Как тебя зовут? — спросил Нерон старика в бочке.
— Отойди, пожалуйста, ты заслоняешь мне солнце, — ответил старик.
— Но это сказал не ты. Тот, кто произнес это, звался Диогеном, — усмехнулся Нерон.
— Так было, брат, — ответил старик.
— Меня следует называть Великий цезарь, — сказал Нерон, легонько ударив его бичом. — А как зовут тебя?..
— Диоген, — ответил старик.
— Перестань паясничать! Как зовут тебя?! — закричал Нерон, избивая старика бичом.
— Я боюсь, ты убьешь его, Цезарь. И все оттого, что плохо освоил мои уроки. Ты забыл, что было много Диогенов. Тот, который первым поселился в этой бочке, видимо, именовался Диоген Синопский. Во всяком случае, я вижу буквы на бочке. Те, кто наносил позолоту на бочку, пощадили эту старую надпись: «Превыше всего — ни в чем и ни в ком не нуждаться». Я когда-то рассказывал тебе, — продолжал Сенека спокойным, ровным голосом учителя, — у Диогена Синопского не было ничего, кроме плаща, палки и мешочка для хлеба…
— Ты сказал! — улыбнулся старик. — Но сначала он имел еще и кружку, брат. Пока однажды не увидел мальчика, который черпал ладонью воду из родника. И Диоген воскликнул: «Сколько лет я носил с собой эту лишнюю тяжесть!» Вот тогда-то он и выбросил свою кружку…
— Ну а потом был Диоген Аполлонийский, выходец с Крита, Диоген Вавилонский, Диоген с Родоса… Так что и он вполне может зваться этим же именем, — закончил Сенека.
— Какой же ты по счету Диоген, старик? Какое у тебя прозвище? — усмехнулся Нерон.
— Я с радостью тебе отвечу, брат.
Ударом бича Нерон прервал старика.
— Великий цезарь… — поправился старик, застонав от боли. — Все Диогены подновляли эту надпись на бочке. Я «Диоген первый, отказавшийся сделать это». Потому что нуждаюсь во всем. И еще меня называют «Диоген, никогда не покидавший своей бочки».
— И почему тебя тянет в это уютное гнездышко?
— Я не могу передвигаться, брат.
И снова последовал удар бича, и снова старик поправился:
— Великий цезарь. У меня перебиты суставы, я могу только ползать.
— Почему ты упорно зовешь меня братом?
— Потому что все люди — братья. Оттого они все нуждаются друг в друге…
— Так вот: я, твой брат, Великий цезарь, открою тебе, как ты будешь именоваться отныне «Диоген последний». Потому что в этой бочке никого и никогда больше не будет.
— Так не может быть… — улыбнулся старик.
— Ее сожгут сегодня на рассвете… Ну а пока, Диоген последний… пока ты еще в бочке… смотри в оба! Сейчас ты увидишь великую комедию… Твой брат цезарь примет в ней участие и твой брат Сенека тоже. Согласись, не каждый день увидишь подобных актеров. Ну как, учитель, ты согласен на такого судью?
— обратился Нерон к Сенеке.
— Как повелит цезарь.
— Тогда начинай. Читай свои письма… Ты прости, я осмелился убрать из них кое-какие длинноты. Ты пишешь красиво, но старомодно. А мы живем в торопливый век… Но, конечно, ты волен все восстановить в своем чтении. Ведь это ты играешь Сенеку!
Сенека задумался. А потом медленно раскрыл свиток и бесстрастно, будто читая чужое, начал:
— «Ты спрашиваешь, Луцилий, как я сделался воспитателем цезаря? Начну по порядку. Цезарь Нерон родился в Акции в восемнадцатый день до январских календ…»
С диким воплем Нерон упал на арену к ногам Венеры. Голова его торчала между ног Венеры. Сенека в изумлении следил за ним.
— Чего уставился? — засмеялся Нерон. — Это моя роль! Я рождаюсь! Девять месяцев в утробе матери я жил ее похотливыми гнусными мыслями. И вот — воля! Я есть!
Сенека бесстрастно продолжал:
— «Когда Нерон родился, его отец, прославившийся гнуснейшими злодеяниями, воскликнул: „От меня с Агриппиной ничего не может родиться, кроме злополучия!..“
Нерон усмехнулся.
— «Отец Нерона скончался от водянки, оставив малолетнего сына и жену Агриппину. Агриппина, которая была в ту пору в возрасте цветущей женщины, позволяла старому цезарю Клавдию пользоваться ее ласками», — читал Сенека.
…Как видение, мелькнуло перед ним прекрасное женское лицо — и рядом одутловатое бабье лицо старика…
— «Когда же она сумела вступить в права законной супруги, то заставила старого цезаря усыновить Нерона и объявить его своим наследником. На одиннадцатом году жизни Нерона мне предложили стать его воспитателем. И я согласился».
…Тихий кроткий мальчик целует руку Сенеки…
— Ты много написал о моем роде, — усмехнулся Нерон. — За одну десятую Тигеллин сажает на кол. Зачем же ты сделался моим воспитателем, если от отца с матерью ничего не могло родиться, кроме злополучия?
— Я надеялся, Цезарь.
— Ты надеялся! Что плод волчьей любви можно превратить в домашнего пса? — засмеялся Нерон.
— Ты прав, Цезарь, это следует уточнить, — бесстрастно сказал Сенека. — Я думал тогда о Риме, о будущем государства. Я возмечтал воспитать юношу, уважающего сенат и наши древние законы! Который покончит навсегда со страшными временами прошлых деспотов — цезарей Тиберия, Калигулы и Клавдия. Душа моя жаждала уединения, но я отдал ее во власть суеты ради будущего Рима.
— Благородно!.. Но мы все это проверим, не так ли? Продолжай, учитель…
— «Однажды мать Нерона, Агриппина, — читал Сенека, — попросила меня привести к ней прорицателей-халдеев. Я привел. На ее вопрос о судьбе сына один из прорицателей ответил…»
…Старик с лицом Зевса с греческой скульптуры стоял в покоях императрицы.
— Он будет царствовать, но он убьет свою мать, — сказал старик.
— Пусть убивает, лишь бы царствовал, — шептала в ответ прекрасная женщина…
— «И вскоре, подстрекаемая неистовой жаждой власти, Агриппина отравила старого цезаря Клавдия, чтобы возвести на престол сына…» — невозмутимо читал Сенека.
И с воплем Нерон опять упал на арену. Он в судорогах катался по опилкам. В ужасе глядел на него Сенека. И, как собаки подхватывают лай, этот вопль тотчас подхватили люди из подземелья. Неистовые крики раздавались из-под земли.
— Слышишь! Они кричат! Они уже поняли: мама убила Клавдия. Они убьют ее! И меня! Я боюсь! Я боюсь! — вопил Нерон. — Что ты уставился? — спросил он Сенеку, поднимаясь как ни в чем не бывало с арены. — Будто забыл, как я вопил тогда в страхе? И что ты мне ответил? Это не записано в твоих мудрых письмах. Но нам с тобой все нужно знать — для точной оплаты твоих трудов… Что ты сказал тогда?
— «Не бойся, Цезарь, они кричат то, что всегда кричит римская толпа после смерти своих цезарей: „Цезарь Клавдий умер! Да здравствует цезарь Нерон!“
— Но ты еще кое-что прибавил… Я жду!
— «И запомни, — невозмутимо продолжал Сенека, — никто не убивал цезаря Клавдия. Это дурные слухи, которые всегда возникают после смерти властителей. Твой отчим отравился грибами — и все!..» Я сказал это, потому что ты, мальчик, не мог тогда понять всех отвратительных сложностей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Отойди, пожалуйста, ты заслоняешь мне солнце, — ответил старик.
— Но это сказал не ты. Тот, кто произнес это, звался Диогеном, — усмехнулся Нерон.
— Так было, брат, — ответил старик.
— Меня следует называть Великий цезарь, — сказал Нерон, легонько ударив его бичом. — А как зовут тебя?..
— Диоген, — ответил старик.
— Перестань паясничать! Как зовут тебя?! — закричал Нерон, избивая старика бичом.
— Я боюсь, ты убьешь его, Цезарь. И все оттого, что плохо освоил мои уроки. Ты забыл, что было много Диогенов. Тот, который первым поселился в этой бочке, видимо, именовался Диоген Синопский. Во всяком случае, я вижу буквы на бочке. Те, кто наносил позолоту на бочку, пощадили эту старую надпись: «Превыше всего — ни в чем и ни в ком не нуждаться». Я когда-то рассказывал тебе, — продолжал Сенека спокойным, ровным голосом учителя, — у Диогена Синопского не было ничего, кроме плаща, палки и мешочка для хлеба…
— Ты сказал! — улыбнулся старик. — Но сначала он имел еще и кружку, брат. Пока однажды не увидел мальчика, который черпал ладонью воду из родника. И Диоген воскликнул: «Сколько лет я носил с собой эту лишнюю тяжесть!» Вот тогда-то он и выбросил свою кружку…
— Ну а потом был Диоген Аполлонийский, выходец с Крита, Диоген Вавилонский, Диоген с Родоса… Так что и он вполне может зваться этим же именем, — закончил Сенека.
— Какой же ты по счету Диоген, старик? Какое у тебя прозвище? — усмехнулся Нерон.
— Я с радостью тебе отвечу, брат.
Ударом бича Нерон прервал старика.
— Великий цезарь… — поправился старик, застонав от боли. — Все Диогены подновляли эту надпись на бочке. Я «Диоген первый, отказавшийся сделать это». Потому что нуждаюсь во всем. И еще меня называют «Диоген, никогда не покидавший своей бочки».
— И почему тебя тянет в это уютное гнездышко?
— Я не могу передвигаться, брат.
И снова последовал удар бича, и снова старик поправился:
— Великий цезарь. У меня перебиты суставы, я могу только ползать.
— Почему ты упорно зовешь меня братом?
— Потому что все люди — братья. Оттого они все нуждаются друг в друге…
— Так вот: я, твой брат, Великий цезарь, открою тебе, как ты будешь именоваться отныне «Диоген последний». Потому что в этой бочке никого и никогда больше не будет.
— Так не может быть… — улыбнулся старик.
— Ее сожгут сегодня на рассвете… Ну а пока, Диоген последний… пока ты еще в бочке… смотри в оба! Сейчас ты увидишь великую комедию… Твой брат цезарь примет в ней участие и твой брат Сенека тоже. Согласись, не каждый день увидишь подобных актеров. Ну как, учитель, ты согласен на такого судью?
— обратился Нерон к Сенеке.
— Как повелит цезарь.
— Тогда начинай. Читай свои письма… Ты прости, я осмелился убрать из них кое-какие длинноты. Ты пишешь красиво, но старомодно. А мы живем в торопливый век… Но, конечно, ты волен все восстановить в своем чтении. Ведь это ты играешь Сенеку!
Сенека задумался. А потом медленно раскрыл свиток и бесстрастно, будто читая чужое, начал:
— «Ты спрашиваешь, Луцилий, как я сделался воспитателем цезаря? Начну по порядку. Цезарь Нерон родился в Акции в восемнадцатый день до январских календ…»
С диким воплем Нерон упал на арену к ногам Венеры. Голова его торчала между ног Венеры. Сенека в изумлении следил за ним.
— Чего уставился? — засмеялся Нерон. — Это моя роль! Я рождаюсь! Девять месяцев в утробе матери я жил ее похотливыми гнусными мыслями. И вот — воля! Я есть!
Сенека бесстрастно продолжал:
— «Когда Нерон родился, его отец, прославившийся гнуснейшими злодеяниями, воскликнул: „От меня с Агриппиной ничего не может родиться, кроме злополучия!..“
Нерон усмехнулся.
— «Отец Нерона скончался от водянки, оставив малолетнего сына и жену Агриппину. Агриппина, которая была в ту пору в возрасте цветущей женщины, позволяла старому цезарю Клавдию пользоваться ее ласками», — читал Сенека.
…Как видение, мелькнуло перед ним прекрасное женское лицо — и рядом одутловатое бабье лицо старика…
— «Когда же она сумела вступить в права законной супруги, то заставила старого цезаря усыновить Нерона и объявить его своим наследником. На одиннадцатом году жизни Нерона мне предложили стать его воспитателем. И я согласился».
…Тихий кроткий мальчик целует руку Сенеки…
— Ты много написал о моем роде, — усмехнулся Нерон. — За одну десятую Тигеллин сажает на кол. Зачем же ты сделался моим воспитателем, если от отца с матерью ничего не могло родиться, кроме злополучия?
— Я надеялся, Цезарь.
— Ты надеялся! Что плод волчьей любви можно превратить в домашнего пса? — засмеялся Нерон.
— Ты прав, Цезарь, это следует уточнить, — бесстрастно сказал Сенека. — Я думал тогда о Риме, о будущем государства. Я возмечтал воспитать юношу, уважающего сенат и наши древние законы! Который покончит навсегда со страшными временами прошлых деспотов — цезарей Тиберия, Калигулы и Клавдия. Душа моя жаждала уединения, но я отдал ее во власть суеты ради будущего Рима.
— Благородно!.. Но мы все это проверим, не так ли? Продолжай, учитель…
— «Однажды мать Нерона, Агриппина, — читал Сенека, — попросила меня привести к ней прорицателей-халдеев. Я привел. На ее вопрос о судьбе сына один из прорицателей ответил…»
…Старик с лицом Зевса с греческой скульптуры стоял в покоях императрицы.
— Он будет царствовать, но он убьет свою мать, — сказал старик.
— Пусть убивает, лишь бы царствовал, — шептала в ответ прекрасная женщина…
— «И вскоре, подстрекаемая неистовой жаждой власти, Агриппина отравила старого цезаря Клавдия, чтобы возвести на престол сына…» — невозмутимо читал Сенека.
И с воплем Нерон опять упал на арену. Он в судорогах катался по опилкам. В ужасе глядел на него Сенека. И, как собаки подхватывают лай, этот вопль тотчас подхватили люди из подземелья. Неистовые крики раздавались из-под земли.
— Слышишь! Они кричат! Они уже поняли: мама убила Клавдия. Они убьют ее! И меня! Я боюсь! Я боюсь! — вопил Нерон. — Что ты уставился? — спросил он Сенеку, поднимаясь как ни в чем не бывало с арены. — Будто забыл, как я вопил тогда в страхе? И что ты мне ответил? Это не записано в твоих мудрых письмах. Но нам с тобой все нужно знать — для точной оплаты твоих трудов… Что ты сказал тогда?
— «Не бойся, Цезарь, они кричат то, что всегда кричит римская толпа после смерти своих цезарей: „Цезарь Клавдий умер! Да здравствует цезарь Нерон!“
— Но ты еще кое-что прибавил… Я жду!
— «И запомни, — невозмутимо продолжал Сенека, — никто не убивал цезаря Клавдия. Это дурные слухи, которые всегда возникают после смерти властителей. Твой отчим отравился грибами — и все!..» Я сказал это, потому что ты, мальчик, не мог тогда понять всех отвратительных сложностей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15