказал он девушке.
Без единого слова она поднялась, рассеянно улыбнулась всем троим и неторопливо вышла из ресторана, и Тернер с совершенно неуместным и неожиданным для себя легкомыслием проводил восхищенным взглядом ее соблазнительно покачивающиеся бедра. А Брэдфилд уже заговорил снова.
— У нас очень мало времени, — торопливо промолвил он, наклонившись над столом. — Вы были с ним в Гамбурге и в Берлине. Существуют кое-какие обстоятельства, известные, возможно, только вам двоим. Вы меня слушаете?
Прашко молча ждал.
— Если только вы в состоянии помочь нам разыскать его, не поднимая шума, если вам известно, где он скрывается, и вы можете воздействовать на него, если вы можете хоть что-нибудь предпринять во имя старой дружбы, я беру на себя сохранение тайны и обещаю мягко обойтись с ним. Ни ваше имя, ни чье-либо другое не будет при этом нигде фигурировать.
Теперь уже Тернер ждал, переводя взгляд с одного лица на другое. Прашко выдавал только струившийся по его лицу пот, Брэдфилда — только крепко зажатая в пальцах ручка. Он сжимал ее, низко наклонившись над столом. За окном серые колонны замерли в ожидании; двое в углу тупо наблюдали за происходящим, поедая булочки с маслом. — Я отправлю его в Англию. Я удалю его из Германии навсегда, если это необходимо. Он себя уже достаточно скомпрометировал; не может быть и речи о том, чтобы мы снова стали прибегать к его услугам. Он позволил себе… Своим поведением он поставил себя в положение, лишающее его нашей поддержки, вы понимаете, что я хочу сказать? Любые сведения, какими он может обладать, являются исключительно собственностью английской короны…— Он откинулся на спинку стула. — Мы должны разыскать его прежде, чем это сделают они, — сказал он, но Прашко по-прежнему не говорил ни слова и не сводил с Брэдфилда жесткого взгляда маленьких, заплывших жиром глаз. — Я учитываю также, — продолжал Брэдфилд, — что у вас может иметься личная заинтересованность в тех или иных вопросах, которая должна быть удовлетворена.
Прашко заерзал на стуле.
— Полегче, — сказал он.
— Я меньше всего собираюсь вмешиваться во внутренние дела Федеративной республики. Ваши политические устремления, будущее вашей партии в свете нового Движения — все эти вопросы лежат вне сферы наших интересов. Я здесь для того, чтобы охранять наш союз, а не для того, чтобы становиться в позу судьи по отношению к союзнику.
Совершенно неожиданно Прашко улыбнулся.
— Отлично сказано, — заметил он.
— Ваша двадцатилетней давности связь с Гартингом, ваши взаимоотношения с некоторыми органами, близки ми английским правительственным кругам…
— Это никому не известно, — быстро перебил его Прашко. — Выражайтесь осторожнее, черт побери!
— Я как раз намеревался предложить то же самое вам, — сказал Брэдфилд. Улыбка Прашко вызвала у не го ответную улыбку облегчения. — Я совершенно так же, как и вы, не хочу, чтобы про наше посольство говорили, будто мы питаем к кому-то дурные чувства, поносим видных немецких политических деятелей, выволакиваем на свет божий старые, давно похороненные дела, что мы солидаризируемся со странами, не симпатизирующими внутренней политике Германии, и поставили своей задачей бесчестить Федеративную республику. Я совершенно убежден, что и вы также не заинтересованы в том, чтобы про вас — в вашей сфере — распространялись подобного рода слухи. Я хочу указать лишь на общность наших интересов.
— Ясно, — сказал Прашко. Его изборожденное морщинами лицо оставалось непроницаемым.
— И у вас, как у нас, есть свои негодяи. Мы не должны позволять им становиться между нами.
— Боже упаси! — сказал Прашко, покосившись на синяки и ссадины Тернера. — У нас, помимо того, есть еще довольно странные друзья. Это Лео так вас отделал?
— Они сидят в углу, — сказал Тернер. — Это их работа. Они сделают то же самое и с ним, дайте им только до него добраться.
— Ладно, — сказал наконец Прашко. — Я готов помочь вам. Мы с ним обедали вместе. С тех пор я его больше не видел. Что надо этой обезьяне?
— Брэдфилд! — кричал Зааб через весь зал. — Скоро, наконец?
— Я же вам сказал, Карл-Гейнц: мы не собираемся делать никаких заявлений.
— Мы просто потолковали, вот и все. Я не так-то часто встречался с ним. Он позвонил мне: может, встретимся, пообедаем? Я сказал: давай завтра. — Прашко развел руками, словно фокусник, показывающий, что он ничего не прячет в рукаве.
— О чем же вы толковали? — спросил Тернер. Прашко пожал плечами и поглядел на обоих собеседников.
— Вы знаете, как это бывает с давними друзьями. Лео — славный малый, но… Словом, люди меняются. А может быть, мы не хотим, чтобы нам напоминали о том, что ни чего не меняется. Вспоминали прошлое, Лео немного вы пил. Ну, вы знаете, как это бывает при таких встречах.
— Какое прошлое? — настойчиво спросил Тернер, и Прашко зло на него поглядел.
— Известно какое: Англию. Дерьмовое было время. Вы знаете, как мы попали в Англию — я и Лео? Мы были желторотые. Знаете, как мы попали? Его фамилия начина лась с буквы Г, а моя — с П. Так я переделал П на Б. Гартинг Лео, Брашко Гарри. Такие были времена. Нам повезло, что мы не были Цейсе или Цахари — где бы мы тогда стояли в списке? Англичане не любили второй половины алфавита. Вот про это мы с ним и толковали: про то, как нас отправили в Дувр на палубе, бесплатно. Про те проклятые времена. Про эту чертову сельскохозяйственную школу в Шептон-Маллете. Вам знакома эта вонючая школа? Может, ее теперь подновили наконец? Может, уже и этот старикашка помер, который готов был нас изничтожить за то, что мы — немцы, и говорил, что только благодаря англичанам мы еще живы. Знаете, чему научились мы в Шептон-Маллете? Итальянскому языку. От военнопленных. Только с этими несчастными и можно было поговорить! — Он повернулся к Брэдфилду. — Кто этот нацист, между прочим? — спросил он и вдруг расхохотался. — Вы что, думаете, что я псих? Ну да, я обедал с Лео.
— И он поведал вам о каких-то там затруднениях?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100