Этот туалет дополняло ожерелье из розовых кораллов, которое выглядело особенно эффектно, благодаря черному платью.
Они обедали под открытым небом. Тень от виноградной шпалеры, лишенной еще листьев, падала на белую скатерть в виде мелкого узора. Фрекен Пальм и Хегген украсили стол полевыми цветами, и из-за этого макароны слишком разварились, так как пришлось дожидаться, пока они ходили за цветами. Кушанья были прекрасные, вино превосходное, а фрукты Ческа выбрала в городе и взяла с собой, и кофе также, – она уверяла, что кофе необходимо варить самим, иначе он не будет вкусный.
После обеда Хегген и фрекен Пальм пошли осматривать осколки рельефов и надписей, найденных при раскопках тут поблизости и вделанных в стены дома. Алин остался сидеть за столом и курил, жмурясь на солнце.
Остерия находилась на склоне горы. Грам и Йенни стали наугад карабкаться вверх. Йенни рвала белые цветочки, росшие в буром песке, покрывавшем склон.
– Вот этих цветов множество на Монте-Тестаччио. Вы бывали там, Грам?
– Несколько раз. Я был там третьего дня и побывал на протестантском кладбище. Камелии там сплошь покрыты цветами. А на старом кладбище я нашел в траве анемоны.
Они взобрались на самый верх и пошли по равнине. Посредине большого поля выделялась груда бесформенных развалин, – туда они и направились. Они непринужденно болтали о том и о сем. Вдруг Хельге сказал:
– Как странно, Йенни… Я так много говорил с вами, и вы разговаривали со мной. А я все-таки совсем не знаю вас. Вот вы стоите там – ах, если бы вы могли сами видеть, как блестят ваши волосы на солнце, они отливают золотом… да, а вы для меня загадка… Это так странно… Думал и ли вы когда-нибудь о том, что вы никогда не видели своего лица? Вы видели только отражение его. А своего лица с закрытыми глазами мы и совсем не видим. Вам не кажется это странным?… Да, сегодня день вашего рождения. Вам исполнилось двадцать восемь лет. Вы, должно быть, очень радуетесь этому? Ведь вы находите, что каждый прожитый год представляет собой известную ценность и не пропадает даром.
– Нет, я не совсем так говорила. Я только утверждала, что в первые двадцать пять лет надо часто выдерживать борьбу, так что приходится радоваться, когда это остается позади…
– Ну, а теперь?
– Теперь…
– Да. Быть может, вы знаете, чего вы можете достигнуть в следующий год? На что вы его потратите?… О, я нахожу, что жизнь так бесконечно богата всякими случайностями, что даже вы, со всеми силами и энергией, не в состоянии побороть то, что вас ожидает… Неужели это никогда не приходит вам в голову? Неужели вами никогда не овладевает тревога перед будущим, Йенни?
Она только улыбнулась в ответ и наступила на окурок папиросы, которую только что бросила на землю. Ее нога выше подъема нежно просвечивала сквозь тонкий черный чулок. Она задумчиво смотрела на стадо баранов, которое, словно сероватый поток, спускалось с противоположного склона горы.
– Грам!.. Ведь мы совсем забыли про кофе! Нас, конечно, ждут там…
Они быстро пошли к остерии, не разговаривая больше. Они остановились на краю песчаного обрыва как раз над столом, за которым они обедали.
Алин сидел, уткнувшись головой в сложенные на столе руки. На скатерти валялись еще корки сыра, апельсинная шелуха и куски хлеба среди неубранных тарелок и стаканов.
Франциска, которая была в своем ярко-зеленом платье, стояла, склонясь над ним, и, обняв его за шею, старалась приподнять его голову:
– Полно, Леннарт… только не плачь! Я буду любить тебя… я охотно выйду за тебя замуж… слышишь, Леннарт? Да, да, я выйду за тебя замуж… только не плачь… Я уверена, что могу полюбить тебя, Леннарт… не приходи же в такое отчаяние…
Алин проговорил сквозь рыдания:
– Нет, нет, так я не хочу… так не надо, Ческа…
Йенни повернулась и пошла в обратную сторону по склону. Грам заметил, что она вся вспыхнула, даже ее шея зарделась. Тропинка, по которой они шли, огибала остерию и спускалась в огород.
Вокруг небольшого бассейна гонялись друг за другом Хегген и фрекен Пальм. Они брызгали друг на друга водой, и брызги сверкали на солнце, словно алмазы. Она громко смеялась и взвизгивала.
Снова лицо Йенни покрылось краской. Хельге шел за ней вдоль грядки с овощами. Хегген и фрекен Пальм заключили наконец мир и тоже пошли за ними.
– Все в порядке, – проговорил Хельге тихо.
Йенни слегка кивнула, и по ее лицу пробежала улыбка.
За кофе настроение было подавленное. Франциска сделала слабую попытку завести общий разговор, но из этого ничего не вышло, и она молча попивала крошечными глоточками ликер из маленькой рюмки. Едва кончили пить кофе, она предложила пойти прогуляться.
Вначале три пары шли одна за другой, но мало-помалу расстояние между ними все увеличивалось, и, наконец, они совсем перестали друг друга видеть, благодаря холмам, которые скрывали их друг от друга. Йенни шла с Грамом.
– Куда мы, собственно, идем? – спросила она.
– Мы могли бы пройти… в грот Эгерии, например, – предложил Хельге.
И они пошли как раз в противоположную сторону от остальных. Им пришлось идти по солнцепеку, по направлению к Боска Сакра, где стоял древний дуб с обожженной солнцем верхушкой.
– Жаль, что я не надела шляпы, – сказала Йенни, проводя рукой по волосам.
В святой роще вся земля была усыпана бумажками и всякими отбросами. На опушке на толстом пне сидела дама с рукоделием в руках. Тут же возле нее играли маленькие мальчишки, бегая и прячась за толстыми стволами. Йенни и Грам вышли из рощи и стали спускаться с холма к руинам.
– В сущности говоря, нам незачем идти туда, – сказала Йенни и, не дожидаясь ответа, села на пригорок.
– Конечно, незачем, – ответил Хельге. Он растянулся возле нее на короткой траве и, подперев голову рукой, стал молча смотреть на нее.
– Сколько ей лет? – спросил он тихо. – Я спрашиваю про Ческу.
– Двадцать шесть, – ответила Йенни, глядя вдаль.
– Я ничуть не огорчен, – продолжал он так же тихо. – Ну да, вы, конечно, понимаете… если бы это было месяц тому назад, то… Раз как-то она была со мной чрезвычайно мила и ласкова. Я не привык к этому. Я принял это за… ну, скажем, за «приглашение на танец». Но теперь… Я продолжаю находить ее очаровательной, но я совершенно равнодушен к тому, что она танцует с другим.
С минуту он молчал и не сводил с нее глаз.
– Знаете, Йенни, влюблен-то я ведь в вас, – сказал он вдруг.
Она слегка повернулась к нему, улыбнулась и покачала головой.
– Да, да, – сказал Хельге твердо. – Так я думаю. Хотя наверное я этого не могу знать. Я никогда еще не был влюблен, – это я теперь знаю. А между тем я был даже обручен, – он засмеялся. – Да, это была одна из моих глупостей в мои былые глупые годы… Но в вас, Йенни, я действительно влюблен, это ясно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Они обедали под открытым небом. Тень от виноградной шпалеры, лишенной еще листьев, падала на белую скатерть в виде мелкого узора. Фрекен Пальм и Хегген украсили стол полевыми цветами, и из-за этого макароны слишком разварились, так как пришлось дожидаться, пока они ходили за цветами. Кушанья были прекрасные, вино превосходное, а фрукты Ческа выбрала в городе и взяла с собой, и кофе также, – она уверяла, что кофе необходимо варить самим, иначе он не будет вкусный.
После обеда Хегген и фрекен Пальм пошли осматривать осколки рельефов и надписей, найденных при раскопках тут поблизости и вделанных в стены дома. Алин остался сидеть за столом и курил, жмурясь на солнце.
Остерия находилась на склоне горы. Грам и Йенни стали наугад карабкаться вверх. Йенни рвала белые цветочки, росшие в буром песке, покрывавшем склон.
– Вот этих цветов множество на Монте-Тестаччио. Вы бывали там, Грам?
– Несколько раз. Я был там третьего дня и побывал на протестантском кладбище. Камелии там сплошь покрыты цветами. А на старом кладбище я нашел в траве анемоны.
Они взобрались на самый верх и пошли по равнине. Посредине большого поля выделялась груда бесформенных развалин, – туда они и направились. Они непринужденно болтали о том и о сем. Вдруг Хельге сказал:
– Как странно, Йенни… Я так много говорил с вами, и вы разговаривали со мной. А я все-таки совсем не знаю вас. Вот вы стоите там – ах, если бы вы могли сами видеть, как блестят ваши волосы на солнце, они отливают золотом… да, а вы для меня загадка… Это так странно… Думал и ли вы когда-нибудь о том, что вы никогда не видели своего лица? Вы видели только отражение его. А своего лица с закрытыми глазами мы и совсем не видим. Вам не кажется это странным?… Да, сегодня день вашего рождения. Вам исполнилось двадцать восемь лет. Вы, должно быть, очень радуетесь этому? Ведь вы находите, что каждый прожитый год представляет собой известную ценность и не пропадает даром.
– Нет, я не совсем так говорила. Я только утверждала, что в первые двадцать пять лет надо часто выдерживать борьбу, так что приходится радоваться, когда это остается позади…
– Ну, а теперь?
– Теперь…
– Да. Быть может, вы знаете, чего вы можете достигнуть в следующий год? На что вы его потратите?… О, я нахожу, что жизнь так бесконечно богата всякими случайностями, что даже вы, со всеми силами и энергией, не в состоянии побороть то, что вас ожидает… Неужели это никогда не приходит вам в голову? Неужели вами никогда не овладевает тревога перед будущим, Йенни?
Она только улыбнулась в ответ и наступила на окурок папиросы, которую только что бросила на землю. Ее нога выше подъема нежно просвечивала сквозь тонкий черный чулок. Она задумчиво смотрела на стадо баранов, которое, словно сероватый поток, спускалось с противоположного склона горы.
– Грам!.. Ведь мы совсем забыли про кофе! Нас, конечно, ждут там…
Они быстро пошли к остерии, не разговаривая больше. Они остановились на краю песчаного обрыва как раз над столом, за которым они обедали.
Алин сидел, уткнувшись головой в сложенные на столе руки. На скатерти валялись еще корки сыра, апельсинная шелуха и куски хлеба среди неубранных тарелок и стаканов.
Франциска, которая была в своем ярко-зеленом платье, стояла, склонясь над ним, и, обняв его за шею, старалась приподнять его голову:
– Полно, Леннарт… только не плачь! Я буду любить тебя… я охотно выйду за тебя замуж… слышишь, Леннарт? Да, да, я выйду за тебя замуж… только не плачь… Я уверена, что могу полюбить тебя, Леннарт… не приходи же в такое отчаяние…
Алин проговорил сквозь рыдания:
– Нет, нет, так я не хочу… так не надо, Ческа…
Йенни повернулась и пошла в обратную сторону по склону. Грам заметил, что она вся вспыхнула, даже ее шея зарделась. Тропинка, по которой они шли, огибала остерию и спускалась в огород.
Вокруг небольшого бассейна гонялись друг за другом Хегген и фрекен Пальм. Они брызгали друг на друга водой, и брызги сверкали на солнце, словно алмазы. Она громко смеялась и взвизгивала.
Снова лицо Йенни покрылось краской. Хельге шел за ней вдоль грядки с овощами. Хегген и фрекен Пальм заключили наконец мир и тоже пошли за ними.
– Все в порядке, – проговорил Хельге тихо.
Йенни слегка кивнула, и по ее лицу пробежала улыбка.
За кофе настроение было подавленное. Франциска сделала слабую попытку завести общий разговор, но из этого ничего не вышло, и она молча попивала крошечными глоточками ликер из маленькой рюмки. Едва кончили пить кофе, она предложила пойти прогуляться.
Вначале три пары шли одна за другой, но мало-помалу расстояние между ними все увеличивалось, и, наконец, они совсем перестали друг друга видеть, благодаря холмам, которые скрывали их друг от друга. Йенни шла с Грамом.
– Куда мы, собственно, идем? – спросила она.
– Мы могли бы пройти… в грот Эгерии, например, – предложил Хельге.
И они пошли как раз в противоположную сторону от остальных. Им пришлось идти по солнцепеку, по направлению к Боска Сакра, где стоял древний дуб с обожженной солнцем верхушкой.
– Жаль, что я не надела шляпы, – сказала Йенни, проводя рукой по волосам.
В святой роще вся земля была усыпана бумажками и всякими отбросами. На опушке на толстом пне сидела дама с рукоделием в руках. Тут же возле нее играли маленькие мальчишки, бегая и прячась за толстыми стволами. Йенни и Грам вышли из рощи и стали спускаться с холма к руинам.
– В сущности говоря, нам незачем идти туда, – сказала Йенни и, не дожидаясь ответа, села на пригорок.
– Конечно, незачем, – ответил Хельге. Он растянулся возле нее на короткой траве и, подперев голову рукой, стал молча смотреть на нее.
– Сколько ей лет? – спросил он тихо. – Я спрашиваю про Ческу.
– Двадцать шесть, – ответила Йенни, глядя вдаль.
– Я ничуть не огорчен, – продолжал он так же тихо. – Ну да, вы, конечно, понимаете… если бы это было месяц тому назад, то… Раз как-то она была со мной чрезвычайно мила и ласкова. Я не привык к этому. Я принял это за… ну, скажем, за «приглашение на танец». Но теперь… Я продолжаю находить ее очаровательной, но я совершенно равнодушен к тому, что она танцует с другим.
С минуту он молчал и не сводил с нее глаз.
– Знаете, Йенни, влюблен-то я ведь в вас, – сказал он вдруг.
Она слегка повернулась к нему, улыбнулась и покачала головой.
– Да, да, – сказал Хельге твердо. – Так я думаю. Хотя наверное я этого не могу знать. Я никогда еще не был влюблен, – это я теперь знаю. А между тем я был даже обручен, – он засмеялся. – Да, это была одна из моих глупостей в мои былые глупые годы… Но в вас, Йенни, я действительно влюблен, это ясно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57