Тень его скользнула по мне, и я кожей ощутила холод. Остановившись, я тоже посмотрела вверх и увидела «планер», который пикировал прямо на меня.
Так, во всяком случае, я тогда думала, так чувствовала. Я была совершенно уверена, что эта штука, рожденная где-то в самом сердце чаго, была послана именно за мной. «Планер» был значительно больше, чем мне всегда казалось, и намного темнее. Он пронесся прямо над моей головой, а я не могла сдвинуться с места, парализованная страхом. Потом я вспомнила о револьвере, который держала в руках. Подняв его над головой, я стала стрелять в похожее на гигантскую летучую мышь чудовище.
Я нажимала на спусковой крючок до тех пор, пока не услышала сухие щелчки курка. Дрожа всем телом, я проводила взглядом исчезающий за пластиковыми крышами лачуг «планер». Потом я посмотрела на руку, сжимавшую револьвер. У меня на глазах ребра барабана покрылись крошечными почками, которые, раскрываясь, превращались в мелкие желтые кристаллы, а те, в свою очередь, разбегались по вороненой стали бурой окалиной. Дульный срез револьвера тоже покрылся почками, которые ползли по стволу назад, приближаясь к моим рукам. Взведенный курок уже оброс желтыми кристаллами, и я отшвырнула револьвер, словно ядовитую змею. Я вцепилась в волосы, раздирала на себе одежду и царапала ногтями лицо. Но было поздно – одежда уже начала меняться. Мой полосатый плащ пошел пузырями. Я выхватила из кармана чип-инжектор и увидела, что он сплошь покрыт желтыми кристаллами и цветами. Он был никуда не годен, и я поняла: с надеждой спасти родных мне придется расстаться.
Инжектор я бросила. На землю вывалились из кармана фотографии Кнутсона с детьми. Они тоже запузырились и обратились в пыль. Я рванула плащ, и он расползся у меня в пальцах, превратившись в облепленные спорами нити полужидкого пластика. Каблук моего правого ботинка тоже подломился, я упала и покатилась по земле, но тут же вскочила и проворно сбросила обувь и остатки плаща.
Вокруг меня метались напуганные обитатели Карио-кора. Они тоже разрывали на себе одежду и царапали ногтями лица. И я, крича от ужаса, металась из стороны в сторону вместе с ними. Я позволила себе поддаться всеобщей панике. Остатки моей одежды давно обратились в лохмотья, в пыль. Я оказалась совершенно голой, но мне было наплевать. Я лишилась не только одежды, но и всего, что у меня когда-то было. Ничего не осталось, кроме вживленного чипа под кожей правой руки.
А чаго продолжало безмолвно бурлить слева и справа от меня, одну за другой поглощая жалкие лачуги бидонвиля и выбрасывая высоко в воздух ярко окрашенные стебли, усики, ленты.
На выходе с Кариокорского рынка мы наткнулись на кордон безопасности ООН. Солдаты стояли в несколько рядов, сомкнув плетеные щиты. Дубинки-рунгу поднялись, опустились, и люди рядом со мной покатились в пыль, сжимая разбитые головы.
Я бросилась прямо на шеренгу солдат и просунула правую руку в щель между щитами:
– Пропустите меня! У меня под кожей чип!
Дубинки взлетели в воздух над самой моей головой.
– Ооновский чип, пропуск! Я – сотрудник ООН!
Дубинки-рунгу дрогнули и замерли. Мужской голос прокричал с американским акцентом:
– Господи Иисусе, она не врет! Давайте ее сюда. Живо! Щиты разошлись, сразу несколько рук схватили меня и втянули в щель.
– Прикройте ее чем-нибудь!
Кто-то набросил мне на плечи куртку от полевой формы. Затем меня очень быстро повели сквозь боевые порядки к белому вездеходу с красным крестом на борту. Белый мужчина в жилете с красным крестом на кармане провел по моему предплечью ручным сканером, и я почувствовала, как свежая ранка от чип-инжектора снова заныла.
– Тенделео Би, агент разведывательного отдела посольства США.
– О'кей, Тенделео, я не знаю, что ты делала в пораженном районе, однако тебе придется пройти санобработку наравне со всеми.
В это время к вездеходу подошел второй военный, как я догадалась – офицер.
– Нет времени, – сказал он. – Гражданских специалистов приказано эвакуировать до двадцати трех ноль-ноль.
Врач надул щеки:
– Но существует порядок…
– Порядок? – перебил офицер. – Какой, к дьяволу, может быть порядок, кода гребаный город доживает последние часы? Да и америкашки поднимут вой, если им не понравится, как мы обращаемся с их лазутчиками. Пропустить ее через моечную, и дело с концом…
И меня повели к большому трейлеру, на борту которого был намалеван знак биологической опасности. Стоял он довольно далеко от остальных машин, но тогда я даже не задумалась – почему. От пережитого потрясения меня знобило. Я не проронила ни слова, когда мне выбрили все волосы на теле. Потом кто-то осторожно снял с меня куртку и подтолкнул к тому месту, где я должна была встать. Трое санитаров в костюмах противохимической защиты размотали шланги высокого давления, присоединили их к кранам в борту трейлера и обработали меня с головы до ног. Вода была холодной и била с такой силой, что я с трудом терпела боль. Моя кожа пылала. Я вертелась волчком, стараясь защитить соски и другие чувствительные части тела от хлещущих струй, но они настигали меня везде.
Когда после двух небольших перерывов санитары взялись за меня в третий раз, я наконец поняла, что они делают.
– Отправьте меня в санобработку! – закричала я. – Мне нужно в санобработку. Там моя семья, неужели вы не понимаете?
Но санитары не обратили на мои протесты ни малейшего внимания. Я думаю, они даже не особенно задумывались над тем, что тело, которое они окатывают шипящими струями, принадлежит молодой женщине. Все оставались глухи к моим мольбам. Меня высушили потоками горячего воздуха, одели в просторную полевую форму без знаков различия и сунули на заднее сиденье вездехода с дипломатическими номерами, который тут же рванул с места и в считанные минуты домчал меня до аэропорта. В здание терминала, где я могла бы попытаться бежать, мы не пошли. Вместо этого вездеход въехал в ворота из колючей проволоки и подкатил к грузовому люку русского транспортного самолета. Люк был открыт, и пассажиры цепочкой поднимались в трюм по наклонной рампе. В основном это были белые, многие шли с детьми, и все несли с собой чемоданы, сумки и коробки. Они тоже стали беженцами – как и я.
– Моя семья осталась в Найроби, – сказала я охраннику со сканером, дежурившему у основания рампы.
– Мы найдем ваших родных, – ответил он, проверяя мой иудин чип и сверяя данные со своим списком. – Счастливого пути и всего хорошего.
Я поднялась по металлической рампе в самолет. Русская стюардесса нашла мне свободное место в центральной посадочной секции, довольно далеко от бортовых иллюминаторов. Пристегнувшись ремнем безопасности, я сидела и дрожала до тех пор, пока не услышала, как закрывается грузовой люк и начинают работать двигатели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Так, во всяком случае, я тогда думала, так чувствовала. Я была совершенно уверена, что эта штука, рожденная где-то в самом сердце чаго, была послана именно за мной. «Планер» был значительно больше, чем мне всегда казалось, и намного темнее. Он пронесся прямо над моей головой, а я не могла сдвинуться с места, парализованная страхом. Потом я вспомнила о револьвере, который держала в руках. Подняв его над головой, я стала стрелять в похожее на гигантскую летучую мышь чудовище.
Я нажимала на спусковой крючок до тех пор, пока не услышала сухие щелчки курка. Дрожа всем телом, я проводила взглядом исчезающий за пластиковыми крышами лачуг «планер». Потом я посмотрела на руку, сжимавшую револьвер. У меня на глазах ребра барабана покрылись крошечными почками, которые, раскрываясь, превращались в мелкие желтые кристаллы, а те, в свою очередь, разбегались по вороненой стали бурой окалиной. Дульный срез револьвера тоже покрылся почками, которые ползли по стволу назад, приближаясь к моим рукам. Взведенный курок уже оброс желтыми кристаллами, и я отшвырнула револьвер, словно ядовитую змею. Я вцепилась в волосы, раздирала на себе одежду и царапала ногтями лицо. Но было поздно – одежда уже начала меняться. Мой полосатый плащ пошел пузырями. Я выхватила из кармана чип-инжектор и увидела, что он сплошь покрыт желтыми кристаллами и цветами. Он был никуда не годен, и я поняла: с надеждой спасти родных мне придется расстаться.
Инжектор я бросила. На землю вывалились из кармана фотографии Кнутсона с детьми. Они тоже запузырились и обратились в пыль. Я рванула плащ, и он расползся у меня в пальцах, превратившись в облепленные спорами нити полужидкого пластика. Каблук моего правого ботинка тоже подломился, я упала и покатилась по земле, но тут же вскочила и проворно сбросила обувь и остатки плаща.
Вокруг меня метались напуганные обитатели Карио-кора. Они тоже разрывали на себе одежду и царапали ногтями лица. И я, крича от ужаса, металась из стороны в сторону вместе с ними. Я позволила себе поддаться всеобщей панике. Остатки моей одежды давно обратились в лохмотья, в пыль. Я оказалась совершенно голой, но мне было наплевать. Я лишилась не только одежды, но и всего, что у меня когда-то было. Ничего не осталось, кроме вживленного чипа под кожей правой руки.
А чаго продолжало безмолвно бурлить слева и справа от меня, одну за другой поглощая жалкие лачуги бидонвиля и выбрасывая высоко в воздух ярко окрашенные стебли, усики, ленты.
На выходе с Кариокорского рынка мы наткнулись на кордон безопасности ООН. Солдаты стояли в несколько рядов, сомкнув плетеные щиты. Дубинки-рунгу поднялись, опустились, и люди рядом со мной покатились в пыль, сжимая разбитые головы.
Я бросилась прямо на шеренгу солдат и просунула правую руку в щель между щитами:
– Пропустите меня! У меня под кожей чип!
Дубинки взлетели в воздух над самой моей головой.
– Ооновский чип, пропуск! Я – сотрудник ООН!
Дубинки-рунгу дрогнули и замерли. Мужской голос прокричал с американским акцентом:
– Господи Иисусе, она не врет! Давайте ее сюда. Живо! Щиты разошлись, сразу несколько рук схватили меня и втянули в щель.
– Прикройте ее чем-нибудь!
Кто-то набросил мне на плечи куртку от полевой формы. Затем меня очень быстро повели сквозь боевые порядки к белому вездеходу с красным крестом на борту. Белый мужчина в жилете с красным крестом на кармане провел по моему предплечью ручным сканером, и я почувствовала, как свежая ранка от чип-инжектора снова заныла.
– Тенделео Би, агент разведывательного отдела посольства США.
– О'кей, Тенделео, я не знаю, что ты делала в пораженном районе, однако тебе придется пройти санобработку наравне со всеми.
В это время к вездеходу подошел второй военный, как я догадалась – офицер.
– Нет времени, – сказал он. – Гражданских специалистов приказано эвакуировать до двадцати трех ноль-ноль.
Врач надул щеки:
– Но существует порядок…
– Порядок? – перебил офицер. – Какой, к дьяволу, может быть порядок, кода гребаный город доживает последние часы? Да и америкашки поднимут вой, если им не понравится, как мы обращаемся с их лазутчиками. Пропустить ее через моечную, и дело с концом…
И меня повели к большому трейлеру, на борту которого был намалеван знак биологической опасности. Стоял он довольно далеко от остальных машин, но тогда я даже не задумалась – почему. От пережитого потрясения меня знобило. Я не проронила ни слова, когда мне выбрили все волосы на теле. Потом кто-то осторожно снял с меня куртку и подтолкнул к тому месту, где я должна была встать. Трое санитаров в костюмах противохимической защиты размотали шланги высокого давления, присоединили их к кранам в борту трейлера и обработали меня с головы до ног. Вода была холодной и била с такой силой, что я с трудом терпела боль. Моя кожа пылала. Я вертелась волчком, стараясь защитить соски и другие чувствительные части тела от хлещущих струй, но они настигали меня везде.
Когда после двух небольших перерывов санитары взялись за меня в третий раз, я наконец поняла, что они делают.
– Отправьте меня в санобработку! – закричала я. – Мне нужно в санобработку. Там моя семья, неужели вы не понимаете?
Но санитары не обратили на мои протесты ни малейшего внимания. Я думаю, они даже не особенно задумывались над тем, что тело, которое они окатывают шипящими струями, принадлежит молодой женщине. Все оставались глухи к моим мольбам. Меня высушили потоками горячего воздуха, одели в просторную полевую форму без знаков различия и сунули на заднее сиденье вездехода с дипломатическими номерами, который тут же рванул с места и в считанные минуты домчал меня до аэропорта. В здание терминала, где я могла бы попытаться бежать, мы не пошли. Вместо этого вездеход въехал в ворота из колючей проволоки и подкатил к грузовому люку русского транспортного самолета. Люк был открыт, и пассажиры цепочкой поднимались в трюм по наклонной рампе. В основном это были белые, многие шли с детьми, и все несли с собой чемоданы, сумки и коробки. Они тоже стали беженцами – как и я.
– Моя семья осталась в Найроби, – сказала я охраннику со сканером, дежурившему у основания рампы.
– Мы найдем ваших родных, – ответил он, проверяя мой иудин чип и сверяя данные со своим списком. – Счастливого пути и всего хорошего.
Я поднялась по металлической рампе в самолет. Русская стюардесса нашла мне свободное место в центральной посадочной секции, довольно далеко от бортовых иллюминаторов. Пристегнувшись ремнем безопасности, я сидела и дрожала до тех пор, пока не услышала, как закрывается грузовой люк и начинают работать двигатели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32