Хорошо, хоть я не поехала на могилку к чужой тёте! Я только и знаю, что езжу по могилам! Хватит! Моё платье всё в листьях, что мне за это Слава Зайцев скажет, шляпка от Сен-Лорана испачкалась! Дура пьяная, приехала, мощи святые собралась выкапывать, идиотка, дура! Впрочем, надо съездить к ней на могилку, надо быть великодушной, доброй ко всем, художники великодушны и добры к своему народу, до свидания, мой дорогой, я многое поняла благодаря этой поездке, я поехала, разбужу его, да, да, я с катушек поехала в этом доме! Будите его! Лариса Боровицкая будет с ним прощаться! Мне надо ехать! Алекс, всё впереди, будем жить, не хороните меня!!!!
Бежит из подвала, падает, поднимается, дёргает за ручку двери подъезда, кричит, колотит руками и ногами в дверь. Из подъезда в ночных рубашках выскочили сёстры-еврейки, Митя, Зорро и Наталья. Лариса кинулась в подъезд, бежит наверх, вбегает в квартиру, бросается к постели, тормошит отца.
Дядечка, дядечка!!!! (Молчит.) Он не шевелится. Дядечка не шевелится… Я говорила вам, что будет третья смерть, говорила, вы не верили, третья смерть, третья смерть, третья смерть!!!!!
Прибежали все, встали у постели отца. В подвале собака завыла. Толя вышел к рельсам, лёг между ними, забросал себя листьями. Во дворе кто-то хлопает ковёр.
Темнота
Занавес
Конец первого действия
Второе действие
ДЕНЬ
Прошло три дня. Там же. “О” мигает, кран ездит, колокол звонит, падают листья с тополя, пакеты из-под молока на деревьях раскачиваются, трамваи ходят, искры летят. Мотоцикла возле подъезда нет. Везде висит выстиранное бельё: в квартире Мити, в подвале, на крыше, на балконе. У дома между тополями верёвка натянута и на ней тоже простыни, пододеяльники, наволочки, накидушки, вышивки, выстрочки, выбивки, вязание. С белья на пол, на листья сушеные капает, стекает струйками вода. С балкона ручеек бежит.
За столом сидит Лариса, Наталья, Митя, еврейки-близняшки. Наталья к себе сумку прижимает. Лариса сидит, ногами в пол упершись, на стуле. У неё на голове завязано полотенце как тюрбан, на коленях лежит салфетка. В одной руке у неё банка из-под чая, в другой – букет желтоголовой пижмы.
ЛАРИСА. Я говорила вам, что будет третья смерть, говорила, вы не верили, третья смерть, третья смерть. Сколько тут в этой квартире умерло уже. Эта женщина со своим мужем, их сын, потом Митина мама, потом бабушка, потом папа Мити, потом моя мама, ну, та женщина, которая была вроде бы как моя мама, и вот теперь этот дядечка. Страшно. Я боюсь ехать и в Москву. Там всё напоминает о его смерти. Високосный год. Страшно. Мне одно спасение – работа, роли. А их нету. Три дня я хожу на конечную остановку, стою с цветами до темна, пока глаза ничего не видят, а его нет и нет. Телефон не отвечает в Москве. Ничего не понимаю. Но что делать – у меня нет денег, можно было бы концерт организовать, но я не умею, у меня нет организаторских способностей. Надо выкинуть эти цветы. Правда, я их на пустыре нарвала. Эти цветы как называются? Не куриная слепота?
НАТАЛЬЯ. Куриная слепота весной. А сейчас осень типа того что. Это пижма.
ЛАРИСА. Осень, помню. Везде листья. Красивые цветы. Пижма, фижма, рижма.
НАТАЛЬЯ. Желтенькие. Говнистого цвета. (Сёстрам.) Тихая какая, слышите? К вечеру так орать будет – кошмаревич. Пока про цветочки говорит. Вот ведь человек-то, ведь что делает водка: жёлтая вода в голову ударяет.
ЛАРИСА. Что вы там говорите?
НАТАЛЬЯ. Да так, постольку поскольку типа того что.
ЛАРИСА. Надо, всё-таки, организовывать концерт.
НАТАЛЬЯ. Да какой концерт. Итак концерт. (Сёстрам.) К вечеру ни рю, ни мя уже, на рогах. И Толька, как с ума сошёл, с ней пить стал. И гоняет, гоняет вокруг дома на мотоцикле, разобьётся вот и всё, зачем я тогда жила, раз сына не станет, я ж шутила про его смерть-то типа того что, я ж хотела, чтоб красиво было про него, а то он злой, драчливый. И Митька нет-нет, да выпьет с нею. Правда, Зорро перестал. Я б сама от всего напилась, да мне нельзя пить, я была в окружении Лещенко. Я чуть-чуть, и сразу пьяная. Это значит – я алкоголичка? Или физически слабая я, или психически. Выпью – и пьяная типа того что. (Помолчала.) Сегодня шла и вдруг вижу: наш дом-то стоит на горе. Никогда не думала, почему мне так трудно идти к дому. Дура вот какая. Сто лет к этому дому ходила и вдруг только сегодня увидела. На горе, ага, девочки. На горе стоит, огоньками светится, уютненький типа того что. Вот почему в подвале нету сырости, вони. Поняла теперь.
ЛАРИСА. Опять она мозгами брякает, не даёт говорить.
НАТАЛЬЯ. Что?
ЛАРИСА. Ничего. Всё будет хорошо, Ларочка, всё будет хорошо. Три дня погостила, хватит. Поехала я. Ну вот. Толя хотел ехать со мной, где же он?
НАТАЛЬЯ. Как же. Он совсем, думаете, с головой не дружит? Это мы дураки, подбираем всяких, хороним вот, сколько денег затратили, он и не насобирал столько у магазина, еле-еле гроб сделали по блату Зорре друганы-алкаши. А Толька не дурак, не думайте типа того что.
ЛАРИСА. Я постирала вам всё, пусть будет на память. Стирала без порошка, нет денег. У Мити не могу занять, стыдно.
НАТАЛЬЯ. На порошок стыдно, а на водку не стыдно. И что пьяная в умат каждый день – не стыдно. Сижу вот, сторожу, а у меня сидячий нерв болит.
ЛАРИСА. Седалищный, милочка. Седалищный. Вы все время шмыгаете носом и себе под нос что-то такое гадкое бормочете, я не слушаю, не хочу слушать, оберегаю свою ауру. Тише, ни слова, хватит возражать.
НАТАЛЬЯ. Прям командир типа того что. Такую строгость напустит, я аж молчу сразу, пугаюсь, слышите, Сарочка, Двойрочка?
ЛАРИСА. Этот рисунок на стене – распутство, разврат. У меня книжка была желтенькая в детстве, китайская сказка про нарисованного в ресторане на стенке журавля. Он танцевал, когда было много посетителей. Желтенькая книжка, желтенькая сказка, помню. Но потом – журавль ушёл совсем из ресторана. Отчего – забыла. Вот этот профиль мне напоминает этого журавлика из сказки, нарисованный профиль, никогда не встанет со стенки, потому что его никто не просит танцевать. Нам, художникам, тоже нельзя опускаться и танцевать “Казачок” перед кем попало. Особенно, если нас не просят. Я думаю, вы меня не забудете. Я гениальна, а вы знаете, какой заряд передаёт талантливый человек другому при общении. Огонёчек передаётся от моего сердца к вашему. Передался, да ведь? Так?
НАТАЛЬЯ. Да ведь, так. Гений среди удобрений. Не забудем, ещё бы, артистка, взбаламутили наше болото типа того что.
ЛАРИСА (Помолчала.) Брякаю и брякаю мозгами, надо ехать. (Пауза.) Почему я сижу со всем этим в руках, не знаете? Как Фемида. Кого я тут решила судить? Нет, я буду играть Клеопатру и вхожу в образ. Некому мне судить. Всё. До свидания. Будьте здоровы. (Пауза.) Ну, я поехала.
МОЛЧАНИЕ.
Сегодня сорок третий день без Толи.
НАТАЛЬЯ. Какой Толя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Бежит из подвала, падает, поднимается, дёргает за ручку двери подъезда, кричит, колотит руками и ногами в дверь. Из подъезда в ночных рубашках выскочили сёстры-еврейки, Митя, Зорро и Наталья. Лариса кинулась в подъезд, бежит наверх, вбегает в квартиру, бросается к постели, тормошит отца.
Дядечка, дядечка!!!! (Молчит.) Он не шевелится. Дядечка не шевелится… Я говорила вам, что будет третья смерть, говорила, вы не верили, третья смерть, третья смерть, третья смерть!!!!!
Прибежали все, встали у постели отца. В подвале собака завыла. Толя вышел к рельсам, лёг между ними, забросал себя листьями. Во дворе кто-то хлопает ковёр.
Темнота
Занавес
Конец первого действия
Второе действие
ДЕНЬ
Прошло три дня. Там же. “О” мигает, кран ездит, колокол звонит, падают листья с тополя, пакеты из-под молока на деревьях раскачиваются, трамваи ходят, искры летят. Мотоцикла возле подъезда нет. Везде висит выстиранное бельё: в квартире Мити, в подвале, на крыше, на балконе. У дома между тополями верёвка натянута и на ней тоже простыни, пододеяльники, наволочки, накидушки, вышивки, выстрочки, выбивки, вязание. С белья на пол, на листья сушеные капает, стекает струйками вода. С балкона ручеек бежит.
За столом сидит Лариса, Наталья, Митя, еврейки-близняшки. Наталья к себе сумку прижимает. Лариса сидит, ногами в пол упершись, на стуле. У неё на голове завязано полотенце как тюрбан, на коленях лежит салфетка. В одной руке у неё банка из-под чая, в другой – букет желтоголовой пижмы.
ЛАРИСА. Я говорила вам, что будет третья смерть, говорила, вы не верили, третья смерть, третья смерть. Сколько тут в этой квартире умерло уже. Эта женщина со своим мужем, их сын, потом Митина мама, потом бабушка, потом папа Мити, потом моя мама, ну, та женщина, которая была вроде бы как моя мама, и вот теперь этот дядечка. Страшно. Я боюсь ехать и в Москву. Там всё напоминает о его смерти. Високосный год. Страшно. Мне одно спасение – работа, роли. А их нету. Три дня я хожу на конечную остановку, стою с цветами до темна, пока глаза ничего не видят, а его нет и нет. Телефон не отвечает в Москве. Ничего не понимаю. Но что делать – у меня нет денег, можно было бы концерт организовать, но я не умею, у меня нет организаторских способностей. Надо выкинуть эти цветы. Правда, я их на пустыре нарвала. Эти цветы как называются? Не куриная слепота?
НАТАЛЬЯ. Куриная слепота весной. А сейчас осень типа того что. Это пижма.
ЛАРИСА. Осень, помню. Везде листья. Красивые цветы. Пижма, фижма, рижма.
НАТАЛЬЯ. Желтенькие. Говнистого цвета. (Сёстрам.) Тихая какая, слышите? К вечеру так орать будет – кошмаревич. Пока про цветочки говорит. Вот ведь человек-то, ведь что делает водка: жёлтая вода в голову ударяет.
ЛАРИСА. Что вы там говорите?
НАТАЛЬЯ. Да так, постольку поскольку типа того что.
ЛАРИСА. Надо, всё-таки, организовывать концерт.
НАТАЛЬЯ. Да какой концерт. Итак концерт. (Сёстрам.) К вечеру ни рю, ни мя уже, на рогах. И Толька, как с ума сошёл, с ней пить стал. И гоняет, гоняет вокруг дома на мотоцикле, разобьётся вот и всё, зачем я тогда жила, раз сына не станет, я ж шутила про его смерть-то типа того что, я ж хотела, чтоб красиво было про него, а то он злой, драчливый. И Митька нет-нет, да выпьет с нею. Правда, Зорро перестал. Я б сама от всего напилась, да мне нельзя пить, я была в окружении Лещенко. Я чуть-чуть, и сразу пьяная. Это значит – я алкоголичка? Или физически слабая я, или психически. Выпью – и пьяная типа того что. (Помолчала.) Сегодня шла и вдруг вижу: наш дом-то стоит на горе. Никогда не думала, почему мне так трудно идти к дому. Дура вот какая. Сто лет к этому дому ходила и вдруг только сегодня увидела. На горе, ага, девочки. На горе стоит, огоньками светится, уютненький типа того что. Вот почему в подвале нету сырости, вони. Поняла теперь.
ЛАРИСА. Опять она мозгами брякает, не даёт говорить.
НАТАЛЬЯ. Что?
ЛАРИСА. Ничего. Всё будет хорошо, Ларочка, всё будет хорошо. Три дня погостила, хватит. Поехала я. Ну вот. Толя хотел ехать со мной, где же он?
НАТАЛЬЯ. Как же. Он совсем, думаете, с головой не дружит? Это мы дураки, подбираем всяких, хороним вот, сколько денег затратили, он и не насобирал столько у магазина, еле-еле гроб сделали по блату Зорре друганы-алкаши. А Толька не дурак, не думайте типа того что.
ЛАРИСА. Я постирала вам всё, пусть будет на память. Стирала без порошка, нет денег. У Мити не могу занять, стыдно.
НАТАЛЬЯ. На порошок стыдно, а на водку не стыдно. И что пьяная в умат каждый день – не стыдно. Сижу вот, сторожу, а у меня сидячий нерв болит.
ЛАРИСА. Седалищный, милочка. Седалищный. Вы все время шмыгаете носом и себе под нос что-то такое гадкое бормочете, я не слушаю, не хочу слушать, оберегаю свою ауру. Тише, ни слова, хватит возражать.
НАТАЛЬЯ. Прям командир типа того что. Такую строгость напустит, я аж молчу сразу, пугаюсь, слышите, Сарочка, Двойрочка?
ЛАРИСА. Этот рисунок на стене – распутство, разврат. У меня книжка была желтенькая в детстве, китайская сказка про нарисованного в ресторане на стенке журавля. Он танцевал, когда было много посетителей. Желтенькая книжка, желтенькая сказка, помню. Но потом – журавль ушёл совсем из ресторана. Отчего – забыла. Вот этот профиль мне напоминает этого журавлика из сказки, нарисованный профиль, никогда не встанет со стенки, потому что его никто не просит танцевать. Нам, художникам, тоже нельзя опускаться и танцевать “Казачок” перед кем попало. Особенно, если нас не просят. Я думаю, вы меня не забудете. Я гениальна, а вы знаете, какой заряд передаёт талантливый человек другому при общении. Огонёчек передаётся от моего сердца к вашему. Передался, да ведь? Так?
НАТАЛЬЯ. Да ведь, так. Гений среди удобрений. Не забудем, ещё бы, артистка, взбаламутили наше болото типа того что.
ЛАРИСА (Помолчала.) Брякаю и брякаю мозгами, надо ехать. (Пауза.) Почему я сижу со всем этим в руках, не знаете? Как Фемида. Кого я тут решила судить? Нет, я буду играть Клеопатру и вхожу в образ. Некому мне судить. Всё. До свидания. Будьте здоровы. (Пауза.) Ну, я поехала.
МОЛЧАНИЕ.
Сегодня сорок третий день без Толи.
НАТАЛЬЯ. Какой Толя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21