Встал, оделся и уехал в отделение.
В конторе он не показывался два дня.
Вечером, после работы, когда в бухгалтерии никого не осталось, Ян Альфредович позвал Агафона, ткнул пальцем в заметку с карикатурой, спросил:
– Не знаешь, Гоша, чья работа?
– Моя, Ян Альфредович, – признался Агафон и покраснел.
– Я так и подумал. Скажу тебе честно: смело начинаешь, только излишне зло…
Агафон объяснил, что статью выправили и словесно усилили.
– В таких делах без потерь не обойдешься. Правда, я хотел бы видеть и читать более широкие, основательные комментарии не только о нашем госхозе, но и о других… Ну, да ладно, – по привычке резко менять тему разговора заключил Хоцелиус. – Идем к нам чай пить. Ты нас совсем забросил, Агафон с Большой Волги…
В доме Яна Альфредовича отнеслись к событию по-разному. Жена его держала в таких случаях нейтралитет. Марта была целиком на стороне корреспондента. Ульяна находила заметку грубой и бестактной. В карикатуре ей понравились лишь детская тележка и козлятки. Агафон не возражал; еще в конторе он попросил Яна Альфредовича не открывать его авторства.
– Нельзя же так… Мало ли что может случиться с каждым человеком, – строго посмотрев на Агафона, сказала Ульяна.
– Тут просто маленькая профилактика, – шутливо проговорил Агафон.
– Профилактика! – ожесточенно набросилась на него Ульяна. – По-твоему, всякие отношения надо втискивать в газетные столбцы? А если у них большая любовь?
– Какая там любовь! – заметила Марта невозмутимым, скептическим тоном. – Он, говорят, и с Раисой-то совсем недавно расписался, а теперь снова с другой. Прав Агафон.
– Ах какие вы с Гошкой моралисты, однако! – Ульяна обрушила на них поток гневных слов. – Может, по-вашему, всех влюбленных надо профилактировать, санитарно обрабатывать, как козлят, а потом регистрировать в гуртовой ведомости?
– Ульяна! Ты каждый раз, когда приходит Гоша, ужасно себя ведешь, – сказала вошедшая мать и начала расставлять на столе тарелки с едой.
– Почему ужасно, мама? Я хочу с ними спорить! – Она обдала Агафона обжигающим взглядом.
– Это глупости, а не спор, – вставила Марта.
– А если бы я сама влюбилась в Романа Николаевича, меня тоже могли бы нарисовать в газетке?
– Фу, какой вздор ты говоришь! – сказала мать.
– Нарочно с завтрашнего дня начну строить ему глазки и открыто выскажу свое сочувствие, – упрямо твердила Ульяна. Равнодушие Агафона возмущало ее, хотелось возражать, спорить, говорить всякие дерзости.
– Что же, ему можно посочувствовать, – усмехнулся Агафон. – Только там до большой любви так же далеко, как отсюда до Северного полюса, – сердито добавил он.
И вдруг вспомнил, как Варька пообещала прийти к нему тепленькой и показать, «какая она есть, любовь»… Вспомнил и покраснел до самых ушей.
– А ты почем знаешь? – словно желая поймать его на слове, быстро спросила Ульяна. И, не дождавшись ответа, ехидно прибавила: – Подумаешь, какой судья, все знает и понимает…
– Гоша все-таки у них живет, – заступилась за него Марта и тоже смутилась. Она все время украдкой поглядывала на Агафона, пристально следила за выражением его лица и с затаенным внутренним страхом чувствовала, что он нравится и ей все больше и больше.
Умными и зоркими глазами Ульяна давно подметила смятение сестры, но не показала вида. Скрытность Марты возмущала Ульяну. Она знала, что Марта иногда от нечего делать заигрывала с Кузьмой. Это было с ее стороны, по мнению Ульяны, не увлечение, а просто так, девичье кокетство. Ульяна никак не могла это одобрить.
– Ну и пусть живет, пусть. – Она встала, презрительно помахала в их сторону рукой и ушла в свою комнату.
– Накатило что-то на нее сегодня, – заметила Марта.
Сославшись на усталость, Агафон тоже быстро распрощался.
Первый раз Ульяна не вышла следом за ним и не проводила до их заветного переулочка. Ему стало вдруг тоскливо и обидно.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Заболел и слег в больницу Ян Альфредович. Агафона, как на грех, снова охватил сочинительский зуд. Окрыленный первым и довольно шумным успехом корреспонденции о транспорте, он начал постепенно готовить ту основную статью, которую давно уже задумал. Оставаясь в конторе один, он копался в бухгалтерских архивах, просмотрел балансы за последние пять лет, прочитал все объяснительные записки, обстоятельно составленные Яном Альфредовичем: с глубоким и подробным анализом всей финансовой и хозяйственной деятельности совхоза, с детальной расшифровкой счета прибылей и убытков. Лучшего материала для статьи Агафону и во сне не снилось. К тому же он побывал в двух соседних совхозах и сопоставил эти три государственных хозяйства, географически расположенных в одном и том же административном районе. В общей сложности совхозы «Чебаклинский» и «Степной» давали убытка свыше трехсот тысяч рублей ежегодно. В отдельные годы убытки снижались, но в среднем все же оставались на том же уровне. Третий совхоз, «Горный», был организован во второй половине пятидесятых годов. Во время комсомольского призыва совхоз был укреплен хорошими кадрами преимущественно из молодежи и давал государству свыше трехсот тысяч прибыли, в основном за счет зерновых и мясной продукции.
Добротный материал – мечта всех журналистов. Одаренный фантазией и смелостью, Агафон работал над статьей с горячим творческим увлечением и убежденностью. Разве можно было допускать, чтобы совхозы Урала ежегодно проедали миллионы рублей государственных средств?
Нельзя было планировать так, чтобы эти хозяйства все зерно сдавали в счет заготовок, а потом у своего же государства «покупали» полученные за тридевять земель корма и в зимнее время по бездорожью возили назад, как это постоянно делал совхоз «Степной», гонявший свиней на станцию своим ходом… Многие руководящие организации знали об этом, видели баснословную цифру ущерба и помалкивали… С присущим ему задором Агафон писал и о дирекции и партийной организации. Он во весь голос заговорил о таких вещах, о которых люди долгие годы привыкли говорить только шепотом… Просиживая в конторе и дома до поздней ночи, он слышал, как возвращалась Варвара, шлепая босыми ногами, ходила по горнице, напевала «Уральскую рябину», скрипя пружинным матрацем, плюхалась на пуховую перину. Однажды, не постучавшись, открыла его дверь и, бесстыдно показывая затянутые в лифчик груди, сказала:
– Опять донос строчишь в свою газетку? Строчи, строчи, гусь! – Захлопнув дверь, через стенку добавила: – Знаешь что, сочинитель, подыскивай себе другую квартиру! В мае к нам на все лето родственники приезжают, самим тесно будет…
– Ладно. Я тоже об этом думал, – сказал Агафон. Он понимал, что агрессивные действия Варьки спровоцированы Романом Спиглазовым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86