— Спустите портки, перед вами — поэт!
Хавьер всегда упрекал меня, что, вместо того чтобы заботиться о нем и утешать его в грустную ночь, я заставил его тащить меня по Мирафлоресу до улицы Очаран в состоянии полнейшего отключения. Передавая мои останки испуганной бабушке, он сопроводил это следующим не очень подходящим комментарием:
— Сеньора Карменсита, мне кажется, Варгитас испускает дух.
Тогда Худышка Нанси дала согласие, а потом распрощалась с полудюжиной юношей Мирафлореса. У Хавьера также были возлюбленные, но они не убивали, а лишь укрепляли его великую любовь к моей кузине. Он по-прежнему продолжал звонить ей, посещать ее дом, приглашать ее и твердить о своей любви, несмотря на отказы, злые выходки, насмешки и обманы. Хавьер был одним из тех мужчин, которые умеют подчинить страсти свое тщеславие, и его совершенно не трогали шутки друзей из Мирафлореса, для которых его преследование моей кузины служило неисчерпаемым источником насмешек. (Некий парень клялся, что видел однажды, как Хавьер подошел к Худышке Нанси после утренней церковной службы и предложил ей: «Послушай-ка, Нансита, какое прекрасное утро! Не хочешь ли выпить чего-нибудь: кока-колы или шампанского?») Иногда Худышка Нанси ходила в кино или на вечеринку с Хавьером, обычно это случалось между двумя увлечениями. После чего он вновь обретал надежду и пребывал в состоянии эйфории. Вот и сейчас он находился в таком состоянии и болтал без умолку, пока мы пили кофе с молоком и ели сандвичи в маленьком кафе «Эль-Пальмеро» на улице Белен. Мы с тетушкой Хулией соприкасались коленями под столом, переплетали пальцы, глядели друг другу в глаза, а музыкальным фоном служили разглагольствования Хавьера о Худышке Нанси.
— Мое приглашение потрясло ее, — рассказывал он. — Конечно, разве какой-нибудь кошкодер из Мирафлореса может пригласить девушку на бой быков?
— Как это тебе удалось? — спросил я друга. — Ты что — выиграл в лотерею?
— Нет, продал радиоприемник из пансиона, — ответил он без малейших угрызений совести. — Хозяева подумали, что это сделала повариха, и рассчитали ее как воровку.
Он пояснил нам, что у него разработан беспроигрышный план. В середине корриды он поразит Худышку Нанси неотразимым подарком: испанской мантильей. Хавьер был великим почитателем Матери-Родины — Испании и всего, что было с ней связано: боя быков, музыки фламенко, Сариты Монтьель. Он мечтал отправиться в Испанию (так же как я — во Францию), и мысль о мантилье пришла ему в голову после того, как он напал на рекламу в какой-то газете. Мантилья обошлась ему в месячный оклад, получаемый в Ипотечном банке, где он служил, но он был уверен, что такое помещение капитала даст свои дивиденды. Он нам сообщил, что принесет мантилью на корриду в неприметном свертке и дождется напряженнейшего момента боя быков, чтобы развернуть кружевную накидку и набросить ее на хрупкие плечи моей кузины. Что мы думаем по этому поводу? Какова будет реакция Худышки? Я посоветовал добавить к мантилье еще и высокий гребень, как у дам в Севилье, а также кастаньеты и пропеть ей фанданго, но тетушка Хулия с энтузиазмом поддержала Хавьера, сказав, что все задуманное им — великолепно и, если у Нанси есть сердце, она будет потрясена. Если бы такие знаки внимания оказывали ей — тетушке Хулии, — она была бы сражена.
— Видишь, что я тебе всегда говорила? — обратилась она ко мне, будто споря. — Хавьер действительно романтик. Он влюбляет в себя так, как надо влюблять.
Счастливый Хавьер предложил нам пойти куда-нибудь вчетвером в любой день на следующей неделе — в кино, выпить чаю, потанцевать.
— А что скажет Худышка Нанси, когда увидит нас вместе? — спустил я его на землю.
Хавьер вылил на нас ушат холодной воды:
— Не будь наивным, она все знает, и ей это кажется прекрасным. Я сам рассказал ей о вас в тот же день. — Увидев наше удивление, Хавьер состроил хитрую физиономию. — У меня от твоей кузины нет секретов, ведь она, что бы ни говорила, все равно когда-нибудь выйдет за меня замуж.
Меня удручило, что Хавьер рассказал Нанси о нашем романе. Мы с ней дружили, и я был уверен: она нас не выдаст, но у нее могло случайно вырваться неосторожное слово, и весть побежит тогда, как пожар, по нашему семейному лесу. Тетушка Хулия промолчала и потом, пытаясь скрыть свое беспокойство, поддразнивала Хавьера, желавшего совместить несовместимое: бой быков и нежные чувства. Мы попрощались у подъезда здания «Панамерикана» и договорились с тетушкой Хулией встретиться под предлогом посещения кино. Целуя ее, я сказал ей на ухо: «Спасибо эндокринологу — теперь я убедился, что влюблен в тебя». Она кивнула: «Я это вижу, Варгитас».
Я смотрел, как она удалялась с Хавьером к автобусной остановке, и лишь после этого обратил внимание, что у дверей «Радио Сентраль» собралась толпа. Особенно много было молодых женщин, хотя попадались и мужчины. Очередь выстроилась в ряд по двое; по мере того как народ прибывал, она распадалась. Люди толкались, прокладывая дорогу локтями. Я подошел из любопытства, предполагая, что причиной всего должен быть Педро Камачо. И действительно, сюда стянулись коллекционеры автографов. Через оконце его каморки я увидел писаку, охраняемого Хесусито и Хенаро-отцом. Он царапал свою затейливую подпись в тетрадях, записных книжках, на отдельных листочках и газетах, провожая своих почитателей олимпийским жестом. Почитатели, воззрившись на него как завороженные, подходили с трепетом, бормоча неясные слова восхищения.
— От него временами голова трещит, но, несомненно, он стал королем национального радио, — сказал Хенаро-сын, положив мне руку на плечо и указывая на толпу. — Как тебе кажется?
Я спросил его, с каких это пор началась раздача автографов.
— Вот уже неделю, по полчаса в день — с шести тридцати вечера. Ты совсем не наблюдателен, — сказал мне импресарио-прогрессист. — Разве ты не читаешь объявлений, публикуемых нами, не слушаешь радио, на котором работаешь? Сам я скептически относился к нему, но вот видишь — ошибся. Я думал, что поклонников хватит дня на два, а теперь убежден, что раздача может продлиться целый месяц.
Хенаро-сын пригласил меня чего-нибудь глотнуть на площади Боливар. Я попросил кока-колу, но он настоял, чтобы мы вместе выпили виски.
— Ты понимаешь, что означают эти очереди? — объяснил он мне. — Это — проявление народного признания: значит, радиопостановки Педро находят глубокий отклик в людях.
Я подтвердил: мол, ничуть в этом не сомневаюсь. Импресарио заставил меня покраснеть, заявив, что, поскольку у меня имеются «литературные наклонности», мне надо бы следовать примеру боливийца и поучиться у него методам завоевания масс. «Нельзя тебе замыкаться в своей башне из слоновой кости», — посоветовал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113