Конрад Джозеф
Письма
Джозеф Конрад
Письма
Перевод с английского М. Красновского
Эдварду Гарнету Кейпл-хаус, 27 мая 1912 г.
Дражайший Эдвард, Надеюсь, что ты не очень рассердился на меня за то, что я все еще не поблагодарил тебя за "Карамазовых " . Как хорошо, что ты обо мне вспомнил; я, конечно, был весьма заинтригован. Но это лишь несуразная глыба бесценного материала. Страшно неудачно, слишком эмоционально и раздражающе. Кроме того, не знаю, что отстаивает или разоблачает Д [ остоевский], но знаю твердо - для меня он чересчур русский. Во всем этом мне слышится некое подобие яростных воплей, идущих из глубины доисторических времен. Я понимаю, русские только что "открыли" его. Мои поздравления... Перевод твоей жены, вне всякого сомнения, великолепен. От одной мысли о нем дух захватывает. Какое мужество! Какое упорство! Какой талант - талант истолкования, если можно так выразиться. Слово "перевод" не годится для описания тех высот, которых достигла твоя жена. Однако в действительности творение этого человека не заслуживает такой счастливой судьбы. Только Тургенев (и, возможно, Толстой) по-настоящему достойны ее. Передай ей от меня поклон, преисполненный благоговения и восхищения. Я бесконечно ей благодарен за возможность думать о Д. и чувствовать его. Когда у тебя выдастся свободная минута, расскажи мне, как приняли твою испанскую пьесу. Из всего сказанного тобой заключаю, что она вот-вот пойдет. В газеты не заглядывал уже неделю. Пытаюсь начать повесть, а эти чудовищные события очень отвлекают меня. Знаю, что объявлена еще одна забастовка, и это все. Подобные события развиваются медленно и однообразно. Я же ни к одной из партий не испытываю уважения и чрезмерного волнения во время этой игры не ощущаю.
Баррету Х. Кларку Кейпл-хаус, 4 мая 1918 г.
Уважаемый мистер Кларк, нет, меня отнюдь не забрасывают такого рода посланиями, как Вы думаете. Признаюсь, по большей части они глупы, бессмысленны и ничего не имеют общего с Вашим письмом, которое своим содержанием и дружеским тоном доставило мне немало удовольствия. Надеюсь, Вы простите, что свой ответ я пишу Вам на машинке: состояние моей руки таково, что мне трудно держать перо. Вы правы, полагая, что мне лестно получить высокую оценку от человека молодого. Но, честно говоря, я не считаю себя "стариком". Моя писательская жизнь длится всего двадцать три года, и нет нужды говорить такому умному человеку, как Вы, что все это время было временем развития (критики склонны делить его на три основных периода), которое продолжается и сейчас. Некоторые критики упрекают меня в непостоянстве. Однако они ошибаются. Я всегда остаюсь самим собой. Я человек со сложившимся характером. Храня верность некоторым понятиям, я не являюсь рабом предрассудков и схем и никогда им не стану. Мое отношение к тем или иным предметам и речевым оборотам, мои взгляды, мои творческие методы все время менялись и впредь до известной степени будут меняться. Происходит это вовсе не потому, что я человек непостоянный или беспринципный, а потому, что я свободен. Или, точнее сказать, потому, что, сколько могу, я всегда стремлюсь к свободе. Приступая к ответу на Ваш вопрос, я прежде всего хотел бы сформулировать некое общее положение: произведение искусства крайне редко имеет одно-единственное истолкование и совсем необязательно сводится к какому-то определенному тезису. Поэтому чем ближе оно стоит к искусству, тем более символично по своему характеру. Подобное утверждение удивит Вас, ведь Вы, возможно, решите, что я имею в виду поэтов и писателей символистской школы. Для них, однако, это не более чем литература, и мне им нечего возразить. Меня же интересует нечто большее. Вне всякого сомнения, Вы и ранее задавались этим и другими подобными вопросами. Поэтому позволю себе обратить Ваше внимание только на то, что символический подход к произведениям искусства имеет то преимущество, что позволяет взглянуть на жизнь с трех сторон и изобразить ее целиком. Все великие произведения литературы были символическими, и поэтому они сложны, сильны, глубоки и прекрасны. Не думаю, что Вы упрекнете меня в неточности, да и относительно правды характеров и изображения моя совесть художника спокойна. Всю правду, какая у меня есть, я высказал, и никакие критики не могут повлиять на мою искренность и честность. А что до "общего впечатления", то это не мое дело. Задача критика - проявить свою честность, чуткость и ум при разборе произведения, его суд - дело совести. Если она отягощена мелочными дрязгами и опутана поверхностными представлениями, то и суждение окажется мелочным и поверхностным. Художник не вправе оспаривать чужие порывы независимо от того, возвышенны они или низменны. Разумеется, Ваша трактовка общего смысла "Победы" и сокрытой в ней художественной тайны верна; и уж конечно, я не стремился скрыть ее за волшебной завесой искусства. Взывая к чувствам, я говорил самым понятным языком, каким только мог, и не думаю, что в Англии или во Франции найдется критик, который не разгадает моего замысла. В одном или двух случаях я просто не мог понять, чем вызваны нападки на книгу, тогда как другие критики проявили поразительную проницательность при анализе моего метода и языка. Некоторым читателям книга откровенно не понравилась, но не из-за иронии. А поскольку ирония не совсем отсутствует в книге, я счастлив, что те страницы, где она есть, не оставили Вас и Ваше воображение равнодушными. Прошу принять это длинное, многословное послание в знак искренней признательности за сочувственное отношение к моему труду. С наилучшими пожеланиями успеха на избранном Вами пути.
Эдварду Гарнету Май 1917 г.
Дражайший Эдвард, Вся беда в том, что я, как и ты, не знаю русского языка; не знаю даже русского алфавита. Это ты открыл мне глаза на ценность и значение Тургенева. Мальчиком, помнится, в приложении к какой-то газете я прочел "Дым" в переводе на польский, а позднее - "Дворянское гнездо" по-французски. Эти вещи мне интуитивно понравились (очень существенное, но для критических замечаний недостаточное основание), однако подобное ощущение ни в коей мере не может сравниться с осознанным восприятием литературного совершенства. Ты первый открыл мне глаза на его [Тургенева] искусство. В остальном же Тургенев для меня - это Констанция Гарнет, а Констанция Гарнет - Тургенев. Она сделала удивительную вещь - ввела его произведения в английскую литературу. Именно благодаря этому я понимаю или, скорее, чувствую Тургенева. Но в целом я Тургенева не понимаю. Если бы я действительно понимал его, то, возможно, смог бы рассуждать на эту тему с большим или меньшим успехом. А посему, мой дорогой, не знаю даже, с чего и начать. Насколько мне известно, ты, пожалуй, единственный человек, кто сумел понять отношение Тургенева не только ко всему человечеству, но и к самой России.
1 2 3 4 5