Рука у Ирины Васильевны задрожала, крыжовник посыпался на пол.
- Извините, коли так. - Около тяжко вздохнул, нахлобучил до ушей кепку и толкнул дверь.
Ирина Васильевна вскочила:
- Да куда же ты… погоди… экий нетерпеливый. Она беспомощно оглянулась на меня и потянула Около за рукав: - Дома она, дома…
Около прошел боком мимо Ирины Васильевны в комнату Наденьки. Старушка плотно закрыла за ним дверь, нагнулась ко мне и прошептала:
- А ты иди к себе в мезонин. И я уйду. Пусть они поговорят. Их дело. Бог даст, и уладят. Иди, иди в мезонин-то.
Корявая, медноликая луна тускло и холодно освещала мою тесную каморку. Я подвинул стул к окну и опершись подбородком на подоконник, прижался к стеклу лбом. На улице царствовала чуткая тишина. Только циркал сверчок, да нудно верещала в объятиях паука муха. Донесся гулкий отрывистый выхлоп движка, на секунду движок смолк, потом сухо закашлял и, откашлявшись, ворчливо зарокотал и застукал.
Хлопнула калитка, под окнами зашаркали грузные шаги Около. На меня напало странное забытье. Мне урывками снились то Наденька, то Около, то Ирина Васильевна, то все вместе; и тут же стоял Алексей Федорович, улыбался ласково, снисходительно, как будто жалел всех и понимал больше всех, что все это досадные, глупые мелочи, которые постоянно раздражают нас и мешают жить. Когда я очнулся, то понял, что не спал а думал долго, упорно и беспорядочно об этих людях.
Рассветало. Над землей висело ясное, чистое небо, и над болотом одиноко, как свеча, догорала Венера. Внизу лежала густая ночная тень. И на нее из окна Наденькиной комнаты падало желтое плоское пятно света.
В полдень почтальон принес газеты и открытку из районного комитета комсомола. Ирина Васильевна долго вертела в руках открытку, близоруко рассматривала и бормотала:
- Вызывают. Зачем же это ее вызывают? Стало быть, надо, коль вызывают, - и сунула открытку под картонку отрывного календаря.
Через день поздно вечером ко мне в мезонин постучалась Наденька. Вошла она решительно, без тени смущения:
- У меня к вам просьба. Дайте слово, что выполните.
- Не знаю.
- Она вам по плечу. Даёте слово?
- Бери.
- Подготовьте и прочтите лекцию в клубе центральной усадьбы колхоза на тему… - Она на минуту замялась и быстро договорила: - О любви и дружбе.
- Что?! - воскликнул я.
- О любви и дружбе, - повторила она. - А что вас смущает?
Не выдержав ее острого, пристального взгляда, я отвернулся.
- Значит, договорились?
- Что делать, - вздохнул я.
- Бай-бай. - Она насмешливо помахала мне рукой и вышла. «Да, здорово тебя там, голубушка, накачали», - подумал я.
К лекции я готовился добросовестно, как никогда. И в то же время меня не покидала тревога за исход ее.
Слишком свежи еще были в памяти недавние апалёвские события.
На лекцию пришла не только молодежь, но и пожилые, и даже старухи. Столь необычно повышенный интерес к рядовой лекции был не случаен. Все они явились открыто судить Наденьку. В зале клуба находился муж ее подруги, Леонтий Романыч Рябов. От одного присутствия этого прямого до тупости и непогрешимого до глупости человека веяло холодом. Он больше всех был возмущен поступком Наденьки и поклялся огнем выжечь в колхозе распутство.
Скучным, чужим голосом Наденька изложила причины, вызвавшие лекцию.
- Так, так, правильно. Давно пора, - сказал кто-то в зале, и посыпались ехидные смешки.
Наденька гордо вскинула голову, переждала смех спокойно сошла с трибуны и села на подоконник скрестив на груди руки.
…Лекция кончилась, никто не встал и не вышел. Все продолжали сидеть и чего-то ждать. Тишина стояла гнетущая, только пощелкивали семечки.
- Позвольте мне сказать пару слов. - Леонтий встал, одернул пиджак. - Можно?
- Леонтий, не надо, - схватила его за рукав Зина. - Слышишь, не надо…
Леонтий отмахнулся от жены, как от мухи, и стал пробираться между рядами. У Наденьки презрительно сузились глаза.
Леонтий поднялся на сцену, но на трибуну не взошел, а встал рядом. Поджарый, темноволосый, с бугристым лбом и волевым подбородком, Леонтий слыл в колхозе как беспощадный говорун. Под любой случай он умел подвести «принципиальный» тезис. Его боялись все: и председатель, и секретарь парторганизации. Он усиленно лез в начальство. Колхозники его терпеть не могли и злорадно говорили: «Бодливой корове бог рог не дает».
Леонтий взъерошил волосы и выкинул руку:
- Товарищи, поблагодарим докладчика за теплый идейный, содержательный доклад. - Он повернулся ко мне, поклонился и накрыл ладонью ладонь.
Громко и сухо захлопали в зале.
- Признавая глубокую эрудицию уважаемого нами товарища, - продолжал Леонтий, - нельзя не отметить и существенный пробел в докладе. - Сделав упор на слове «пробел», Леонтий широко развел руки: - Доклад сделан вообще, в отрыве от жизни, не увязан с событиями последних дней, с людьми той аудитории для которой он предназначен. Я не упрекаю докладчика, - Леонтий, широко улыбаясь, еще раз поклонился мне, - я только попытаюсь восполнить этот пробел.
Леонтий круто повернулся, взошел на трибуну, вынул из кармана пачку листков и положил перед собой.
Долго и утомительно читал он их. В зале щелкали семечки, хихикали. Около, зажав в кулак папиросу, курил, выпуская в рукав дым. Наденька смотрела в окно Высокая, тонкая, как спица, труба колхозной водокачки охапками выбрасывала черный дым. Дым расползался по небу, мутнел, лохматился и таял, и вместе с ним мутнел и таял голос Леонтия.
Гулко, как камень, упали в зал слова: «Надежда Кольцова». Леонтий выждал и мягким, вкрадчивым голосом продолжал:
- Кольцова - наша старейшая комсомолка, активная, в партию готовится вступить. А как она своим личным примером воспитывает молодежь? - Он опять выждал и резко ответил на свой вопрос: - Аморально… разлагающе.
- Кольцову не задевай, - грубо перебил его Около Леонтий поморщился:
- Товарищ Околошеев, не беспокойтесь. О вас я тоже скажу.
- А я не беспокоюсь. Только Кольцову не трожь. Слышишь, Рябов, не трожь. А то плохо будет, - с угрозой повторил Около.
Лицо у Леонтия окаменело. Он надменно поднял голову и выставил резко очерченный подбородок:
- Вы думаете, что говорите, Околошеев?
- Раньше не думал, а теперь решил… - ответил Около и, сильно ссутулясь, пошел к сцене.
Наденька вспыхнула, вскочила с подоконника, хотела что-то сказать и не смогла: горло перехватили слезы, и она, закрыв руками лицо, опять села на подоконник.
Около встал напротив трибуны и, сумрачно глядя в надменное лицо Леонтия, спросил:
- Ты думаешь, что в том сарае со мной была Кольцова? Ошибаешься, не она. А знаешь кто? Нагнись, я пошепчу на ушко. - Около поманил пальцем.
Леонтий невольно нагнулся, но тотчас же гордо выпрямился и процедил сквозь зубы:
- Хватит комедию ломать. Здесь не цирк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11