У нас денег совсем нет. А там продукты дешевые.
– Но там глушь! Ни речки, ни леса, ни пива! Мне врачи прописали пиво три раза в день!
– Сами сделаем.
– Это черт знает что, – пробурчал отец.
Дядя Авес расстроился еще больше.
– Что это за пиво, самодельное? Река Хунцы… Лес, может, ты тоже сделаешь?
– Ну все, – отец хлопнул ладонью по столу и встал. – Собирайтесь. Через неделю выезжаем.
– Позвольте! – воскликнул я. – Ведь голосование явно показало, что большинство народа не идет за вами. Зачем же узурпировать власть? Император Веспасиан…
Хотя отец уже немного привык к таким монологам и почти не реагировал на них, но сейчас был, видно, сильно раздражен. Совершенно неожиданно он схватил меня за ухо и очень больно трепанул.
– На новом месте я возьмусь за вас. Будет тебе Веспасан. Совсем обнаглели.
– К наружному блеску он нисколько не стремился, и даже в день триумфа…
– Перестань, огрызок! – закричала мать. – Доводят отца и доводят.
– …измученный медленным и утомительным шествием, не удержался, чтобы не сказать: «Поделом мне, старику: как дурак, захотел триумфа»
Вад, продолжавший стучать ребром ладони по столу, насторожился:
– Как дурак… захотел тримфа, – повторил он задумчиво. – Как дурак, захотел тримфа… Как дурак.
Отец подскочил к нему и схватил за шиворот:
– Ах ты, чертенок!
– Как дурак… Как дурак… тримф…
Отец размахнулся, чтобы дать подзатыльник, но Вад успел подставить свою ладонь. Отец поморщился.
– Как дурак, тримф.
– Негодяй.
Отец и Вад смотрели друг другу в глаза.
– Как дурак, тримф.
– Не смей так на отца! Толя! Дай ему как следует! Выпори как сидорову козу! Бей, я не буду заступаться! Что же это за дети… – Мать заплакала.
– Как дурак, треф.
– Ничего, скоро уже… потерпи, – сказал отец и отвесил Ваду в лоб щелчок. Голова Вада отозвалась гудением чугуна. Я невольно засмеялся. Мой брат вскочил и кинулся на отца.
– Не бей в голову! Слышишь? А то дураком станет! Возись тогда! – крикнула мать и вклинилась между отцом и Вадом.
– Он и так дурак. Ты все потакаешь. – Отец вышел из дому, хлопнув дверью.
Вад сел на пол и затянул бесконечное:
– Как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф…
Дядя Авес взял иголку и стал пришивать пуговицу к брюкам, тактично повернувшись к нам задом.
Так закончилось повторное голосование по вопросу о переезде в Утиное.
Ухо у меня горело и взывало к мести. Я выбрал укромное место за сараем и стал писать информационный бюллетень по поводу последних событий. Бюллетень назывался «Голос большинства» (я, Вад и дядина половинка). Месть – сладкая вещь. Я так увлекся, что не сразу услышал, что кто-то пыхтит и топчется у меня за спиной. Обернувшись, я увидел хромого бухгалтера.
– Здравствуйте, – оказал бухгалтер (как приятно, когда тебя называют на «вы») и стал рыться в карманах. Наконец он извлек красного сахарного петуха на палочке.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Нате… вот еще… брату.
Я поблагодарил и за второго петуха. Воцарилось молчание. Бухгалтер вытащил расческу и расчесался.
– Вы… я слышал… уезжаете…
– Уезжаем, Семен Абрамыч.
На бухгалтера было приятно смотреть. Новый в полосочку костюм, в кармашке пиджака – очки, расческа, набор цветных карандашей, волосы гладко причесаны. Разговор вежливый, уважительный.
Семен Абрамович еще раз причесался, потом откашлялся.
– К вам просьба есть… Так сказать, окажите любезность в передаче вашей мамаше вот этого…
Бухгалтер протянул мне аккуратно склеенный из листов какой-то бухгалтерской книги плотный конверт.
– Хорошо, Семен Абрамыч.
– Только, так сказать, чтобы никто не видел…. И спросите, какой будет ответ…
На конверте красивым почерком было написано: «Анне Андреевне Бородиной, в собственные руки». Я спрятал конверт под рубашку и пошел домой. Отец сколачивал во дворе ящик. Он не обратил на меня внимания. На крыльце сидел Вад и, уставившись в одну точку, тянул:
– Какдуртре, какдуртре, какдуртре, какдуртре. – Вот во что превратилась красивая фраза «Как дурак, захотел триумфа». Голос у Вада был уже сильно хриплым.
– На вот, пососи, – я протянул брату петуха, но он даже не пошевелился.
Мать мыла посуду. Она сердито гремела железными тарелками.
– Явился, огрызок? Когда ты кончишь доводить отца?
– Велено передать в собственные руки.
– Что там еще?
Мать осторожно взяла конверт. Прочитав первые строки, она выронила письмо и заплакала.
– Что он пишет? – спросил я. – Зовет к себе?
– Не твое дело. Чтобы больше не смел у него ничего брать! У нас есть настоящий отец…
Я хотел показать отцовское письмо. Я давно ждал подходящего момента, чтобы показать его, но у матери был такой расстроенный вид, что мне стало жалко ее.
На крыльце послышались шаги. Мать торопливо спрятала конверт за пазуху. Отец подозрительно посмотрел на меня.
– Опять умничаешь?
Я вышел во двор. Вад продолжал тянуть «какдуртре». Ребром правой ладони он стучал о железную скобу. Я еще раз попытался всунуть ему петуха, но безуспешно.
За сараем на бревне сидели хромой бухгалтер и дядя Авес и вслух читали информационный бюллетень. За последнее время они сильно сдружились.
– Пе-ре-езд… в лишен-ные цивилиза-ции мес-та из-за при-хо-ти Дик-та-то-ра, – по складам читал дядя Авес, – ли-шен вся-кого смыс-ла…
– Лишен, – поддакивал бухгалтер.
Увидев меня, бухгалтер встал и расчесался.
– Плачет, – сказал я.
– Молодец, – дядя Авес похлопал бухгалтера по плечу – Плачет – это уже хорошо Я еще с ней поговорю. Никуда мы отсюда не уедем. А сейчас пошли выпьем. У тебя есть деньги?
– Сотня.
– Отлично! Еще и на закуску хватит!
Бухгалтер пошевелил губами.
– Даже сорок три копейки останется.
– Возьмем на них хамсы.
Вечерам дядя Авес пришел сильно навеселе. Он вызвал мать во двор, и они там долго шептались, причем мать вытирала глаза подолам платья. Отец сидел хмурый. По-моему, он о чем-то догадывался.
За ужином мать, глядя в окно, вскрикнула и выронила ложку. Я посмотрел туда и увидел бледное лицо бухгалтера с приплюснутым к стеклу носом.
От неожиданности я тоже выронил ложку. Отец обернулся.
– Что за черт! – вскочил он.
Лицо с приплюснутым носом исчезло.
– Видение, – хихикнул дядя Авес.
Отец торопливо вышел из комнаты. Слышно было, как он ходит под окнами.
– Слышь, иди за Абрама… то есть Семена, – начал дядя Авес, мигая сонными глазами. – Бухгалтер, красавец мужик, домище какой… а этот…
– Перестань при ребенке…
– Рожа, как у цыгана… Страшилище морское. Издеватель млекопитающий…
Дядя Авес задумался, изобретая очередное ругательство, но в это время дверь хлопнула и появился отец, таща упирающегося посиневшего Вада.
– Какдуртре, какдуртре, – хрипел Вад.
– Замолчи, идиотик!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Но там глушь! Ни речки, ни леса, ни пива! Мне врачи прописали пиво три раза в день!
– Сами сделаем.
– Это черт знает что, – пробурчал отец.
Дядя Авес расстроился еще больше.
– Что это за пиво, самодельное? Река Хунцы… Лес, может, ты тоже сделаешь?
– Ну все, – отец хлопнул ладонью по столу и встал. – Собирайтесь. Через неделю выезжаем.
– Позвольте! – воскликнул я. – Ведь голосование явно показало, что большинство народа не идет за вами. Зачем же узурпировать власть? Император Веспасиан…
Хотя отец уже немного привык к таким монологам и почти не реагировал на них, но сейчас был, видно, сильно раздражен. Совершенно неожиданно он схватил меня за ухо и очень больно трепанул.
– На новом месте я возьмусь за вас. Будет тебе Веспасан. Совсем обнаглели.
– К наружному блеску он нисколько не стремился, и даже в день триумфа…
– Перестань, огрызок! – закричала мать. – Доводят отца и доводят.
– …измученный медленным и утомительным шествием, не удержался, чтобы не сказать: «Поделом мне, старику: как дурак, захотел триумфа»
Вад, продолжавший стучать ребром ладони по столу, насторожился:
– Как дурак… захотел тримфа, – повторил он задумчиво. – Как дурак, захотел тримфа… Как дурак.
Отец подскочил к нему и схватил за шиворот:
– Ах ты, чертенок!
– Как дурак… Как дурак… тримф…
Отец размахнулся, чтобы дать подзатыльник, но Вад успел подставить свою ладонь. Отец поморщился.
– Как дурак, тримф.
– Негодяй.
Отец и Вад смотрели друг другу в глаза.
– Как дурак, тримф.
– Не смей так на отца! Толя! Дай ему как следует! Выпори как сидорову козу! Бей, я не буду заступаться! Что же это за дети… – Мать заплакала.
– Как дурак, треф.
– Ничего, скоро уже… потерпи, – сказал отец и отвесил Ваду в лоб щелчок. Голова Вада отозвалась гудением чугуна. Я невольно засмеялся. Мой брат вскочил и кинулся на отца.
– Не бей в голову! Слышишь? А то дураком станет! Возись тогда! – крикнула мать и вклинилась между отцом и Вадом.
– Он и так дурак. Ты все потакаешь. – Отец вышел из дому, хлопнув дверью.
Вад сел на пол и затянул бесконечное:
– Как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф…
Дядя Авес взял иголку и стал пришивать пуговицу к брюкам, тактично повернувшись к нам задом.
Так закончилось повторное голосование по вопросу о переезде в Утиное.
Ухо у меня горело и взывало к мести. Я выбрал укромное место за сараем и стал писать информационный бюллетень по поводу последних событий. Бюллетень назывался «Голос большинства» (я, Вад и дядина половинка). Месть – сладкая вещь. Я так увлекся, что не сразу услышал, что кто-то пыхтит и топчется у меня за спиной. Обернувшись, я увидел хромого бухгалтера.
– Здравствуйте, – оказал бухгалтер (как приятно, когда тебя называют на «вы») и стал рыться в карманах. Наконец он извлек красного сахарного петуха на палочке.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Нате… вот еще… брату.
Я поблагодарил и за второго петуха. Воцарилось молчание. Бухгалтер вытащил расческу и расчесался.
– Вы… я слышал… уезжаете…
– Уезжаем, Семен Абрамыч.
На бухгалтера было приятно смотреть. Новый в полосочку костюм, в кармашке пиджака – очки, расческа, набор цветных карандашей, волосы гладко причесаны. Разговор вежливый, уважительный.
Семен Абрамович еще раз причесался, потом откашлялся.
– К вам просьба есть… Так сказать, окажите любезность в передаче вашей мамаше вот этого…
Бухгалтер протянул мне аккуратно склеенный из листов какой-то бухгалтерской книги плотный конверт.
– Хорошо, Семен Абрамыч.
– Только, так сказать, чтобы никто не видел…. И спросите, какой будет ответ…
На конверте красивым почерком было написано: «Анне Андреевне Бородиной, в собственные руки». Я спрятал конверт под рубашку и пошел домой. Отец сколачивал во дворе ящик. Он не обратил на меня внимания. На крыльце сидел Вад и, уставившись в одну точку, тянул:
– Какдуртре, какдуртре, какдуртре, какдуртре. – Вот во что превратилась красивая фраза «Как дурак, захотел триумфа». Голос у Вада был уже сильно хриплым.
– На вот, пососи, – я протянул брату петуха, но он даже не пошевелился.
Мать мыла посуду. Она сердито гремела железными тарелками.
– Явился, огрызок? Когда ты кончишь доводить отца?
– Велено передать в собственные руки.
– Что там еще?
Мать осторожно взяла конверт. Прочитав первые строки, она выронила письмо и заплакала.
– Что он пишет? – спросил я. – Зовет к себе?
– Не твое дело. Чтобы больше не смел у него ничего брать! У нас есть настоящий отец…
Я хотел показать отцовское письмо. Я давно ждал подходящего момента, чтобы показать его, но у матери был такой расстроенный вид, что мне стало жалко ее.
На крыльце послышались шаги. Мать торопливо спрятала конверт за пазуху. Отец подозрительно посмотрел на меня.
– Опять умничаешь?
Я вышел во двор. Вад продолжал тянуть «какдуртре». Ребром правой ладони он стучал о железную скобу. Я еще раз попытался всунуть ему петуха, но безуспешно.
За сараем на бревне сидели хромой бухгалтер и дядя Авес и вслух читали информационный бюллетень. За последнее время они сильно сдружились.
– Пе-ре-езд… в лишен-ные цивилиза-ции мес-та из-за при-хо-ти Дик-та-то-ра, – по складам читал дядя Авес, – ли-шен вся-кого смыс-ла…
– Лишен, – поддакивал бухгалтер.
Увидев меня, бухгалтер встал и расчесался.
– Плачет, – сказал я.
– Молодец, – дядя Авес похлопал бухгалтера по плечу – Плачет – это уже хорошо Я еще с ней поговорю. Никуда мы отсюда не уедем. А сейчас пошли выпьем. У тебя есть деньги?
– Сотня.
– Отлично! Еще и на закуску хватит!
Бухгалтер пошевелил губами.
– Даже сорок три копейки останется.
– Возьмем на них хамсы.
Вечерам дядя Авес пришел сильно навеселе. Он вызвал мать во двор, и они там долго шептались, причем мать вытирала глаза подолам платья. Отец сидел хмурый. По-моему, он о чем-то догадывался.
За ужином мать, глядя в окно, вскрикнула и выронила ложку. Я посмотрел туда и увидел бледное лицо бухгалтера с приплюснутым к стеклу носом.
От неожиданности я тоже выронил ложку. Отец обернулся.
– Что за черт! – вскочил он.
Лицо с приплюснутым носом исчезло.
– Видение, – хихикнул дядя Авес.
Отец торопливо вышел из комнаты. Слышно было, как он ходит под окнами.
– Слышь, иди за Абрама… то есть Семена, – начал дядя Авес, мигая сонными глазами. – Бухгалтер, красавец мужик, домище какой… а этот…
– Перестань при ребенке…
– Рожа, как у цыгана… Страшилище морское. Издеватель млекопитающий…
Дядя Авес задумался, изобретая очередное ругательство, но в это время дверь хлопнула и появился отец, таща упирающегося посиневшего Вада.
– Какдуртре, какдуртре, – хрипел Вад.
– Замолчи, идиотик!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39