Она потеряла сознание; очнувшись на полу, обнаружила, что поцарапала себе плечо, потом добралась до постели и попросила, чтобы отправили посыльного за ее корреспонденцией. Письма принесли; их оказалось немного. Это были письма от мужа, которых ей так недоставало. Сама она все это время отделывалась открытками, правда, из Стамбула она все-таки послала ему большое письмо, где упомянула, что собирается «заскочить» в Испанию: он наверняка подумает, что ей подвернулся интересный спутник, и она решила сразу же признаться, чтобы дать мужу время освоиться с этой мыслью. От Майкла было два письма, теплых, шутливых, с массой информации обо всем на свете, в частности о похождениях их дочери, которая гостила у друзей в Филадельфии и явно была по уши влюблена. Эти письма будто разом смыли все мрачные мысли Кейт об ее замужестве и о том положении, в какое она попала. Теперь ей казалось, что она вела себя по-детски, тая обиду на Майкла за его донжуанские похождения: да они ничего не стоят, эти похождения… рядом с таким, скажем, проявлением близости двух людей, когда его рука тянется к ее руке и руки сплетаются в нежном пожатии, символизирующем двадцатипятилетний супружеский союз. Пустая кровать рядом, на расстоянии вытянутой руки, унижала ее, и вообще ее пребывание здесь, то, что она, пусть ненадолго, бросила заведенный порядок жизни, казалось ей заблуждением выжившей из ума женщины. Сила этих переживаний, ее упорное нежелание расставаться с постелью, слезливость и внезапный порыв послать телеграмму Майклу, чтобы он скорее вернулся домой, – все это доказывало, что Кейт еще далеко до выздоровления и, может быть, даже стоит вызвать врача. Решив, что так она и сделает, Кейт снова погрузилась в сонную одурь.
В середине сентября Кейт с трудом выбралась, наконец, из постели. Она еще больше потеряла в весе. Лицо осунулось, жесткие, свалявшиеся волосы стояли торчком – ярко-рыжие, с седыми корнями. Она не могла расчесать их даже щеткой. Впрочем, достаточно провести два часа в парикмахерской – и у нее снова будут блестящие, шелковистые волосы, которые будут лежать тяжелой волной – прической в ее стиле. Во всяком случае, таков был ее стиль на протяжении последних трех месяцев до болезни. Но есть ли смысл вообще заниматься прической, когда она сейчас – ходячие мощи? Подумав об этом, Кейт поняла, что ей просто не вынести сидения под колпаком сушилки в парикмахерской.
Она зачесала волосы назад, правда, эта прическа ей уже не по возрасту, но ни на что другое у нее просто не было сил. Миновав шумный вестибюль, – там воздух был настолько насыщен запахом духов, что Кейт чуть опять не стало дурно, – она вышла на улицу, где кишмя кишели туристы, жаждущие новых ощущений. На нее оглядывались. Увидев свое отражение в витрине магазина, она поняла почему. Ей явно не хватало косынки на голову и чего-нибудь вроде шали, чтобы прикрыть плечи, на которых болталось платье-мешок. Она зашла в ближайший дамский магазин и, купив вместо косынки первую попавшуюся шляпу, натянула ее низко на лоб. Теперь она чувствовала себя защищенной от нескромных взглядов и неодобрительных реплик.
Она нашла нужный автобус, с великим трудом забралась на второй этаж и сидела, слегка покачиваясь от слабости. Автобус увозил ее далеко от отеля, на юг, к ее родному дому. Ей хотелось посмотреть на него. Нет, не войти, а только взглянуть. Она никогда не видела свой дом таким, как сейчас, заселенным чужими людьми. Это все равно что взглянуть на самое себя со стороны.
Она сошла с автобуса, пересела на другой и доехала до конца улицы, где стоял ее дом. Это была широкая, обсаженная деревьями аллея. Никого из знакомых поблизости не оказалось. На тротуаре сидел спаниель мистера Джэспера и тяжело дышал. Он узнал Кейт, но не двинулся с места. С его языка стекали огромные капли слюны. Только теперь, увидев задыхавшуюся собаку, она поняла, что сегодня очень жарко и что сама она тоже в испарине.
Она не спеша пошла по улице. У нее было такое чувство, будто она только сейчас вернулась домой, в Англию, из-за границы. Вот теперь она по-настоящему дома. Молоденькая миссис Хэтч копошилась возле куста белых роз в палисаднике перед своим домом. Она подняла глаза на Кейт, проходившую мимо, потом взглянула еще, но когда Кейт собралась поздороваться с ней, та уже потеряла интерес к незнакомке и продолжала копаться в земле.
Кейт стояла под сенью платанов у входа в свой сад. В листве дерева, под которым они сидели в тот решающий вечер, ворковала голубка. Земля в саду пересохла. Газон перед домом надо бы постричь; жильцы, наверное, приведут его в порядок в спешке последних минут перед возвращением хозяев. Посреди газона лежал на боку шезлонг – казалось, его бросили тут и забыли.
Кейт долго стояла в плотной тени платана. А вдруг кто-нибудь выйдет? Но никого не было видно. Миссис Эндерс, вероятно, готовит на кухне? Или ушла за покупками? Но какое дело Кейт до их забот? Главное, она теперь представляла себе, как в недалеком будущем будет выглядеть ее дом, ее очаг, когда они с Майклом уедут отсюда, снимут где-нибудь квартиру и будут там постоянно жить. Вот говорят «мой дом», «мой очаг». Глупости все это. Люди просто протекают сквозь дома, а сами дома как стояли, так и стоят, только чуть-чуть приспосабливаются к своим жильцам. И этот дом, в стенах которого Кейт прожила почти четверть века, не вызывал у нее сейчас никаких эмоций. Ничего. Она чувствовала какую-то опустошенность и легкость, как будто стала вдруг бесплотной и ее в любую минуту может унести неизвестно куда. Она, конечно, поступила как последняя дура, выскочила прямо из постели на улицу – это после трех-то недель болезни и голодания – да еще тащилась сюда чуть не через весь город. Надо возвращаться в отель и провести остаток дня в постели. Только она вышла из-под дерева, как сразу же на противоположной стороне улицы увидела Мэри. На Мэри была шляпка и перчатки. Она их терпеть не могла и надевала только изредка, в исключительных случаях, – откуда же она возвращается такая торжественная? Кейт уже внутренне настроилась и приготовилась улыбнуться Мэри, когда взгляды их встретятся. Но Мэри продолжала сосредоточенно шагать, не обращая внимания на Кейт. Она, как и Айрис Хэтч, скользнула взглядом по незнакомой женщине, посмотрела еще раз, привлеченная ее эксцентричным видом – как попала сюда, на нашу респектабельную улицу, эта бродяжка? – и продолжала свой путь.
И внезапно Кейт захлестнул поток эмоций. Страх и возмущение. Как смела Мэри смотреть на нее и не видеть? Не узнать ее, Кейт, после стольких лет дружбы? Да Мэри явно не в себе или просто пьяна! Они все делили пополам – и радости и горе, и сугубо личные Дела и семейные, любили детей друг друга как своих родных… Может, делили и мужей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61