Секреты опытного дрессировщика -

Александр Власенко
Помешанный Карам


Что говорить, впечатляюще красив был этот «азиат» – мощный, яркий и очень, очень выразительный. Недаром пользовался успехом на выставках и спросом в разведении. И немало детишек наплодил. А жаль.
Я с ним близко познакомился по месту его жительства – в питомнике автозавода, когда устроился туда работать вожатым. Времени на знакомство с собаками не слишком много было выделено, и напрасно я его не терял: каждую свободную минуту ходил налаживать отношения, разговаривал, подкармливал сквозь решетку. Кого-то из зверей больше кусочки прельщали, а кому-то хотелось общения. Были там и записные злодеи, и даже пара патологических отморозков. Но и добряков, и трусов имелось в достатке – даром что все считались караульными, которым вроде бы по одному лишь званию уже полагаются злоба и бесстрашие. А Карам вел себя спокойно и флегматично, поднесенное мясо принимал как должное, агрессии же ни в коем виде не проявлял. Правда, теперь вспомнить, так, пожалуй, разок-другой я и заметил искоса его нехороший взгляд. Ну да сейчас, может быть, лишь кажется, что заметил, а на самом деле это просто стершаяся отчасти память воображением дополняется.
В течение четырех суточных смен собачки и я друг к другу привыкали. Но вот отпущенный на установление контактов срок истек, и впервые мне предстояло кормить размещенных по вольерам разношерстных друзей человека совершенно самостоятельно. Удивило меня, конечно, что никто из бригады со мной вместе не вышел – это не дело ведь, по совести говоря, без подстраховки новичка оставлять, – но, как говорится, в каждой избушке свои погремушки, мало ли что за обычай тут заведен! А обычай, как выяснилось в тот день, был в ходу самый сволочной – крещение боем. Меня нарочно никто не стал предупреждать о Карамовом дурном нраве.
Хожу вдоль клеток, разливаю кашу по мискам. Не решаюсь зайти за пустой посудой только к кусачему «южаку» Амуру да к старому, больному и вечно раздраженному «азиату» Закир-хану. Эти славны своим гостеприимством и без доброго потчевания наружу вряд ли выпустят. Потом-то с Амуром мы поладили, и как при необходимости загнать Закир-хана в будку я тоже уяснил, хотя без крайней нужды старался старика не беспокоить. А к Караму в вольер вошел тогда без особой опаски. Ведь чем ко многим прочим своим добродетелям хороши «азиаты» – совершенной предсказуемостью во взаимоотношениях, что с людьми, что с собаками. Прежде чем начнут действовать, всегда загодя покажут свои намерения, мирные или злые. Карам лежал себе расслабленно у дальней стенки, безмятежно глядел на меня, и ни угрозы, ни беспокойства в нем не чувствовалось. Миска его стояла посередь вольера, и, в общем-то, подойти и плеснуть в нее каши не представлялось нарушением правил поведения, чреватым какими-либо неприятностями. Если кобель намекнет, что ему не по вкусу вторжение полузнакомого человека на его территорию, то я успею без спешки, не обостряя ситуации, ретироваться. Изливая непрерывный поток ласковых слов, неторопливо открываю дверь – ноль реакции. Захожу внутрь, приближаюсь к самой миске, наклоняю над нею ведро. Карам равнодушно отвернулся, потянувшись, встал и вялым шагом направился вдоль вольера мимо меня. Обычно так собаки показывают сдерживаемое и потому отчасти перенаправленное желание поскорее проверить содержимое миски – более из любопытства, нежели от голода. Конечно, не очень приятно то, что проделанным маневром пес, по сути, уже отрезал мне путь к выходу. Но суетиться по сему поводу не пристало. Нужно продолжать делать свое дело спокойно и размеренно, притом всевозможно и старательно излучая доброжелательство. Шансы разойтись миром очень высоки до тех пор, покуда я двигаюсь плавно, но уверенно и никакого мандража либо агрессии собака во мне, в моих шевелениях, мимике, взгляде и голосе не заметила.
Наливаю я, значит, Караму каши, а сам слежу за ним неотрывно. Но не прямо смотрю – тут на матерого кобеля с лидерскими замашками обращать пристальный взгляд абсолютно противопоказано, иначе можно сходу охапку с гаком пилюль огрести на совершенно законных основаниях, – а наблюдаю боковым зрением, благо оно у меня полностью отвечает требованиям профпригодности. И совсем не зря, как выясняется, наблюдаю. Зверь зашел немного сзади, развернулся на меня, сверкнул позеленевшими разом глазами и подобрался для прыжка. Прыгнул Карам как-то вполсилы, даже лениво, ибо самоуверенно полагал, что я его коварства не вижу. А потому очень удивился, врезавшись раззявленной пастью в подставленное ведро. И хотя обладал он рожею размеров более чем приличных, однако же распахнуть челюсти шире нежданно встреченного сосуда не сумел.
В растерянности от непредвиденного препятствия аномальный «азиат» сел на задницу и пару мгновений осмысливал случившееся. Успев воспользоваться паузой, я прошмыгнул мимо него почти до самой двери, держа ведро двумя руками на уровне паха. Мысль беспокоила одна: не поскользнуться бы на пролитой каше. Заступничеством святых угодников не поскользнулся, повезло. Повторный бросок отражен ударом снизу, после чего я выскакиваю за дверь и захлопываю ее за собой. Карам ломится следом. На беду, щеколда оказалась прижата дверью, по каковой причине сразу закрыть остервеневшую скотину не удается. Всей своей немалой массой гад напирает изнутри и одновременно пытается сквозь стальные прутья добраться зубами до моей руки. Но прутья наварены часто, и клыки едва задевают, не цепляя, лишь брезентовую рукавицу. Вольер на полметра поднят над землей, и потому наши с Карамом физиономии находятся примерно на одном уровне. Вижу, что взгляд у него совсем уж ни на что не похож, разве что на лампочки зеленые, и осознаю, что коли дверь не удержу, то тут мне и хана полная. А держать трудно: земля обледеневшая и ноги твердо поставить не удается. Минут пять мы так бились, я уже стал слегка паниковать. И вдруг пес будто выдохнул из себя что-то, обмяк, глаза его обрели прежнее, надменно-спокойное выражение, после чего он недовольно покосился на меня, глубоко вздохнул и медленно удалился в глубь вольера.
Мое возвращение напарники встретили с плохо скрытым разочарованием. Я с порога заявил, что к подлому идиоту Караму больше в жизни не подойду ни за какие коврижки. К кому угодно другому, но не к нему. И слово свое сдержал. За год работы меня ни разу не тронули даже психи-«южаки», не говоря уже о собаках других пород, для которых свойственно нормальное устройство мозгов, и уволился я без единой приобретенной дырки не только на шкуре, но даже и на одежде. А Карама как тогда считал, так и до сих пор считаю первой увиденной в своей жизни сумасшедшей собакой, с каковой разговор может быть только один и самый короткий:
1 2 3