– Сначала ее надо вымыть, иначе я до нее не дотронусь». Затем Мэрион стала разоблачаться, а я прочел молитву, точно предваряя трапезу. «Да будет освящено словом Божьим все, что есть ныне и появится впредь на сем столе. О повелитель и властелин мира, позволь нам вкусить от жизни вечной. Аминь. Подайте мне кувшин, лохань и полотенце, дабы я мог смыть с нее грязь».
Старая сводня поспешила прочь, а Мэрион чуть повела рукою, как бы прося меня о чем-то. «Но я ведь мылась, сэр. И с тех пор ничего такого не делала».
Но я не раскрыл рта, пока госпожа Анна не внесла в комнату старую надтреснутую лохань и горшок с мутной водою, словно зачерпнутой из какой-нибудь лужи или канавы. «Уложите ее на пол и вымойте лицо. Поднимите ей волосы и вымойте как следует». Старая карга покорно принялась за дело, а молодая девица тем временем не сводила с меня жалобного взора. «Это общий берег, – сказал я, – где скапливается дрянь со всего города. Не забудьте протереть ей уста. На ней пыли, что на придорожном столбе. Ну-ка, покажи мне язык. А теперь раскрой пошире рот, я хочу заглянуть внутрь».
Хозяйка исполняла то, что я ей велел, с большой неохотой. «Зачем вы ее мучаете? – спросила она. – Мэрион славная девушка, а не какая-нибудь грязнуля».
«Здесь нельзя оглашать причины моих поступков, – ответил я, – не то может свершиться непоправимое». Тут она примолкла. «Какая белая шея, – продолжал я. – Ты мила и тучна, мое дитятко. Вымойте у нее подмышками. О, какая полная у тебя рука, а запястье совсем маленькое. И как ты управляешься по хозяйству с такими запястьями? Открой-ка свою правую ладонь. Смотри, на большом пальце и мизинце у тебя черные пятнышки – это следы блошиных укусов. Нет ли блох в твоем тайничке? А может, ты делишь ложе с тем, кто дает им пристанище? Подрежьте ей ногти, госпожа Анна, дабы она не расчесывалась. И, молю вас, вытрите как следует ее соски, прежде чем я возьму их в рот, не то мне может попасться волос или еще что-нибудь. Теперь переверните ее на живот, я хочу поглядеть сзади. На плечах у нее есть отметины, видите, однако ягодицы мясисты и не искусаны». Мерзкая старуха понимала, что ее товар хорош, и в предвкушении своего золота стала вести себя более покладисто. «Ах, что за чудные лядвеи у этой девицы! Помойте ей ноги от икр и до самого верха. Теперь вымойте подошвы и не забудьте протереть пальцы, большой и все прочие. Так, можете переворачивать снова». Я стал на колени, дабы приникнуть к ней устами, но в этот миг неожиданно облегчился, даже не успев снять платье. Затем на меня напал такой страх и ужас, что я вскочил на ноги, дрожа, и вытер рот рукою.
«Больно уж вы торопитесь, – сказала Мэрион, удивленно поглядев на меня. – Поспешишь – людей насмешишь, разве не так?'»
Но я уже довольно увидел и сделал. «Одевайте ее, – сказал я. – Пусть напяливает свою грязную юбку. Я ухожу».
Угодить в сети легко, но выпутаться из них труднее. «Покажите-ка нам свой кошелек, сударь, – потребовала старуха. – Или мы так низко пали, что нам уже не дотянуться до ваших денег?»
Мне слишком не терпелось уйти, чтобы затевать споры, поэтому я открыл кошелек и швырнул им несколько шиллингов, которые они кинулись собирать на карачках. «Из какой только берлоги он вылез, – крикнула в мою сторону Мэрион, – что ведет себя с нами точно со скотами?»
«Лучшего вы не заслуживаете», – отвечал я.
Добрейшая госпожа Анна поднялась с колен и плюнула мне в лицо, я хотел было ударить ее, но она схватила ночной горшок, угрожая выплеснуть на меня его содержимое. Так что я покинул их и, отправясь вон, миновал скопище шлюх, сидевших в соседней комнате навострив уши. Джон Овербери ковырял ножом в зубах на пороге трактира; я ничего не сказал ему и пошел прочь от этого гнездилища разврата, этого рассадника заразы и приюта блудниц, а вдогонку мне неслись гнуснейшие оскорбления, какие только может измыслить ум, изощренный во всем подлом и низком. Так завершился тот день, когда почил мой отец. Laus Deo .
4
Садовник обнаружил во дворе кучку костей. Он пришел расчищать участок перед домом, и, хотя было раннее утро, мне показалось, что от него попахивает спиртным. На нем чернели наушники «уокмена», и он чуть раскачивался в такт какому-то однообразному мотиву. Я наблюдал, как он взялся за работу среди сорняков и кустарника; он был еще вовсе не стар, но выглядел совсем хилым, и я тут же пожалел, что нанял такого доходягу. Вид сорняков явно выбил его из колеи, и, склонившись над ними, он на целую минуту замер с лопатой в руке. Потом начал неуверенно изучать каменную дорожку, точно опасаясь, что она вот-вот провалится у него под ногами, и наконец переключил свое внимание на лужок с высокой травой. Он принялся подрезать ее лопатой под корень, без особого, впрочем, успеха, затем вдруг поскользнулся и упал ничком. Больше я не заметил никакого шевеления и потому поспешил наружу; он растянулся в неглубокой ямине, вырытой между кустами, потревожив при этом несколько косточек, которые были аккуратно выложены кружком на ее дне.
– Надо же, какая странная штука, – сказал он, нимало не смущенный своим падением. – Я говорю про кости.
В первый момент мне почудилось, что это останки какого-то младенца, и я посмотрел на садовника в ужасе.
– Чьи они, по-вашему?
– Собачьи. Или кошачьи. В общем, какой-нибудь зверюги. – Он поднял одну из косточек и передал мне; она была неожиданно гибкой и мягкой на ощупь, и мне захотелось прижать ее к щеке, но тут я увидел около ямы что-то блестящее. Это оказалась разбитая стеклянная трубка, и я сразу признал ее: точно такая же, с необычным загибом или выпуклостью на конце, лежала в ящике стола у меня дома. Но эта была расколота пополам так ровно, будто из нее что-то аккуратно вылили на землю.
Я вернулся в комнату на первом этаже и открыл стол у окна; стеклянной трубки там уже не было. Чтобы окончательно убедиться в этом, я пошарил в пыльном ящике рукой и почувствовал, как мои пальцы на что-то наткнулись. Вынув из ящика тонкую стопку неизвестно кем туда положенных листков бумаги, я увидел на верхнем из них надпись, сделанную грубыми печатными буквами: «РЕЦЕПТ ДОКТОРА ДИ». Я изумленно воззрился на эти слова, удивительным образом подтвердившие мое вчерашнее открытие: теперь личность прежнего владельца дома можно было считать твердо установленной. Но что это за странный «рецепт»?
Да возрастет он помимо всяческой утробы! Сие есть тайна тайн и пребудет ею до конца времен, когда раскроются все тайны мири. Пусть ятрохимик возьмет семя и поместит его в закупоренный сосуд, желательно из антверпенского стекла, каковое легко пропускает и свет, и тепло. Потом закопай его на сорок дней в конский навоз с четырьмя природными магнитами в форме креста и не забывай каждый четвертый день обновлять воду в сосуде, доливая туда свежей росы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Старая сводня поспешила прочь, а Мэрион чуть повела рукою, как бы прося меня о чем-то. «Но я ведь мылась, сэр. И с тех пор ничего такого не делала».
Но я не раскрыл рта, пока госпожа Анна не внесла в комнату старую надтреснутую лохань и горшок с мутной водою, словно зачерпнутой из какой-нибудь лужи или канавы. «Уложите ее на пол и вымойте лицо. Поднимите ей волосы и вымойте как следует». Старая карга покорно принялась за дело, а молодая девица тем временем не сводила с меня жалобного взора. «Это общий берег, – сказал я, – где скапливается дрянь со всего города. Не забудьте протереть ей уста. На ней пыли, что на придорожном столбе. Ну-ка, покажи мне язык. А теперь раскрой пошире рот, я хочу заглянуть внутрь».
Хозяйка исполняла то, что я ей велел, с большой неохотой. «Зачем вы ее мучаете? – спросила она. – Мэрион славная девушка, а не какая-нибудь грязнуля».
«Здесь нельзя оглашать причины моих поступков, – ответил я, – не то может свершиться непоправимое». Тут она примолкла. «Какая белая шея, – продолжал я. – Ты мила и тучна, мое дитятко. Вымойте у нее подмышками. О, какая полная у тебя рука, а запястье совсем маленькое. И как ты управляешься по хозяйству с такими запястьями? Открой-ка свою правую ладонь. Смотри, на большом пальце и мизинце у тебя черные пятнышки – это следы блошиных укусов. Нет ли блох в твоем тайничке? А может, ты делишь ложе с тем, кто дает им пристанище? Подрежьте ей ногти, госпожа Анна, дабы она не расчесывалась. И, молю вас, вытрите как следует ее соски, прежде чем я возьму их в рот, не то мне может попасться волос или еще что-нибудь. Теперь переверните ее на живот, я хочу поглядеть сзади. На плечах у нее есть отметины, видите, однако ягодицы мясисты и не искусаны». Мерзкая старуха понимала, что ее товар хорош, и в предвкушении своего золота стала вести себя более покладисто. «Ах, что за чудные лядвеи у этой девицы! Помойте ей ноги от икр и до самого верха. Теперь вымойте подошвы и не забудьте протереть пальцы, большой и все прочие. Так, можете переворачивать снова». Я стал на колени, дабы приникнуть к ней устами, но в этот миг неожиданно облегчился, даже не успев снять платье. Затем на меня напал такой страх и ужас, что я вскочил на ноги, дрожа, и вытер рот рукою.
«Больно уж вы торопитесь, – сказала Мэрион, удивленно поглядев на меня. – Поспешишь – людей насмешишь, разве не так?'»
Но я уже довольно увидел и сделал. «Одевайте ее, – сказал я. – Пусть напяливает свою грязную юбку. Я ухожу».
Угодить в сети легко, но выпутаться из них труднее. «Покажите-ка нам свой кошелек, сударь, – потребовала старуха. – Или мы так низко пали, что нам уже не дотянуться до ваших денег?»
Мне слишком не терпелось уйти, чтобы затевать споры, поэтому я открыл кошелек и швырнул им несколько шиллингов, которые они кинулись собирать на карачках. «Из какой только берлоги он вылез, – крикнула в мою сторону Мэрион, – что ведет себя с нами точно со скотами?»
«Лучшего вы не заслуживаете», – отвечал я.
Добрейшая госпожа Анна поднялась с колен и плюнула мне в лицо, я хотел было ударить ее, но она схватила ночной горшок, угрожая выплеснуть на меня его содержимое. Так что я покинул их и, отправясь вон, миновал скопище шлюх, сидевших в соседней комнате навострив уши. Джон Овербери ковырял ножом в зубах на пороге трактира; я ничего не сказал ему и пошел прочь от этого гнездилища разврата, этого рассадника заразы и приюта блудниц, а вдогонку мне неслись гнуснейшие оскорбления, какие только может измыслить ум, изощренный во всем подлом и низком. Так завершился тот день, когда почил мой отец. Laus Deo .
4
Садовник обнаружил во дворе кучку костей. Он пришел расчищать участок перед домом, и, хотя было раннее утро, мне показалось, что от него попахивает спиртным. На нем чернели наушники «уокмена», и он чуть раскачивался в такт какому-то однообразному мотиву. Я наблюдал, как он взялся за работу среди сорняков и кустарника; он был еще вовсе не стар, но выглядел совсем хилым, и я тут же пожалел, что нанял такого доходягу. Вид сорняков явно выбил его из колеи, и, склонившись над ними, он на целую минуту замер с лопатой в руке. Потом начал неуверенно изучать каменную дорожку, точно опасаясь, что она вот-вот провалится у него под ногами, и наконец переключил свое внимание на лужок с высокой травой. Он принялся подрезать ее лопатой под корень, без особого, впрочем, успеха, затем вдруг поскользнулся и упал ничком. Больше я не заметил никакого шевеления и потому поспешил наружу; он растянулся в неглубокой ямине, вырытой между кустами, потревожив при этом несколько косточек, которые были аккуратно выложены кружком на ее дне.
– Надо же, какая странная штука, – сказал он, нимало не смущенный своим падением. – Я говорю про кости.
В первый момент мне почудилось, что это останки какого-то младенца, и я посмотрел на садовника в ужасе.
– Чьи они, по-вашему?
– Собачьи. Или кошачьи. В общем, какой-нибудь зверюги. – Он поднял одну из косточек и передал мне; она была неожиданно гибкой и мягкой на ощупь, и мне захотелось прижать ее к щеке, но тут я увидел около ямы что-то блестящее. Это оказалась разбитая стеклянная трубка, и я сразу признал ее: точно такая же, с необычным загибом или выпуклостью на конце, лежала в ящике стола у меня дома. Но эта была расколота пополам так ровно, будто из нее что-то аккуратно вылили на землю.
Я вернулся в комнату на первом этаже и открыл стол у окна; стеклянной трубки там уже не было. Чтобы окончательно убедиться в этом, я пошарил в пыльном ящике рукой и почувствовал, как мои пальцы на что-то наткнулись. Вынув из ящика тонкую стопку неизвестно кем туда положенных листков бумаги, я увидел на верхнем из них надпись, сделанную грубыми печатными буквами: «РЕЦЕПТ ДОКТОРА ДИ». Я изумленно воззрился на эти слова, удивительным образом подтвердившие мое вчерашнее открытие: теперь личность прежнего владельца дома можно было считать твердо установленной. Но что это за странный «рецепт»?
Да возрастет он помимо всяческой утробы! Сие есть тайна тайн и пребудет ею до конца времен, когда раскроются все тайны мири. Пусть ятрохимик возьмет семя и поместит его в закупоренный сосуд, желательно из антверпенского стекла, каковое легко пропускает и свет, и тепло. Потом закопай его на сорок дней в конский навоз с четырьмя природными магнитами в форме креста и не забывай каждый четвертый день обновлять воду в сосуде, доливая туда свежей росы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83