— Я пожал плечами. — Убил бы я кого-нибудь? Вряд ли. Организовал бы вооруженный заговор? Это более вероятно: но бомбы никогда не казались мне хорошим способом решать дела, хотя они, я слышал, часто взрывались в мое время. Одно могу сказать точно: я больше никогда не написал бы ни единой пьесы. Я потерял этот дар.
Я мог бы сделать что-нибудь действительно жестокое ради правды, или справедливости, или чего-то там еще, — сказал я своей Звездно-Полосатой Крестной, — только в состоянии безумия. Это могло случиться. Представьте себе, что в один прекрасный день я мог бы в трансе выскочить на мирную улицу со смертоносным оружием в руках. Но пошло бы это убийство на пользу миру или нет — — вопрос слепой удачи.
Достаточно ли честно ответил я на ваш вопрос? — спросил я его.
— Да, спасибо.
— Считайте меня нацистом, — устало сказал я, — считайте меня кем угодно. Повесьте меня, если вы думаете, что это поднимет общий уровень морали. Моя жизнь не такое уж большое счастье. У меня нет никаких послевоенных планов.
— Я только хотел, чтобы вы поняли, как мало мы можем для вас сделать. Я вижу, вы поняли.
— Что же вы можете?
— Достать фальшивые документы, отвлечь внимание, переправить в такое место, где вы сможете начать новую жизнь, — сказал он. — Какие-то деньги, немного, но все-таки.
— Деньги? И как оценивается моя служба в деньгах?
— Это вопрос традиции, — сказал он. — Традиция восходит по меньшей мере к временам Гражданской войны.
— Вот как?
— Жалованье рядового. Я считаю, что оно причитается вам со дня нашей встречи в Тиргартене до настоящего момента.
— Как щедро! — сказал я.
— Щедрость не имеет большого значения в этом деле. Настоящие агенты вовсе не заинтересованы в деньгах. Была бы разница, если бы вам заплатили как бригадному генералу?
— Нет, — сказал я.
— Или не заплатили бы совсем?
— Никакой разницы, — ответил я.
— Дело здесь чаще всего не в деньгах и даже не в патриотизме, — сказал он.
— А в чем же?
— Каждый решает этот вопрос сам для себя, — сказал Виртанен. — Вообще говоря, шпионаж дает возможность каждому шпиону сходить с ума самым притягательным для него способом.
— Интересно, — заметил я сухо.
Он хлопнул в ладоши, чтобы рассеять неприятный осадок от разговора.
— А теперь — куда вас отправить?
— Таити? — сказал я.
— Если угодно, — сказал он. — Я предлагаю Нью-Йорк.
Там вы сможете затеряться без всяких затруднений, и там достаточно работы, если захотите.
— Хорошо, Нью-Йорк, — сказал я.
— Сфотографируйтесь для паспорта. Вы улетите отсюда в течение трех часов.
Мы пересекли пустынный плац, по которому крутились пыльные вихри. Мое воображение превратило их в призраки погибших на войне бывших курсантов этого училища, которые вернулись сюда и весело пляшут на плацу совсем не по-военному.
— Когда я говорил вам, что только три человека знали о ваших закодированных передачах… — начал Виртанен.
— И что?
— Вы даже не спросили меня, кто был третий?
— Это был кто-то, о ком я мог слышать?
— Да. Он, к сожалению, умер. Вы регулярно нападали на него в своих передачах.
— Да? — сказал я.
— Вы называли его Франклин Делано Розенфельд. Он каждую ночь с удовольствием слушал ваши передачи.
Глава тридцать третья.
КОММУНИЗМ ПОДНИМАЕТ ГОЛОВУ…
Третий и, по всему, последний раз я встретился с Моей Звездно-Полосатой Крестной в заброшенной лавке против дома Джонса, в котором прятались Рези, Джордж Крафт и я.
Я не торопился входить в это темное помещение, резонно ожидая, что могу там встретить все что угодно, от караульных Американского цветного легиона до взвода израильских парашютистов, готовых меня схватить.
У меня был пистолет, люгер Железных Гвардейцев, рассверленный до двадцать второго калибра. Я держал его не в кармане, а открыто, наготове, заряженным и взведенным. Я разведал фасад лавки, не обнаруживая себя. Фасад был не освещен. Тогда я добрался до черного хода, продвигаясь короткими перебежками между контейнерами с мусором.
Любой, кто попытался бы схватить меня, Говарда У. Кепмбэлла, был бы изрешечен, прошит, как швейной машинкой. И я должен сказать, что за все эти короткие перебежки между укрытиями я полюбил пехоту, чью бы то ни было пехоту.
Человек, думается мне, вообще пехотное животное.
В задней комнате лавки горел свет. Я посмотрел, в окно и увидел полную безмятежности сцену. Полковник Фрэнк Виртанен, Моя Звездно-Полосатая Крестная, опять сидел на столе, опять ожидал меня.
Теперь это был совсем пожилой человек, совершенно лысый, как будда.
Я вошел.
— Я был уверен, что вы уже ушли в отставку, — сказал я.
— Я и ушел — восемь лет назад. Построил дом на озере в штате Мэн, топором, рубанком и этими двумя руками. Меня отозвали как специалиста.
— По какому вопросу?
— По вопросу о вас, — ответил он.
— Откуда этот внезапный интерес ко мне?
— Именно это и я должен выяснить.
— Нет ничего загадочного в том, что израильтяне охотятся за мной.
— Согласен, — сказал он. — Но весьма загадочно, почему это русские считают вас такой ценной добычей.
— Русские? — сказал я. — Какие русские?
— Это девица — Рези Нот и этот старик, художник, именуемый Джордж Крафт, — сказал Виртанен. — Они оба — коммунистические агенты. Мы наблюдаем за человеком, называющим себя Крафтом, с 1941 года. Мы облегчили въезд в страну этой девице только для того, чтобы выяснить, что она собирается делать.
Глава тридцать четвертая.
ALLES KAPUT
Я с жалким видом сел на упаковочный ящик.
— Несколькими удачно выбранными словами вы уничтожили меня, — сказал я. — Насколько я был богаче еще минуту назад! Друг, мечты и любовница, — сказал я. — Alles kaput.
— Почему? Друг ведь у вас остался, — сказал Виртанен.
— Как это? — сказал я.
— Он ведь вроде вас. Он может быть в разных обличьях — и все искренне. — Он улыбнулся. — Это большой дар.
— Какие же у него были планы относительно меня?
— Он хотел вырвать вас из этой страны и отправить туда, откуда вас можно будет выкрасть с меньшими международными осложнениями. Для этого он выудил у Джонса, кто вы и что вы, и натравил на вас О»Хара и других патриотов. Все — чтобы вырвать вас отсюда.
— Мехико — вот мечта, которую он внушил мне.
— Знаю, — сказал Виртанен. — А в Мехико-сити вас уже ждет другой самолет. Если вы прилетите туда, вы проведете там не более двух минут. Вас сразу же перебросят в Москву на самом современном реактивном самолете, и все расходы уже оплачены.
— И доктор Джонс тоже в этом участвует? — спросил я.
— Нет, он искренне желает вам добра. Он один из немногих, кому вы можете доверять.
— Зачем я им в Москве? Зачем русским этот старый заплесневелый отброс второй мировой войны?
— Они хотят продемонстрировать всему миру, каких фашистских военных преступников укрывают Соединенные Штаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Я мог бы сделать что-нибудь действительно жестокое ради правды, или справедливости, или чего-то там еще, — сказал я своей Звездно-Полосатой Крестной, — только в состоянии безумия. Это могло случиться. Представьте себе, что в один прекрасный день я мог бы в трансе выскочить на мирную улицу со смертоносным оружием в руках. Но пошло бы это убийство на пользу миру или нет — — вопрос слепой удачи.
Достаточно ли честно ответил я на ваш вопрос? — спросил я его.
— Да, спасибо.
— Считайте меня нацистом, — устало сказал я, — считайте меня кем угодно. Повесьте меня, если вы думаете, что это поднимет общий уровень морали. Моя жизнь не такое уж большое счастье. У меня нет никаких послевоенных планов.
— Я только хотел, чтобы вы поняли, как мало мы можем для вас сделать. Я вижу, вы поняли.
— Что же вы можете?
— Достать фальшивые документы, отвлечь внимание, переправить в такое место, где вы сможете начать новую жизнь, — сказал он. — Какие-то деньги, немного, но все-таки.
— Деньги? И как оценивается моя служба в деньгах?
— Это вопрос традиции, — сказал он. — Традиция восходит по меньшей мере к временам Гражданской войны.
— Вот как?
— Жалованье рядового. Я считаю, что оно причитается вам со дня нашей встречи в Тиргартене до настоящего момента.
— Как щедро! — сказал я.
— Щедрость не имеет большого значения в этом деле. Настоящие агенты вовсе не заинтересованы в деньгах. Была бы разница, если бы вам заплатили как бригадному генералу?
— Нет, — сказал я.
— Или не заплатили бы совсем?
— Никакой разницы, — ответил я.
— Дело здесь чаще всего не в деньгах и даже не в патриотизме, — сказал он.
— А в чем же?
— Каждый решает этот вопрос сам для себя, — сказал Виртанен. — Вообще говоря, шпионаж дает возможность каждому шпиону сходить с ума самым притягательным для него способом.
— Интересно, — заметил я сухо.
Он хлопнул в ладоши, чтобы рассеять неприятный осадок от разговора.
— А теперь — куда вас отправить?
— Таити? — сказал я.
— Если угодно, — сказал он. — Я предлагаю Нью-Йорк.
Там вы сможете затеряться без всяких затруднений, и там достаточно работы, если захотите.
— Хорошо, Нью-Йорк, — сказал я.
— Сфотографируйтесь для паспорта. Вы улетите отсюда в течение трех часов.
Мы пересекли пустынный плац, по которому крутились пыльные вихри. Мое воображение превратило их в призраки погибших на войне бывших курсантов этого училища, которые вернулись сюда и весело пляшут на плацу совсем не по-военному.
— Когда я говорил вам, что только три человека знали о ваших закодированных передачах… — начал Виртанен.
— И что?
— Вы даже не спросили меня, кто был третий?
— Это был кто-то, о ком я мог слышать?
— Да. Он, к сожалению, умер. Вы регулярно нападали на него в своих передачах.
— Да? — сказал я.
— Вы называли его Франклин Делано Розенфельд. Он каждую ночь с удовольствием слушал ваши передачи.
Глава тридцать третья.
КОММУНИЗМ ПОДНИМАЕТ ГОЛОВУ…
Третий и, по всему, последний раз я встретился с Моей Звездно-Полосатой Крестной в заброшенной лавке против дома Джонса, в котором прятались Рези, Джордж Крафт и я.
Я не торопился входить в это темное помещение, резонно ожидая, что могу там встретить все что угодно, от караульных Американского цветного легиона до взвода израильских парашютистов, готовых меня схватить.
У меня был пистолет, люгер Железных Гвардейцев, рассверленный до двадцать второго калибра. Я держал его не в кармане, а открыто, наготове, заряженным и взведенным. Я разведал фасад лавки, не обнаруживая себя. Фасад был не освещен. Тогда я добрался до черного хода, продвигаясь короткими перебежками между контейнерами с мусором.
Любой, кто попытался бы схватить меня, Говарда У. Кепмбэлла, был бы изрешечен, прошит, как швейной машинкой. И я должен сказать, что за все эти короткие перебежки между укрытиями я полюбил пехоту, чью бы то ни было пехоту.
Человек, думается мне, вообще пехотное животное.
В задней комнате лавки горел свет. Я посмотрел, в окно и увидел полную безмятежности сцену. Полковник Фрэнк Виртанен, Моя Звездно-Полосатая Крестная, опять сидел на столе, опять ожидал меня.
Теперь это был совсем пожилой человек, совершенно лысый, как будда.
Я вошел.
— Я был уверен, что вы уже ушли в отставку, — сказал я.
— Я и ушел — восемь лет назад. Построил дом на озере в штате Мэн, топором, рубанком и этими двумя руками. Меня отозвали как специалиста.
— По какому вопросу?
— По вопросу о вас, — ответил он.
— Откуда этот внезапный интерес ко мне?
— Именно это и я должен выяснить.
— Нет ничего загадочного в том, что израильтяне охотятся за мной.
— Согласен, — сказал он. — Но весьма загадочно, почему это русские считают вас такой ценной добычей.
— Русские? — сказал я. — Какие русские?
— Это девица — Рези Нот и этот старик, художник, именуемый Джордж Крафт, — сказал Виртанен. — Они оба — коммунистические агенты. Мы наблюдаем за человеком, называющим себя Крафтом, с 1941 года. Мы облегчили въезд в страну этой девице только для того, чтобы выяснить, что она собирается делать.
Глава тридцать четвертая.
ALLES KAPUT
Я с жалким видом сел на упаковочный ящик.
— Несколькими удачно выбранными словами вы уничтожили меня, — сказал я. — Насколько я был богаче еще минуту назад! Друг, мечты и любовница, — сказал я. — Alles kaput.
— Почему? Друг ведь у вас остался, — сказал Виртанен.
— Как это? — сказал я.
— Он ведь вроде вас. Он может быть в разных обличьях — и все искренне. — Он улыбнулся. — Это большой дар.
— Какие же у него были планы относительно меня?
— Он хотел вырвать вас из этой страны и отправить туда, откуда вас можно будет выкрасть с меньшими международными осложнениями. Для этого он выудил у Джонса, кто вы и что вы, и натравил на вас О»Хара и других патриотов. Все — чтобы вырвать вас отсюда.
— Мехико — вот мечта, которую он внушил мне.
— Знаю, — сказал Виртанен. — А в Мехико-сити вас уже ждет другой самолет. Если вы прилетите туда, вы проведете там не более двух минут. Вас сразу же перебросят в Москву на самом современном реактивном самолете, и все расходы уже оплачены.
— И доктор Джонс тоже в этом участвует? — спросил я.
— Нет, он искренне желает вам добра. Он один из немногих, кому вы можете доверять.
— Зачем я им в Москве? Зачем русским этот старый заплесневелый отброс второй мировой войны?
— Они хотят продемонстрировать всему миру, каких фашистских военных преступников укрывают Соединенные Штаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41