На его светлом парадном мундире по обеим лацканам сверху вниз двумя дорожками сбегали боевые ордена и медали, над которыми сверкала Звезда Героя. Он поцеловал ошеломленную невесту и, улыбаясь, сказал:
– Идем, любимая, нас уже ждут.
Он провел растерявшуюся Клавдию Степановну на второй этаж в большой светлый зал, и старая учительница увидела длинный стол, уставленный винами и закусками, а за ним стоявших в ожидании штатских и военных. Одного из них – маршала – она узнала по многочисленным портретам. Он подошел к ней первым, поцеловал руку и, улыбаясь в усы, проговорил:
– Нехорошо поступил Сережа, но вы на него не обижайтесь. Он страшно упрям в своих принципах. Но, может быть, и на самом деле в жизни надо проверять, настоящее ли у тебя счастье впереди. Так что вы его простите, пожалуйста. Мы все просим.
– Я на первый раз его действительно прощу, – овладев собой, согласилась Клавдия Степановна, – но только в первый и последний раз. Ведь я все это время была твердо убеждена, что он железнодорожник.
Маршал утвердительно кивнул головой:
– Сережка не солгал. Он и на самом деле железнодорожник. В двадцатом году он был командиром одного из первых красных бронепоездов и был отмечен самим Владимиром Ильичем Лениным! А теперь за стол, дорогие товарищи.
И под сводами большой комнаты прозвучало веселое и озорное, покорное как молодым, так и старым, призывное слово: «Горько!»

1 2 3