Внутри все отнялось, и только сердце стучало, как метроном, отсчитывая проходящие секунды. Он с ужасом думал, переживет ли этот ужасный момент, простят ли его предки ему то, что он отдал свое сердце гвай-ло? И как насчет детей, которые она ему родит? Не будут ли они совсем другими, чем те Ши, которые рождались до них? Последняя мысль была ему абсолютно невыносима: для китайца понятие семьи свято.
- Чжилинь, посмотри на меня.
Он повернулся и понял, что пропал. Что бы ни приключилось с ним в следующие минуты, он не мог устоять перед ней. Она лежала на бледно-розовых простынях, ее распущенные волосы черными волнами покрывали подушки, как море, расплескавшееся в шумном беге по ночному пляжу. Она его перехитрила. На ней не было ночной сорочки. Вообще ничего не было.
В теплом свете настольной лампы ее смуглая кожа отливала, как топаз. В первый раз он видел ее наготу и на него будто столбняк напал. Она была как лесное озеро, в которое так и тянет нырнуть головой вперед. С ужасом почувствовал Чжилинь ее притяжение, с которым ему не совладать.
Она была маленького роста, но сложением значительно отличалась от женщин Востока, и грудь пышнее, и талия тоньше, и бедра шире. В Китае есть два типа женщин. Первый - это тип крестьянки с приземистой фигурой, с большими руками и ногами, с ладонями, огрубевшими от работы в поле. На другом конце спектра изнеженная дама с кожей, никогда не видавшей солнца, чьи руки нежнее шелка, а ноги изувечены с детства колодками, в которые их заковывают, чтобы сохранить маленькими и, следовательно, красивыми.
Афина не попадала ни в одну из этих категорий. Хотя кости ее были и тонкие, но плоть отличалась упругостью. Руки ее были ловкими и сильными, а ноги вовсе не походили на лепестки лилий. Одним словом, чужестранка.
Она виновато улыбнулась ему и, увидев направление ее взгляда, он посмотрел вниз. Брюки его оттопыривались самым ужасным образом
- Твое тело ответило мне, - сказала она с хрипотцой в голосе, - хотя уста твои и промолчали. - Она протянула к нему обнаженные руки, и Чжилинь подумал, что он сроду не видел более эротического жеста. - Иди ко мне.
Как во сне, он двинулся к ней через коврик перед кроватью. Движения у него были чисто рефлекторные сознание контролировало его действия не лучше, чем у тех преждевременно состарившихся людей, что валяются на грязной циновке в каком-нибудь притоне, судорожно вцепившись в трубку с опиумом, с бессмысленными остекленевшими глазами
Он стоял у кровати с опущенной головой, наблюдая, как Афина расстегивает его брюки. По мере того, как она стягивала с него один за другим все принадлежности его европейского костюма, он ощущал все большее и большее отстранение своего тела, пока не почувствовал себя таким же чужестранцем, какой была и она.
Голый, он стоял перед нею, не смея дышать, с торчащим, как радиомачта, сокровенным членом. Но стыда он уже не чувствовал. И это еще больше усугубило ощущение того, что он - это не он. Перед Май, да и вообще перед любой китаянкой, он не мог бы с таким бесстыдством демонстрировать свое мужское достоинство
Афина потянулась к нему и провела пальчиком по всей его длине вверх и вниз. Ощущение было такое, что она ласкает его рукой в шелковой перчатке. Он вздрогнул, набирая полные легкие воздуху и все функции его тела заработали нормально.
Продолжая трогать его левой рукой, она провела правой по его животу поднялась выше, проводя кончиками пальцев по ребрам. Тронула губами, заставив его почувствовать, как внутри его все внезапно сжалось. Блаженство начало постепенно овладевать им
Эмоциональные вихревые потоки постепенно оформлялись в какое-то новое для него ощущение. Вроде как тьма среди бела дня, оно не должно было бы появляться, но, тем не менее, его присутствие было неопровержимо.
Афина увлекла его за собой в постель, в свое благоуханное царство. Со стоном он склонился над ней в почти молитвенной позе, прильнул губами к внутренней части ее бедер. Руки его скользнули с талии ниже, оглаживая бедра. Ягодицы ее были более полными, чем у китаянок, и прикосновение к ним почему-то особенно воспламенило его. Он почувствовал безумное желание войти в нее. Он раздвинул ей ноги и устроился между ними на коленях, постепенно опускаясь все ниже и ниже. Ее пальчики направляли его.
- Войди в меня, - прошептала она с той же интонацией, с которой недавно шептала: "Иди ко мне".
Пройдя последние разделяющие их дюймы, его трепещущая плоть, наконец коснулся ее влажного лона, и она издала стон. Мышцы нижней части ее живота дрожали от напряжения, она тяжело дышала.
Медленно и осторожно он входил в нее, пока не почувствовал, что головка его члена обхвачена ее сокровенным органом, как только что обхватывали его ее пальцы. Так же осторожно он начал двигать им вверх и вниз, погружая только самый кончик, будто дразня ее обещанием того, что будет дальше. Приподнявшись над ней, как луна над морем, он наблюдал за тем, как она реагирует на его движения.
Он считал, что умеет контролировать себя. Май вымуштровала его по части искусства любви и всегда говорила ему, что он нежный и понятливый любовник, хотя и не шибко страстный.
Но сейчас она не узнала бы своего Чжилиня. Он чувствовал себя так, будто забрался в неведомые глубины собственных эмоций, о существовании которых и не подозревал. Он чувствовал, как почти математический расчет искусства любви покидает его. Чем глубже проникал он в Афину, тем меньше он помнил о всех этих позах, намеренных паузах и ласках, которые должны привести и его самого, и его партнершу в состояние экстаза.
Совсем наоборот, он чувствовал безумное желание броситься очертя голову в омут страсти, ни о чем не думая, ни о чем не беспокоясь. Ее аромат пьянил его, сводил с ума. И он оставил контроль над собой и уступил тому смутному чувству, которое только что возникло в нем, и оно наполнило его блаженством, которого он раньше и вообразить не мог.
И тогда Афина, закрыв в истоме глаза, протянула к нему руки и, вцепившись пальцами в его плечи, простонала:
- Иди ко мне ближе. Я хочу чувствовать тяжесть твоего тела, когда дойду до точки!
И уже не помня себя от переполняющего его восторга, он опустился со всего маху на ее горячие, полные груди.
Слившись с ней, он поднялся ввысь, в поэтическое царство дождя и туч, и гроза разразилась ослепительными вспышками молний, и живительная влага оросила ее жаркое тело.
В воздухе пахло войной с Японией. Шел 1937 год. Но в Шанхае деловая жизнь не замирала. Горожане привыкли жить в условиях напряженности.
Чжилинь изо всех сил, насколько это было возможно, старался скрыть тревожные вести. Она никогда не испытывала тягот войны. Кроме того, она была женщиной, а такие вещи не принято обсуждать с представительницами прекрасного пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
- Чжилинь, посмотри на меня.
Он повернулся и понял, что пропал. Что бы ни приключилось с ним в следующие минуты, он не мог устоять перед ней. Она лежала на бледно-розовых простынях, ее распущенные волосы черными волнами покрывали подушки, как море, расплескавшееся в шумном беге по ночному пляжу. Она его перехитрила. На ней не было ночной сорочки. Вообще ничего не было.
В теплом свете настольной лампы ее смуглая кожа отливала, как топаз. В первый раз он видел ее наготу и на него будто столбняк напал. Она была как лесное озеро, в которое так и тянет нырнуть головой вперед. С ужасом почувствовал Чжилинь ее притяжение, с которым ему не совладать.
Она была маленького роста, но сложением значительно отличалась от женщин Востока, и грудь пышнее, и талия тоньше, и бедра шире. В Китае есть два типа женщин. Первый - это тип крестьянки с приземистой фигурой, с большими руками и ногами, с ладонями, огрубевшими от работы в поле. На другом конце спектра изнеженная дама с кожей, никогда не видавшей солнца, чьи руки нежнее шелка, а ноги изувечены с детства колодками, в которые их заковывают, чтобы сохранить маленькими и, следовательно, красивыми.
Афина не попадала ни в одну из этих категорий. Хотя кости ее были и тонкие, но плоть отличалась упругостью. Руки ее были ловкими и сильными, а ноги вовсе не походили на лепестки лилий. Одним словом, чужестранка.
Она виновато улыбнулась ему и, увидев направление ее взгляда, он посмотрел вниз. Брюки его оттопыривались самым ужасным образом
- Твое тело ответило мне, - сказала она с хрипотцой в голосе, - хотя уста твои и промолчали. - Она протянула к нему обнаженные руки, и Чжилинь подумал, что он сроду не видел более эротического жеста. - Иди ко мне.
Как во сне, он двинулся к ней через коврик перед кроватью. Движения у него были чисто рефлекторные сознание контролировало его действия не лучше, чем у тех преждевременно состарившихся людей, что валяются на грязной циновке в каком-нибудь притоне, судорожно вцепившись в трубку с опиумом, с бессмысленными остекленевшими глазами
Он стоял у кровати с опущенной головой, наблюдая, как Афина расстегивает его брюки. По мере того, как она стягивала с него один за другим все принадлежности его европейского костюма, он ощущал все большее и большее отстранение своего тела, пока не почувствовал себя таким же чужестранцем, какой была и она.
Голый, он стоял перед нею, не смея дышать, с торчащим, как радиомачта, сокровенным членом. Но стыда он уже не чувствовал. И это еще больше усугубило ощущение того, что он - это не он. Перед Май, да и вообще перед любой китаянкой, он не мог бы с таким бесстыдством демонстрировать свое мужское достоинство
Афина потянулась к нему и провела пальчиком по всей его длине вверх и вниз. Ощущение было такое, что она ласкает его рукой в шелковой перчатке. Он вздрогнул, набирая полные легкие воздуху и все функции его тела заработали нормально.
Продолжая трогать его левой рукой, она провела правой по его животу поднялась выше, проводя кончиками пальцев по ребрам. Тронула губами, заставив его почувствовать, как внутри его все внезапно сжалось. Блаженство начало постепенно овладевать им
Эмоциональные вихревые потоки постепенно оформлялись в какое-то новое для него ощущение. Вроде как тьма среди бела дня, оно не должно было бы появляться, но, тем не менее, его присутствие было неопровержимо.
Афина увлекла его за собой в постель, в свое благоуханное царство. Со стоном он склонился над ней в почти молитвенной позе, прильнул губами к внутренней части ее бедер. Руки его скользнули с талии ниже, оглаживая бедра. Ягодицы ее были более полными, чем у китаянок, и прикосновение к ним почему-то особенно воспламенило его. Он почувствовал безумное желание войти в нее. Он раздвинул ей ноги и устроился между ними на коленях, постепенно опускаясь все ниже и ниже. Ее пальчики направляли его.
- Войди в меня, - прошептала она с той же интонацией, с которой недавно шептала: "Иди ко мне".
Пройдя последние разделяющие их дюймы, его трепещущая плоть, наконец коснулся ее влажного лона, и она издала стон. Мышцы нижней части ее живота дрожали от напряжения, она тяжело дышала.
Медленно и осторожно он входил в нее, пока не почувствовал, что головка его члена обхвачена ее сокровенным органом, как только что обхватывали его ее пальцы. Так же осторожно он начал двигать им вверх и вниз, погружая только самый кончик, будто дразня ее обещанием того, что будет дальше. Приподнявшись над ней, как луна над морем, он наблюдал за тем, как она реагирует на его движения.
Он считал, что умеет контролировать себя. Май вымуштровала его по части искусства любви и всегда говорила ему, что он нежный и понятливый любовник, хотя и не шибко страстный.
Но сейчас она не узнала бы своего Чжилиня. Он чувствовал себя так, будто забрался в неведомые глубины собственных эмоций, о существовании которых и не подозревал. Он чувствовал, как почти математический расчет искусства любви покидает его. Чем глубже проникал он в Афину, тем меньше он помнил о всех этих позах, намеренных паузах и ласках, которые должны привести и его самого, и его партнершу в состояние экстаза.
Совсем наоборот, он чувствовал безумное желание броситься очертя голову в омут страсти, ни о чем не думая, ни о чем не беспокоясь. Ее аромат пьянил его, сводил с ума. И он оставил контроль над собой и уступил тому смутному чувству, которое только что возникло в нем, и оно наполнило его блаженством, которого он раньше и вообразить не мог.
И тогда Афина, закрыв в истоме глаза, протянула к нему руки и, вцепившись пальцами в его плечи, простонала:
- Иди ко мне ближе. Я хочу чувствовать тяжесть твоего тела, когда дойду до точки!
И уже не помня себя от переполняющего его восторга, он опустился со всего маху на ее горячие, полные груди.
Слившись с ней, он поднялся ввысь, в поэтическое царство дождя и туч, и гроза разразилась ослепительными вспышками молний, и живительная влага оросила ее жаркое тело.
В воздухе пахло войной с Японией. Шел 1937 год. Но в Шанхае деловая жизнь не замирала. Горожане привыкли жить в условиях напряженности.
Чжилинь изо всех сил, насколько это было возможно, старался скрыть тревожные вести. Она никогда не испытывала тягот войны. Кроме того, она была женщиной, а такие вещи не принято обсуждать с представительницами прекрасного пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183