Светлана Фортунская
Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна
Всем котам моей жизни: великолепному Марысю, обаятельному Ивану, благородному Бегемоту и, конечно, тебе, мой нежный Джеймс
Пусть рассказ
Загадочен и туманен,
Это еще не повод
Считать его ложным;
И не следует,
Ратуя противу суеверия и вымысла,
Отвергать
Завлекательность повествования
И его смысл…
Нгуен Зы. Нравоучение к рассказу о дереве гао

ГЛАВА ПЕРВАЯ,
предварительная
– Ни на земле, ни на небесах нет ничего невозможного, – объяснил Дух.
– Цитатка-то заезженная! – заметил Оп. – К тому же ты ее переврал.
К. Саймак. Заповедник гоблинов

Все, о чем рассказывается в этой книге, – чистая правда.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой я знакомлюсь с Ладой
Любой удар судьбы можно представить странным совпадением, если набраться терпения и подождать.
Дж. Уиндем. День триффидов

Началась эта история несколько лет назад, когда Союз уже не был Союзом, но рубль еще был деньгами.
Впервые я увидел Ладу зимой.
Неважно, куда я собирался, неважно, кого ждал, покуривая на крылечке. Я наслаждался приятным декабрьским утром и глазел по сторонам. Ночью выпал снежок – событие редкое в наших широтах – и лежал ровно и гладко, как чистая простыня. Из соседнего подъезда выскочил огромный белый пес неизвестной мне породы. Он пристально поглядел на меня, забежал за мусорный контейнер и задрал там лапу. Я не большой любитель животных, а от собак всегда старался держаться подальше. Не то чтобы я их боялся, скажем так: уважал. Даже маленьких шавок. Поэтому пес не привлек особого моего внимания.
Потом из того же соседнего подъезда вышла девушка. Девушками я в то время интересовался значительно больше, чем собаками. Эта была так себе, на мой взыскательный тогдашний вкус. Она была толстовата, низковата и плохо одета: курточка из «Детского мира», сапожки из кожзаменителя, старушечий платочек. Из-под платочка выбивались белые волосики. Девушка что-то пискнула, подзывая собаку (голосок был тоненький, птичий), и вместе с псом направилась через двор к арке, через эту арку мы выходим к троллейбусной остановке. Я смотрел ей вслед (потому только, что нужно же было куда-нибудь смотреть) – и что-то смущало меня, какой-то непорядок был в том, как она шагала по двору рядом с этим большущим псом.
Я отвлекся от моих наблюдений, потому что дождался того, кого ждал, и отправился туда, куда собирался. Только много часов спустя я вспомнил девушку, и пса, и как они шли рядом по двору, и как по чистому нетронутому снегу за ними вилась цепочка следов – собачьих. Девушка следов на снегу не оставила.
Я тогда решил, что это мне привиделось, померещилось или, как говорила моя бабушка, примстилось. И благополучно об этом забыл. Как потом оказалось, зря.
Несколько дней спустя я увидел ее на троллейбусной остановке. Она была все в той же курточке и в тех же сапожках, только платок заменила вязаная шапочка совершенно невообразимого розового цвета, какого бывают щеки у матрешек. Я бы не обратил на давешнюю незнакомку внимания, если бы не ее спутница. А вот та была красавица.
Таких женщин не существует в природе. Таких женщин не увидишь в кино. Таких женщин рисуют на обложках книг плохие художники.
То есть в ее внешности не было ни одного прокола. Каждая черта ее лица в отдельности и совокупность этих черт соответствовали всем требованиям, стандартам, критериям красоты. Большие темные глаза, не карие, но почти черные; длинные черные ресницы; изогнутые правильными дугами в меру густые брови; кожа даже и на вид гладкая, смугло-бледная; нежнейший румянец на щеках – и именно там, где ему полагается быть от природы, а не там, где его обычно рисуют дамы. И ни следа косметики, даже помады не было на ее губах. На макушке, над скрученными в узел волосами, каком-то чудом держалась и не падала маленькая меховая шапочка – я не знаю, что это был за мех, но, во всяком случае, выглядел он дороже даже, чем норка. И длинная до пят шуба того же меха. В мехах – и в троллейбусе! Да такой женщине и в такой шубе необходимо предоставлять автомобиль с личным шофером. За государственный счет.
А голос у нее был… Флейта! Виолончель! Мурлыканье сытой кошки! Или – как у Пушкина – «словно реченька журчит». И этим своим восхитительным голосом эта ослепительная красавица прямо-таки пропела:
– Ладушка, наш троллейбус.
А белобрысая девица своим писклявым голоском прощебетала в ответ:
– Да, бабушка, я вижу.
Донна Роза! Или я ослеп, или мне очи повылазило, как говорит моя собственная бабушка.
Втискиваясь в троллейбус с задней площадки, я лихорадочно подсчитывал. Пигалица – ее назвали Ладушкой – выглядела лет на двадцать. Допустим, что ей семнадцать или даже пятнадцать – двадцатый век, акселерация. Допустим, мама родила ее в шестнадцать – всяко бывает. Допустим далее, что мама мамы родила дочку в те же шестнадцать – может, это у них по наследству, ранние роды. Получается сорок семь. Невозможно! Не могло быть этой женщине больше тридцати, а я бы ей и вообще лет двадцать пять дал. Она и в мамы пигалице не годилась.
Троллейбус, как всегда в этот утренний час, был переполнен. Людская масса равномерно колыхалась, разбухая после каждой остановки и утрясаясь во время движения машины. Внутри нее по строгим законам, действующим в общественном транспорте в часы пик, совершались перемещения потоков. Воспользовавшись одним из внутренних течений – многолетний опыт езды в троллейбусах седьмого маршрута сделал меня асом, – я приблизился к интересующему меня объекту почти вплотную. Резкий рывок едва не сбил меня с ног, я ухватился за поручень и оказался нос к носу и грудь в грудь с белобрысой пигалицей Ладой.
И разглядел ее получше.
Оказалось, во-первых, что она не так уж низкоросла, ее лоб пришелся на уровень моих глаз. Во-вторых, при более тщательном изучении я обнаружил в ее лице те же черты, что и в лице роскошной красавицы: тот же прямой нос, те же большие глаза, только ярко-голубого цвета, как вода в горных озерах. И, как ни странно – удивительно, что я прежде этого не заметил, – та же соразмерность черт, та же гармония. Только женщина, именуемая бабушкой, была брюнеткой постарше годами. Лада же, юная блондинка, была нежнее, тоньше – как если бы с писанного маслом холста сделали копию акварелью.
И еще – от нее пахло фиалками. Не духами с запахом фиалок, а так, как пахнут цветы на лесной полянке. Она подняла на меня свои голубые глаза – и голова моя закружилась.
Не знаю, каким образом в набитом битком троллейбусе, да еще упакованная в такую длинную и, уж верно, тяжелую шубу, но бабушка тут же оказалась между мной и Ладой. Я не успел еще утонуть в голубых глазах, как погрузился в черные. И растворился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109