Меня внесли в полуподвальное просторное помещение с низкими каменными сводами. Несколько бронзовых светильников – вместо фитилей в них были электрические лампочки – скудно освещали пространство, лампочки светились вполнакала. На циновках за низким столиком сидели два монаха в оранжевых тогах – молодой и старый.
– Это хорошо, что ты любишь мыться, – сказал старичок приветливо. Его дряхлое личико светилось дружелюбием. – Но вода, наверное, уже остыла, и тебе хочется вылезти из бочки?
– Да нет, еще теплая, – ответил я, намыливая мочало. – Вы извините, но я привык доводить любое дело до конца. Тем более, что мне приходилось мыться и в очень холодной воде.
Я хотел попросить, чтобы кто-нибудь потер спину, но подумал, что это будет слишком. Пожизненное рабство я, должно быть, уже обеспечил себе, а большего мне не надо.
– Хорошо, отвечай на наши вопросы, сидя в бочке, если тебе так нравится.
И вопросы посыпались, один интереснее другого. Молодой монах только успевал менять листки, на которых вел протокол допроса. А это был именно допрос, а не душеспасительная беседа. Меня подозревали в принадлежности к какой-то опасной шайке и убеждали признаться во всем. Особенно их интересовало, где прячутся мои приятели.
Я сидел в давно остывшей воде, покрывшись гусиной кожей, и рассказывал о своих моральных принципах, особенно о любви к животным. Ведь, насколько я понял, на меня хотели свалить все беды заповедника?
Сзади донесся осторожный шорох шагов, я резко обернулся, и мои мокрые волосы встали дыбом, – из полусумрака выплыла всклокоченная носатая голова на растрескавшейся толстой доске, как на подносе. Крупные навыкате глаза пристально смотрели на меня. Потом голова хищно улыбнулась и поздоровалась со мной, певуче растягивая даньчжинские слова:
– Добрый день, господин приезжий из другого Времени. – И добавила по-английски:
– Да хранит вас господь.
Оказалось – это колодник, его шея была стянута хомутом из старых досок. Он принес все мои вещи, которые нашел в отеле. Молодой монах вытряхнул содержимое сумки прямо на протоколы и открыл чемодан. Старичок внимательно рассматривал каждый предмет, вплоть до носовых платков. Его явно насторожила моя техника. Я попытался объяснить в доступной форме:
– Это прибор для самогипноза. С его помощью можно, к примеру, лечиться. Суть лечебного действия очень проста. Надо…
– Сколько священных тигров ты убил с помощью этого оружия? – перебил меня старичок.
– Это не оружие…
Я загрустил. Колодник вежливо кашлянул и произнес на даньчжинском с помощью английского:
– Если вы из тех людей, которые охотятся на королевских горных кошек, то советую вам признаться. – Он помолчал. – Иначе они сами узнают все и тогда приговорят вас к смерти… Вот посмотрите на меня, я признался – и жив.
– Так вы… охотились на тигров?
– Моя история трагична и поучительна.
– Все понятно, – сказал старичок с нотками сострадания в голосе. – Ты положил в чемодан ребро, которое не имеет ценности. Ты хотел обмануть нас, представившись глупым собирателем сувениров, который нечаянно спустился с разрешенной дороги на запрещенную тропу.
– Неужели на основании одних только подозрений, – произнес я смерзшимся голосом, – беспочвенных подозрений… способны осудить… невинного…
– Надо признаться. Да, синьор, – сказал колодник. – Это я вам говорю, Джузеппе Луиджи Чезарини. И все будет о'кей.
– Доктор Чезарини? – пробормотал я в смятении. – Но вы же были директором заповедника?
Старичок терпеливо прислушивался к нашему диалогу, по-видимому, решив, что он способствует правосудию. Колодник хотел церемонно поклониться и представиться мне поосновательней, но сморщился от боли, схватившись обеими руками за колоду.
– Вас обратили в рабство? – спросил я.
– Нет, – ответил за него старичок, – рабство у нас отменили в прошлом году. Теперь все даньчжины окончательно равны перед богом.
– Как это замечательно, – пробормотал я. – Теперь, без рабства, вы сможете вступить в Организацию Объединенных Наций.
По моему тону монах, по-видимому, понял, что я не очень рад отмене рабства, и этот факт он квалифицировал по-своему.
– Когда в человеке нет души, очень трудно это скрыть. Я все больше и больше убеждаюсь, что мы правильно определили степень Начального Наказания.
Он поднялся с циновки, поправил на себе одеяние и не спеша удалился. Монах-писец побежал вперед и открыл перед ним дверь.
– Начальное Наказание… – Я силился вспомнить, что же это такое. Колодник пояснил:
– Вначале определяют максимальное наказание по формальному признаку – типичный прокурорский подход. При этом подсудимый и не нужен. А потом он нужен, чтобы выяснить подробности, добавляя или убавляя от максимальной степени Начального Наказания. А так как в вас заподозрили тэурана, потому что вы три дня бродили по заповеднику, вам было определено соответствующее Начальное Наказание.
– Что именно мне определили?
– Я не знаю.
– Выходит, этот добрый старичок – судья?
– Нет. Монашеское имя этого человека – Духовный Палач, Видящий Истину. Он видит то, что нам с вами, синьор, не по зубам. Извините.
– Он будет меня пытать? – спросил я шепотом. Колодник не то улыбнулся, не то скривился от боли, придерживая колоду.
– Его основное занятие состоит в том, что он пытается вернуть души таким, как вы и я, синьор.
Потом появился начальник охраны. Он не скрывал своего недовольства неведомой пока мне степенью Начального Наказания, и я его возненавидел. Я думал, что он вытащит меня из бочки и начнет топтать – такое свирепое было у него выражение лица. Но он лишь приказал мне вытянуть шею. Я вытянул, и двое его шустрых помощников в одно мгновение украсили ее тяжеленной деревянной колодкой со скобами и ржавым замком.
– Я обязан вас предупредить, – сказал он, постукивая по ребру лохани черенком плети. – Пока вы ходите с этим воротником, никто вас не тронет, хотя вы, несомненно, заслуживаете более сурового наказания. Если снимете, вас разорвут. Не мои люди, а население… Такие, как вы, принесли много бед даньчжинам… А в остальном вы свободны.
Они пошли к выходу, и колодник с ними. Я остался сидеть в холодной мыльной воде, ведь я привык все делать до конца.
Колодник вдруг вернулся. Его корежила непонятная мне радость. Он, будто отплясывая дикий танец, шлепал босыми ногами по камню и конвульсивно вздрагивал всем телом. Потом прокричал надсадно, полушепотом:
– Извините, что я вас покидаю, коллега! Мне не советуют встречаться с вами без серьезной надобности! Вы можете дурно влиять на процесс возвращения моей души!
– Подождите, Джузеппе! – воскликнул я, боясь, что он уйдет, ничего толком не объяснив. – Сколько времени мы должны носить эти хомуты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73