Тем временем герцог занял место среди присутствующих, а Боманьян отвел в сторону Годфруа д'Этига. Барон отдал конверт, в котором, без сомнения, находилось опасное письмо. Между ними произошел тихий, но быстрый разговор, который Боманьян прервал повелительным жестом:
«Вопрос решен, приговор вынесен. Ее утопят — дело только за палачом», — сказал сам себе Рауль.
Боманьян прошел к задним рядам у самой стены, но прежде чем сесть, произнес небольшую речь:
— Друзья мои, вам ведомо, сколь тяжек и ответствен час суда, нами назначенного. Единство и согласие приведут нас к поставленной цели. Интересы нашего кружка неотделимы от интересов страны и религии. Слишком много зависит от успеха наших действий. Некоторое время тому назад наши планы были расстроены дерзостью и непримиримой враждебностью этой женщины, которая, как и мы, прикоснулась к роковой тайне. Если бы она преуспела и смогла проникнуть в тайну раньше нас, это означало бы полный провал всех наших усилий. Она или мы! Третьего не дано. Пусть же бой, в который мы вступили, решится нашей победой!
Боманьян сел, оперевшись обеими руками на подлокотники кресла и устало сгорбив спину.
Минуты потекли в безмолвии. Все внимание этих людей было обращено на звук, который должен послышаться издалека и послужить сигналом к действию. Они с нетерпением ожидали, когда же появится противник. Но вот барон д'Этиг сделал знак указательным пальцем — донесся глухой шум приближающегося к замку экипажа.
— Это моя карета, — промолвил барон. — Да, но там ли сейчас она?
Барон подошел к двери. Шум приближался, вот экипаж остановился у ворот замка. Возница помахал рукой, и барон воскликнул с торжеством:
— Победа! Она в наших руках!
Д'Ормон живо соскочил с козел, Ру д'Этьер выпрыгнул из экипажа. С помощью барона они подхватили женщину, чьи руки и ноги были связаны, а голова окутана газовым шарфом, и понесли ее к длинной скамье, стоящей в самом центре зала.
— Все шло как по маслу, — докладывал д'Ормон. — Выйдя из поезда, она сразу села в наш экипаж. Она не успела даже вздрогнуть, как ей заткнули рот.
— Снимите шарф, — распорядился барон. — Впрочем, можно освободить ее и от пут.
Д'Ормон открыл лицо пленницы — раздались удивленные возгласы, и Рауль, с высоты своего наблюдательного пункта, не смог сдержать восклицания при виде столь блистательной женской красоты и молодости. Но все возгласы и шепот были покрыты громким криком, вырвавшимся у герцога д'Арколя. Он нетвердыми шагами приблизился к несчастной с искаженным лицом, округлившимися глазами.
— Да, это она, она! Я узнал ее! Боже, какой ужас!
— В чем дело? Что случилось? Объясните…
Герцог с трудом произнес:
— Она выглядит точно так же, как и двадцать четыре года тому назад.
Женщина сидела, сложив руки на коленях и храня совершенное спокойствие. Шляпка ее, видимо, слетела в момент нападения, и волосы спадали на плечи пушистой волной, слегка завиваясь на висках. Лицо было изумительно прекрасно, черты его одухотворялись необычайной выразительностью и утонченной чувственностью. Узкий подбородок, точеные скулы, удивительный разрез глаз и тяжелые веки делали ее похожей на женские портреты Леонардо да Винчи, чье великое мастерство могло передать очарование улыбки — неявной, чуть угадываемой и от того еще более волнующей, смущающей сердца.
Наряд ее был совсем прост, под дорожной накидкой, упавшей к ногам, скрывалось серое шерстяное платье, облегавшее фигуру.
«Черт побери, — подумал Рауль, — она выглядит невинной овечкой. Но, полагаю, она так легко не дастся волкам в лапы!»
Пленница внимательно рассматривала окружавших ее мужчин. Сначала ее взгляд остановился на бароне, затем упал на его друзей — она, казалось, хотела понять, кто скрывается в полумраке зала. Наконец, она спросила:
— Что вам угодно, господа? Я никого из вас не знаю, для чего вы привезли меня сюда?
— Вы наш заклятый враг, — объявил Годфруа д'Этиг.
Она медленно покачала головой:
— Ваш враг? Нет ли здесь какого-то недоразумения? Быть может, вы что-то перепутали? Мое имя — Пеллегрини.
— Нет, вы не мадам Пеллегрини!
— Уверяю вас…
— Нет, — повторил барон Годфруа и зловещим тоном произнес слова, поразившие присутствующих не меньше, чем незадолго до того слова д'Арколя:
— Пеллегрини — псевдоним, под которым скрывался в XVIII веке человек, дочерью которого вы являетесь.
Она ничего не ответила, словно не понимая этой нелепой фразы. Потом спросила:
— Но как же, по-вашему, меня следует называть?
— Жозефина Бальзамо, графиня де Калиостро…
Глава II
ЖОЗЕФИНА БАЛЬЗАМО, РОДИВШАЯСЯ В 1788 ГОДУ…
Калиостро? Необыкновенная личность, вызывавшая столь живой интерес всей Европы, наделавшая столько шуму во Франции в царствование Людовика XVI! Ожерелье королевы Марии-Антуанетты… Обманутый кардинал де Роган… И множество других удивительных эпизодов из жизни этого загадочного, окутанного тайной человека. Его называли гением интриги, он владел странными и могущественными чарами, природа которых не прояснилась и через сто лет после его смерти.
Самозванец? Величайший мошенник и мистификатор? Кто знает… Ныне никто не осмелится отрицать, что в этом мире есть существа, способные, благодаря особым неведомым силам, источать такую энергию, которая убивает живое и оживляет мертвое. И, право, не следует считать шарлатанами или безумцами тех, кто своею волей могут вызвать из мрака образы давно минувшего, извлечь пользу из утраченных кем-то секретов, роковых тайн и забытых событий. И если Рауль д'Андрези в своем убежище продолжал оставаться последовательным скептиком и даже посмеивался над сверхъестественным поворотом действия, то все остальные, казалось, заранее приемлют как нечто бесспорное самые невероятные утверждения.
Годфруа д'Этиг, единственный из присутствующих так и не севший в кресло, наклонился к молодой женщине и произнес:
— Ведь вам по праву принадлежит имя Калиостро, не так ли?
Пленница погрузилась в свои мысли. Казалось, она ищет способ защититься от обвинения, столь очевидно абсурдного…
Прошла минута, другая. Наконец она подняла проницательный взгляд на стоявшего перед ней человека и мягко заметила:
— Ничто не заставляет меня отвечать вам хотя бы потому, что у вас нет права меня допрашивать. Однако, к чему отрицать, в документе о моем рождении записано именно это имя — Пеллегрини, превращенное в Джузеппину Бальзамо, графиню де Калиостро по моей воле, так как все эти имена восходят к одной личности — Джузеппе Бальзамо.
— Вашему отцу?
Женщина пожала плечами вместо ответа. Из осторожности? Или презрения? Или, может, протестуя против явной нелепицы?
— Я не хочу рассматривать ваше молчание ни как признание, ни как отрицание, — заговорил Годфруа д'Этиг, повернувшись к своим друзьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52