О Цезаре мы имели бы совсем другое представление, если бы Записки о Галльской войне написал Верцингеторикс.
Древняя история темна из-за недостатка источников, зато их множество в истории новой. Поэтому Бувар и Пекюше вернулись к Франции, начав с книги Сисмонди.
Там описано столько замечательных людей, что им захотелось узнать их поближе, погрузиться в ту эпоху, прочесть в подлиннике Григория Турского, Монстреле, Комина и прочих, чьи имена звучали так странно и привлекательно.
Но, не разбираясь в датах, они путали факты и события.
По счастью, они взяли с собой мнемонику Дюмушеля, книжку небольшого формата, в переплёте, с эпиграфом: «Учи, забавляя!».
Она объединяла три системы — Алеви, Пари и Фенегля.
Алеви изображает числа в виде фигур: так, башня означает цифру 1, птица — 2, верблюд — 3 и так далее. Пари пользуется ребусами: кресло с гвоздями (clou) на винтиках (vis) даёт имя Кловис, а так как шипящее масло издаёт звук «рик, рик», то рыба на сковородке должна напомнить имя Хильперик. Фенегль делит весь мир на дома, дома на комнаты, комнату на четыре стены, стену на девять досок с особой эмблемой на каждой доске. Таким образом, первый король первой династии займёт в первой комнате первую доску, а маяк (phare) на горе (mont) подскажет его имя Фарамунд по системе Пари; если же, по системе Алеви, поместить сверху зеркало, означающее 4, птицу — 2 и обруч — 0, то получится 420, дата воцарения этого короля.
Для большей ясности они занялись мнемоническими приёмами в своём собственном доме, разделив его на части и связав каждую часть с каким-нибудь фактом; с этих пор их двор, сад, окрестности, вся округа, утратив прежнее значение, служили им лишь для того, чтобы развивать память. Межевые столбы в поле разграничивали отдельные эпохи, яблони обратились в родословные древа, кустарники — в битвы, весь мир — в символ. Они выискивали на стенах множество несуществующих знаков, внушали себе, что видят их воочию, но уже не помнили, какие даты они обозначают.
Впрочем, исторические даты далеко не всегда достоверны. Они вычитали в каком-то школьном учебнике, что Иисус Христос родился на пять лет раньше, чем обычно полагают, что у греков было три способа вести счёт олимпиадам, а у римлян целых восемь способов летосчисления. Сколько причин для ошибок, не говоря уже о путанице в знаках зодиака, в эрах и различных календарях!
Начав с недоверия к хронологии, они дошли до пренебрежения к фактам.
Что действительно важно, так это философия истории.
Но Бувар не мог дочитать до конца рассуждения знаменитого Боссюэ.
— Этот орёл из Мо просто чудак! Он забывает о существовании Китая, Индии, Америки, но зачем-то нам сообщает, что Феодосий был «радостью всей вселенной» и что Авраам «обращался с царями как с равными себе». Философия греков, по его словам, ведёт начало от евреев. Его пристрастие к евреям меня раздражает.
Пекюше, согласившись с его мнением, порекомендовал ему книгу Вико.
— Как я могу поверить, будто в баснях больше правды, чем в исторических фактах? — возражал Бувар.
Пекюше попытался толковать мифы, путаясь в цитатах из Scienza Nuova Вико.
— Не отрицаешь же ты высоких замыслов провидения?
— А откуда мне их знать? — не сдавался Бувар.
Они решили прибегнуть к помощи Дюмушеля.
Профессор признался, что в последнее время его совершенно сбили с толку.
— Историческая наука меняется день ото дня. Теперь уже оспаривают существование римских царей и путешествия Пифагора. Поносят доблестного Велизария, Вильгельма Телля, даже Сида, который, согласно последним исследованиям, был просто разбойник с большой дороги. Остаётся пожелать, чтобы не делали больше открытий, чтобы академия издала какие-то постановления, указав, чему следует и чему не следует верить.
В постскриптуме он прислал правила критики источников, извлеченные им из курса Дону:
«Нельзя ссылаться, как на доказательство, на свидетельства толпы, ибо проверить их невозможно.
Следует отвергать все заведомо невероятное. Павзанию, например, показали камень, якобы проглоченный Сатурном.
Архитектурные памятники тоже могут лгать, например, арка на форуме, на которой Тит назван первым покорителем Иерусалима, тогда как его ещё раньше завоевал Помпей.
Монеты также иногда вводят в обман. При Карле IX выпускали монеты с чеканом Генриха II.
Остерегайтесь ловких подделывателей документов; помните, что как защитники, так и клеветники всегда пристрастны».
Мало кто из историков следовал этим правилам, зато все они освещали события тенденциозно, в интересах какой-либо религии, партии, научной теории, или же стремились обличать королей, учить народ, проповедовать высокую мораль.
Прочие историки, беспристрастно повествующие о событиях, нисколько не лучше: так как обо всём рассказать немыслимо, приходится делать выбор. Между тем на выбор документов неизбежно влияют взгляды автора, а они меняются в зависимости от положения писателя. Поэтому правдивая история никогда не будет написана.
«Как это прискорбно!» — думали они.
Однако они могли бы сами взять тему, досконально изучить источники, тщательно их проверить, затем, выбрав всё существенное, изложить её в кратком рассказе и дать вполне правдивую картину событий. Пекюше считал подобную задачу вполне осуществимой.
— Хочешь, попробуем написать исторический очерк?
— Ещё бы, с удовольствием! Но о чём?
— Действительно, о чём? Надо подумать.
Бувар сидел в кресле, Пекюше расхаживал взад и вперёд по музею. Ему попался на глаза горшок для масла, и он остановился как вкопанный.
— А что, если нам написать биографию герцога Ангулемского?
— Так ведь он же болван!
— Мало ли что! Второстепенные лица играют подчас огромную роль, а этот герцог, кажется, заправлял всеми делами.
Они могут отыскать о нём сведения в книгах, да и граф де Фаверж что-нибудь знает о нём, если не сам, то со слов своих друзей, старых дворян.
Друзья обдумали план, всё обсудили и решили для начала поехать в Кан, чтобы поработать недели две в муниципальной библиотеке и собрать нужные материалы.
Библиотекарь предоставил в их распоряжение исторические труды, брошюры и цветную литографию, изображавшую герцога Ангулемского вполоборота.
На синем сукне его мундира красовались эполеты, орденские звёзды и широкая красная лента Почётного легиона. Необычайно высокий воротник стягивал длинную шею. Голову в форме груши обрамляли вьющиеся локоны и узкие бачки, а тяжёлые веки, крупный нос и толстые губы придавали его лицу глуповато добродушное выражение.
Сделав ряд выписок, друзья составили конспект.
Рождение и детские годы герцога интереса не представляют. Один из его гувернеров — аббат Гене, враг Вольтера. В Турине принц учится отливать пушки и изучает походы Карла VIII.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Древняя история темна из-за недостатка источников, зато их множество в истории новой. Поэтому Бувар и Пекюше вернулись к Франции, начав с книги Сисмонди.
Там описано столько замечательных людей, что им захотелось узнать их поближе, погрузиться в ту эпоху, прочесть в подлиннике Григория Турского, Монстреле, Комина и прочих, чьи имена звучали так странно и привлекательно.
Но, не разбираясь в датах, они путали факты и события.
По счастью, они взяли с собой мнемонику Дюмушеля, книжку небольшого формата, в переплёте, с эпиграфом: «Учи, забавляя!».
Она объединяла три системы — Алеви, Пари и Фенегля.
Алеви изображает числа в виде фигур: так, башня означает цифру 1, птица — 2, верблюд — 3 и так далее. Пари пользуется ребусами: кресло с гвоздями (clou) на винтиках (vis) даёт имя Кловис, а так как шипящее масло издаёт звук «рик, рик», то рыба на сковородке должна напомнить имя Хильперик. Фенегль делит весь мир на дома, дома на комнаты, комнату на четыре стены, стену на девять досок с особой эмблемой на каждой доске. Таким образом, первый король первой династии займёт в первой комнате первую доску, а маяк (phare) на горе (mont) подскажет его имя Фарамунд по системе Пари; если же, по системе Алеви, поместить сверху зеркало, означающее 4, птицу — 2 и обруч — 0, то получится 420, дата воцарения этого короля.
Для большей ясности они занялись мнемоническими приёмами в своём собственном доме, разделив его на части и связав каждую часть с каким-нибудь фактом; с этих пор их двор, сад, окрестности, вся округа, утратив прежнее значение, служили им лишь для того, чтобы развивать память. Межевые столбы в поле разграничивали отдельные эпохи, яблони обратились в родословные древа, кустарники — в битвы, весь мир — в символ. Они выискивали на стенах множество несуществующих знаков, внушали себе, что видят их воочию, но уже не помнили, какие даты они обозначают.
Впрочем, исторические даты далеко не всегда достоверны. Они вычитали в каком-то школьном учебнике, что Иисус Христос родился на пять лет раньше, чем обычно полагают, что у греков было три способа вести счёт олимпиадам, а у римлян целых восемь способов летосчисления. Сколько причин для ошибок, не говоря уже о путанице в знаках зодиака, в эрах и различных календарях!
Начав с недоверия к хронологии, они дошли до пренебрежения к фактам.
Что действительно важно, так это философия истории.
Но Бувар не мог дочитать до конца рассуждения знаменитого Боссюэ.
— Этот орёл из Мо просто чудак! Он забывает о существовании Китая, Индии, Америки, но зачем-то нам сообщает, что Феодосий был «радостью всей вселенной» и что Авраам «обращался с царями как с равными себе». Философия греков, по его словам, ведёт начало от евреев. Его пристрастие к евреям меня раздражает.
Пекюше, согласившись с его мнением, порекомендовал ему книгу Вико.
— Как я могу поверить, будто в баснях больше правды, чем в исторических фактах? — возражал Бувар.
Пекюше попытался толковать мифы, путаясь в цитатах из Scienza Nuova Вико.
— Не отрицаешь же ты высоких замыслов провидения?
— А откуда мне их знать? — не сдавался Бувар.
Они решили прибегнуть к помощи Дюмушеля.
Профессор признался, что в последнее время его совершенно сбили с толку.
— Историческая наука меняется день ото дня. Теперь уже оспаривают существование римских царей и путешествия Пифагора. Поносят доблестного Велизария, Вильгельма Телля, даже Сида, который, согласно последним исследованиям, был просто разбойник с большой дороги. Остаётся пожелать, чтобы не делали больше открытий, чтобы академия издала какие-то постановления, указав, чему следует и чему не следует верить.
В постскриптуме он прислал правила критики источников, извлеченные им из курса Дону:
«Нельзя ссылаться, как на доказательство, на свидетельства толпы, ибо проверить их невозможно.
Следует отвергать все заведомо невероятное. Павзанию, например, показали камень, якобы проглоченный Сатурном.
Архитектурные памятники тоже могут лгать, например, арка на форуме, на которой Тит назван первым покорителем Иерусалима, тогда как его ещё раньше завоевал Помпей.
Монеты также иногда вводят в обман. При Карле IX выпускали монеты с чеканом Генриха II.
Остерегайтесь ловких подделывателей документов; помните, что как защитники, так и клеветники всегда пристрастны».
Мало кто из историков следовал этим правилам, зато все они освещали события тенденциозно, в интересах какой-либо религии, партии, научной теории, или же стремились обличать королей, учить народ, проповедовать высокую мораль.
Прочие историки, беспристрастно повествующие о событиях, нисколько не лучше: так как обо всём рассказать немыслимо, приходится делать выбор. Между тем на выбор документов неизбежно влияют взгляды автора, а они меняются в зависимости от положения писателя. Поэтому правдивая история никогда не будет написана.
«Как это прискорбно!» — думали они.
Однако они могли бы сами взять тему, досконально изучить источники, тщательно их проверить, затем, выбрав всё существенное, изложить её в кратком рассказе и дать вполне правдивую картину событий. Пекюше считал подобную задачу вполне осуществимой.
— Хочешь, попробуем написать исторический очерк?
— Ещё бы, с удовольствием! Но о чём?
— Действительно, о чём? Надо подумать.
Бувар сидел в кресле, Пекюше расхаживал взад и вперёд по музею. Ему попался на глаза горшок для масла, и он остановился как вкопанный.
— А что, если нам написать биографию герцога Ангулемского?
— Так ведь он же болван!
— Мало ли что! Второстепенные лица играют подчас огромную роль, а этот герцог, кажется, заправлял всеми делами.
Они могут отыскать о нём сведения в книгах, да и граф де Фаверж что-нибудь знает о нём, если не сам, то со слов своих друзей, старых дворян.
Друзья обдумали план, всё обсудили и решили для начала поехать в Кан, чтобы поработать недели две в муниципальной библиотеке и собрать нужные материалы.
Библиотекарь предоставил в их распоряжение исторические труды, брошюры и цветную литографию, изображавшую герцога Ангулемского вполоборота.
На синем сукне его мундира красовались эполеты, орденские звёзды и широкая красная лента Почётного легиона. Необычайно высокий воротник стягивал длинную шею. Голову в форме груши обрамляли вьющиеся локоны и узкие бачки, а тяжёлые веки, крупный нос и толстые губы придавали его лицу глуповато добродушное выражение.
Сделав ряд выписок, друзья составили конспект.
Рождение и детские годы герцога интереса не представляют. Один из его гувернеров — аббат Гене, враг Вольтера. В Турине принц учится отливать пушки и изучает походы Карла VIII.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79